Миклош Сабо - Тихая война
Руководители из группы Ракоши, на словах отличавшиеся твердостью, на деле оказались ничтожными, слабыми людьми, особенно когда надлежало проявить себя настоящими государственными деятелями.
Эмиграция бурлила. В Вене появлялись все новые и новые группы эмигрантов. Отсюда они направлялись в Венгрию. Своим резко выраженным националистическим духом они напоминали «черную гвардию». Приезжали они в гражданской одежде, но границу переходили с оружием в руках. В основной массе это были хортистские офицеры, жандармы, военные преступники. Были здесь и бывшие владельцы заводов, фабрик и поместий, бежавшие в 1944—1945 годах из Венгрии. Всех их объединяла тоска по утраченному господству и богатствам, лютая ненависть к народному строю и стремление вернуть потерянное. Большинство из них прибывали из Баварии, Мюнхена или его пригородов, где проходили специальную подготовку в шпионских и диверсионно-террористических центрах под руководством американских инструкторов.
Ракоци и Вете каждый в отдельности сообщали мне о том, что у торговца автомашинами Ференца Каши разобрали напрокат все машины. Часть машин забрал майор авиации Шандор Кестхейи, известный как агент ЦРУ, другую же часть нанял комитет «Свободная Европа». На этих автомашинах они отправляли в Венгрию подразделения и группы мятежников, оружие и боеприпасы.
«Союз венгерских борцов» — это были люди генерала Зако — перебросил свои подразделения в Дьер. После соответствующих переговоров генерал пришел к соглашению с так называемым дьерским национальным советом. У меня защемило сердце, когда я узнал, что этот совет дал согласие на превращение Дьера в базовую территорию «Союза венгерских борцов», потребовав взамен фаустпатроны.
Не менее ужасным было и второе известие, которое сообщил мне Аурель Абрани.
— Слышал ли ты о том, — начал он флегматичным тоном, — что Куци вместе с Тормаи ведут какие-то переговоры в Дьере?
(Куци — это был Кальман Конкой, венгерский редактор радиостанции «Свободная Европа», один из издателей в Мюнхене правой эмигрантской газеты «Уй Хунгария».)
— Не думаю, чтобы в этом был какой-то смысл. Зако и его сторонники уже давно получили все, чего добивались.
Признаюсь, что, говоря это, я намеренно провоцировал Абрани на ответ, хотя, зная о его чрезмерной осторожности и профессиональных навыках, на большой успех отнюдь не рассчитывал. Мне не хотелось упускать ни единой возможности для того, чтобы получить интересующую меня информацию.
Моя попытка удалась. По-видимому, Релли просто не мог умолчать о том, что знал: его так и распирало от желания поделиться услышанным со мной.
— Нет, нет, ты ошибаешься! Комитет «Свободная Европа» разработал грандиозный план. Они создают так называемый «Задунайский парламент», который провозгласит республику в Задунайском крае и потребует ее отделения от Венгрии.
Я онемел, услышав это. Новость убила меня. Я подумал, что на сей раз комитет «Свободная Европа» разработал почти сатанинский план.
— Что с тобой? — Релли уже привык к тому, что я обычно довольно быстро реагирую на услышанное, и удивился, увидев мою реакцию.
С большим трудом я взял себя в руки. Передо мной возникли две важные задачи: развеять подозрение, которое я вызвал у Релли, и одновременно узнать как можно больше подробностей об этом плане.
— Я, видимо, устал и не понял того, что ты сказал.
— Чего ты не понял?
— Логики плана. Чем же он хорош?
Аурель улыбнулся:
— Это все потому, что у тебя нет нужного опыта. Послушай меня…
И он подробно начал объяснять мне, что западные державы во что бы то ни стало желают конфронтации с Советским Союзом. Они убедились в невозможности изменения силой статуса-кво в Европе, разработанного на Ялтинской и Потсдамской конференциях. Однако если от Венгрии в ходе, так сказать, гражданской войны будет оторвана часть ее территории, а именно Задунайский край, в котором затем будет провозглашено самостоятельное государство, то это может изменить общее положение, что повлечет за собой вмешательство в дела Венгрии войск ООН, где в ту пору Запад имел явное превосходство.
В те дни я хорошо усвоил, что кроется за понятием «грязная война», которое нашло место в лексиконе ЦРУ.
Меня ужасали коварство и жестокость разработанного плана, автором которого был комитет «Свободная Европа», содержатель одноименной радиостанции, выдающий себя за общественную организацию и являющийся на самом деле своеобразным детищем ЦРУ.
Представители нынешнего молодого поколения мало что знают о той страшной локальной войне пятидесятых годов — о войне в Корее, но, к слову сказать, они много слышали о подобной войне, которую американские агрессоры развязали во Вьетнаме, о напалмовых бомбах, сжигавших города и населенные пункты и даже уличный асфальт. Они видели фотографии в газетах, на которых были запечатлены многочисленные жертвы американской агрессии.
Корейская трагедия потрясала. А в октябре 1956 года я понял, какую судьбу уготовила контрреволюция моей родине.
Мои связи с Центром сохранились. Я передавал туда сведения о надвигающейся опасности, чтобы там могли предпринять возможные контрмеры.
Долгое время это была последняя ниточка, которая связывала меня с Будапештом. Контрреволюционный мятеж нанес чувствительный удар по государственной власти, заставив оставшихся на родине товарищей на время затаиться. Затем наступил период, когда их главной заботой стали разгром контрреволюции и стабилизация внутреннего положения в стране.
Таким образом, я остался за рубежом разведчиком-одиночкой. Мне не на кого было положиться, не с кем посоветоваться. Все приходилось решать самому.
На родине, в Венгрии, многое изменилось. Маловеры бросились спасать собственную шкуру. Трусы превратились в предателей. Кому-то из коммунистов и даже функционеров показалось, что контрреволюция одерживает верх, побеждает, и это повергло их в отчаяние.
Наблюдая за всем этим из Вены, я понимал — общая картина ужасна. Каких только слухов я тогда не наслушался — о коммунистах, повешенных на деревьях за ноги головой вниз, о замученных до смерти сотрудниках органов безопасности и полиции, о массовой истерии, о существовании каких-то подземных тюрем! А встречи с «борцами за свободу», которые так и рвались скорее попасть на родину и многие из которых откровенно говорили о том, что они сделают с представителями старого режима, когда те попадут им в руки! Я с трудом сдерживал отчаяние, видя слегка завуалированные приготовления ряда западных стран, которые, собственно говоря, лишь ждали подходящего момента, чтобы грубо вмешаться во внутренние дела Венгрии.
Оценивая собственное положение, я не рисовал себе радужного будущего, понимая, что многого я никак не смогу сделать в одиночку, идя против течения. Мне казалось, что Венгрия, а с нею вместе и вся Европа находятся перед историческими переменами.
И в голове моей на миг появилась мысль, а не сбежать ли и мне? Не поискать ли где-нибудь на свете уголка, где бы я мог чувствовать себя в безопасности и покое?
Я решил, что напишу откровенную книгу, в которой не будет места лжи. Не скрою, меня охватил страх, страстно захотелось сбежать куда-нибудь подальше, тем более что деньги и возможности для этого у меня были. Вообще-то по характеру я человек не очень смелый, не из тех, что не ведают страха.
Почему же я все-таки остался? Почему подавил в себе внутренний голос, который звал меня дезертировать, что в тот период казалось вполне разумным?
Вероятно, я обладал некоторыми качествами, благодаря которым меня выбрали для выполнения специального задания руководители разведывательных органов социалистической Венгрии, приблизив к себе и поверив в меня. Я очень тверд и последователен, и уж если я начал вести борьбу, то ни за что не отступлюсь от своего. Я любил и люблю свою родину, где живут мои родные и близкие, я верил и верю в то, что, идя по пути строительства социализма, моя родина обретет счастье.
Все это и привело меня к твердому решению, которое, не стану отрицать, родилось отнюдь не легко: я останусь на своем месте и сделаю для блага родины все, что от меня зависит.
Теперь меня часто спрашивают, во что же я тогда верил? Какое наивное чувство, представление или инстинкт руководили мной, когда я вдруг мысленно решил, что способен на все? Один, в окружении врагов?
Разумеется, я не знал, что ждет меня впереди, и тем более не был тогда способен дать ответ на вопрос, смогу ли я сделать что-либо полезное. Но я по-настоящему верил в себя, в свою способность быстро оценивать ситуацию, в свой опыт. В конце концов и в среде разведчиков удача бывает не только у суперменов. Но можно ли было сделать что-либо, идя пусть даже с оружием в руках против сил, которые способны были сокрушить власть государства хотя бы на какое-то время? Мысленно я принял бой. Мое упорство и воля были моими верными помощниками, а также сознание того, что я служу правому делу, хотя мое положение казалось мне тогда безнадежным.
