Джон Айдинау - БОББИ ФИШЕР ИДЕТ НА ВОЙНУ
Как обычно, Лотар Шмид пустил часы. Как обычно, Фишер опоздал. Партия началась сицилианской защитой. На втором ходу Фишер, игравший чёрными, поставил пешку на e6, что было для него внове. Спасский пил кофе чашку за чашкой. Возможно, удивление от седьмого хода Фишера — выпад пешки, известный, но довольно неоднозначный — заставило руку русского дрогнуть, и он пролил кофе. Часы Спасского шли, а он отправился искать тряпку. Фишер наблюдал за происходящим так, словно его противник сошёл с ума.
Ферзи рано покинули доску, оставив Фишера с преимуществом двух слонов, но с двумя изолированными пешками. «Когда Фишер получил это преимущество, — сказал позже Спасский, — я почувствовал, что всё кончено». На 18-м ходу чемпион пожертвовал ладью за слона с пешкой в безрассудном стремлении осложнить игру и увеличить шансы на победу. Тридцатый ход оказался поворотной точкой. Вместо того чтобы начать окапываться, построить неприступную крепость и прийти к ничьей, Спасский двинул свою пешку на g4, создав в своей позиции смертельную слабость. Фишер провел эндшпиль с неумолимой точностью.
На 41-м ходу партия была отложена. Спасский казался истощённым. На обдумывание секретного хода он потратил лишь шесть минут; он записал его на бумаге и отдал Шмиду, который тщательно запечатал листок в конверт. Теперь зрители могли наконец перевести дух и обменяться мнениями; когда они поднимались из кресел, разговоры в основном шли о том, у кого позиционный перевес. Фишер пожертвовал пешку, так что теперь у него оставалась ладья и две пешки против слона и четырёх пешек Спасского, а потому теоретически позиция была примерно равной. Однако силы белых были стеснены, ходить им было некуда. Между тем ладейная пешка Фишера была проходной, то есть могла без помех в виде вражеских пешек достичь последней горизонтали, где она превращалась в мощную фигуру, обычно в ферзя, а потому такая пешка — исключительная угроза. Ладья и король Фишера занимали хорошие позиции, чтобы помогать её продвижению.
Большинство любителей сочли бы шансы сторон приблизительно равными. Однако эксперты понимали, что битва Спасского за титул! окончена; его доблестная защита была сломлена, и гроссмейстеры предсказывали победу Фишера. В Москве признали тот факт, что их человек проиграл: чемпион сказал Геллеру, что анализировать позицию не имеет смысла. Спасский знал, что в конверте был запечатан не лучший ход.
На следующий день в зал набилось две с половиной тысячи человек, некоторые прибыли заранее, чтобы гарантировать себе лучшие места; все они заплатили по пять долларов за желание оказаться свидетелями потрясающей развязки. Фишер приехал поздно, выглядел уверенным, но, ко всеобщему удивлению, вопреки обычной заботе о своем безупречном виде был одет в поспешно выбранный мятый кроваво-красный костюм. Кресло Спасского — для разнообразия — было пустым.
Двумя часами ранее, в 12.50, чемпион позвонил главному арбитру Лотару Шмиду. Он официально проинформировал его о том, что сдается и не придёт на доигрывание. Шмид позвонил Эйве: может ли он принять сдачу по телефону? Эйве решил, что такое возможно. Фишеру об этом не сообщили, и он мог этого не узнать, если бы фотограф журнала «Life» Гарри Бенсон не столкнулся со Спасским в отеле «Сага», когда теперь уже бывший чемпион отправлялся на прогулку. Последовал шквал телефонных звонков. Бенсон позвонил Фишеру, тот позвонил Шмиду, заявив, что если это правда, то сдача должна быть подтверждена письменно. Шмид написал что-то от своего лица, но сказал, что Фишер все равно должен появиться в назначенный час на доигрывании партии.
Матч закончился.
Грандиозного финала не было: никаких последних решительных ходов, ставящих чемпиону мат, никаких победных ударов о трибуну или разрывания ленточки. В воздух не подбрасывали шляпы, никто не топал ногами, не издавал победных криков. Корона перешла без шума, одним лишь официальным объявлением. Когда Фишер прибыл, Шмид подошёл к краю сцены и обратился к залу: «Дамы и господа, господин Спасский сообщил по телефону, что сдается». В зале раздались вежливые хлопки. Зрители не увидели никаких действий, но оказались свидетелями события, вошедшего в историю шахмат. Новый чемпион мира неуклюже помахал рукой, но отказался от предложения Шмида поклониться. Итальянская газета «Corriere della Sera» была разочарована отсутствием Спасского: «Он лишился аплодисментов, которых заслужил. Но с этих пор он их не заслуживает. Шахматист должен сражаться до последнего. Это закон спорта, а он его нарушил».
Машины исландского правительства были припаркованы перед залом вместе с автомобилем американского посла. В нем сидел Виктор Джакович. Он вспоминает:
Это было частью плана, поскольку Фишер не желал ни с кем разговаривать или делать заявления для прессы. Он должен был выйти из боковой двери и сразу оказаться в моей машине, неприметном чёрно-жёлтом «форд маверик». Мне сказали: «Не ждите никого. Когда он сядет, сразу уезжайте на базу». Я довез его до Кефлавика. На базе он отпраздновал победу своим знаменитым стейком и стаканом молока — как всегда, стакан молока. Не помню, чтобы он выражал какую-то радость: сплошной комок нервов, такой же напряжённый, как спортсмен в конце партии. Это был всё тот же Фишер, которого я всегда отвозил на базу.
Победив, Фишер наконец-то проявил великодушие к побеждённому сопернику. По его словам, Спасский был «лучшим игроком», с которым он когда-либо встречался. «Все, с кем я играл, на определённом этапе ломались. Но я никогда не чувствовал ничего подобного со Спасским». Президент Никсон прислал Фишеру телеграмму с поздравлениями. Спасский дал несколько интервью. Он выглядел утомлённым и сказал, что ему нужно только «спать, спать и спать».
«New York Times» использовала ницшеанскую риторику в своем исследовании того, что журналисты назвали «аурой убийцы». «В своей основе аура Фишера состоит из стремления подавить, унизить противника, взять верх над его сознанием». Отмечалось, что игроки, побеждённые Фишером, уже не восстанавливались, что само по себе производило достаточно жуткое и зловещее впечатление. Проигрыш другому сопернику можно было оправдать, сославшись на плохой день или случайный просмотр. «Но поражение от Фишера каким-то образом влияло на цельность игрока. Часть его словно оказывалась съедена». Так что Фишер был виновен в серии «психических убийств».
Тем временем советская сторона заинтересовалась, виновен ли Фишер в других преступлениях.
ГЛАВА 20
ЗАКУЛИСНЫЕ СОБЫТИЯ И ТАЙНЫЕ ВРЕДИТЕЛИ
Вынюхивай, запоминай и выживай.
«Принцип КГБ» — Кристофер Эндрю и Олег ГордиевскийУдивительно, но до сих пор некоторые советские участники полагают, что в поражении Спасского сыграли свою роль и грязные махинации.
Прилетев 10 августа в Исландию, Лариса Спасская прекрасно понимала уровень нервного возбуждения, царящего в номере её мужа на седьмом этаже отеля «Сага». Вместе с жёнами других участников команды она покинула Москву как раз в тот момент, когда на неё наползал тяжёлый коричневый смог от лесных пожаров; огонь подбирался к пригородам уже целый месяц, поглотив тысячи акров земли. До пригородов оставалось около двадцати пяти километров, когда его наконец остановили военные и пожарные. Дым был настолько плотным, что самолёт на Рейкьявик вылетел из Внуково, поскольку из международного аэропорта Шереметьево самолёты отправляться не могли.
Вид Спасского поразил её. В тот день чемпион проиграл — серьёзный психологический удар после победы четырьмя днями ранее, которая, как казалось, приостановила движение Фишера. «Он выглядел потерянным, напряжённым, нервная система была расшатана». Проблемой являлось и жильё. «Борис тяжело себя чувствовал в атмосфере отеля. В ней витало нечто нездоровое, и это его угнетало, — вспоминает она. — Он не мог спать, очень нервничал. Особенно его раздражали матрасы. Возможно, в них что-то находилось». Она не имела в виду возможную аллергию чемпиона к наполнителям. Закрадывалось подозрение, что в матрасы могло быть заложено вещество, воздействовавшее на его нервную систему.
И она была не одинока в своих подозрениях. «Геллеру казалось, что кто-то заходит в их отсутствие в номера. Кто-то из американского лагеря. Наша команда была очень наивна. Геллер оставил в чемодане свои записи по партиям, а когда его открыл, там всё лежало в другом порядке. У него была запечатанная коробка со специальным лекарством от пчёл, «Королевским желе». Однажды он пришёл в номер, а коробка оказалась открыта. Кто-то немного позаимствовал».
Вернувшись через десять дней в Москву, жена Геллера Оксана сообщила о беспокойстве мужа властям, добавив, что счёт в матче не отражает шахматных способностей Спасского. «Их неудачи — не шахматные». Она сказала, что её муж потерял восемь килограммов, а Спасский чувствовал, что его сознание будто в тумане. С Иво Неем тоже происходило что-то неладное. Он стал апатичным, вялым. Из-за утомления он практически отключился от подготовки.
