Роберт Ладлэм - Сделка Райнемана
С шестого этажа, футах в десяти от кабины, не более, послышался громкий мужской голос:
– Кабина здесь, чуть повыше. Застряла между этажами... Эй, вы там, с вами все в порядке?
Незнакомец мигнул от неожиданности: он не думал никак, что лифтом займутся так быстро, и растерялся. Этого только и надо было Дэвиду. Нанеся противнику правой рукой мощный удар сбоку, он ухватил затем его за плечо и резко толкнул. Потом, прижав неприятеля грудью к двери, въехал ему коленом в пах. Тот, не выдержав, завопил. Сполдинг, не отпуская своей жертвы, левой рукой сдавил террористу горло и тут же еще пару раз ударил по животу. Бандит, окончательно обессилев от боли, теперь уже не орал, а лишь издавал протяжные стоны, выражавшие нестерпимые муки. Тело его обмякло, револьвер упал на пол, а сам он сполз вниз.
Дэвид отшвырнул ногой оружие в сторону и, схватив врага двумя руками за шею, начал трясти его, чтобы не дать ему впасть в забытье.
– А теперь ты скажи мне, сукин сын, что такое «Тортугас»?
Крики возле лифтовой шахты становились все громче. Преисполненные страдания вопли жестоко избитого лифтера приводили собравшуюся публику в ужас. Люди звали на помощь представителей гостиничной администрации. И требовали немедленно вызвать полицию.
Незнакомец взглянул на Дэвида глазами, полными слез.
– Убей меня, свинья, чего же ждешь? – сказал он, задыхаясь. – Однажды ты уже пытался сделать это.
Дэвид оторопел. Он никогда не видел этого человека. Откуда же он? С севера Италии? Из Басконии? Или, может, из Наварры?
Но времени на размышления не было.
– Что такое «Тортугас»?
– Альтмюллер, эта сволочь... Эта сволочь Альтмюллер...
Лифтер потерял сознание.
Снова это имя.
Альтмюллер.
Сполдинг поднялся и, отойдя от недвижного тела, приблизился к щитку управления. Взявшись за рычажок, он резко повернул его влево, до самого упора, обеспечив тем самым максимальную скорость движения лифта. В здании, в котором размещался отель «Монтгомери», было десять этажей. И как только вновь заработал мотор, на панели высветились кнопки вызова с обозначениями первого, третьего и шестого этажей. Он же направил кабину на самый верх. Если ему удастся достичь десятого этажа раньше поднимавшихся по лестнице гостиничных постояльцев, чьи истеричные вопли не прекращались ни на миг, то, возможно, он сумеет, выскочив из кабины, пробежать никем не замеченным вдоль коридора и укрытьв одном из затаенных уголков, чтобы затем, выйдя оттуда как ни в чем не бывало, затеряться в толпе, которая, несомненно, уже соберется к тому времени у распахнутых дверей лифта. И застынет плотным кольцом возле человека, лежащего без сознания на полу кабины...
План его должен сработать! У него же совсем нет времени разбираться с нью-йоркской полицией во всей этой истории.
* * *Незнакомца унесли на носилках. Вопросы, которые задавали Дэвиду, отличались конкретным характером. И он, соответственно, отвечал на них четко и кратко.
Нет, он не знает лифтера. Этот человек довез его до этажа десять, от силы двенадцать минут назад. Он находился в своем номере, откуда и вышел, заслышав крики.
В общем, повел себя так же, как и другие.
Куда же катится Нью-Йорк?
Кода Дэвид вернулся в номер, было уже семь часов. Заперев дверь, он взглянул на кровать. Боже, надо же так устать! Хотелось расслабиться, отдохнуть. Но мозг, не считаясь ни с чем, продолжал упорно работать.
Он должен отставить все в сторону, пока не придет в себя. Забыть на время обо всем. Обо всем, кроме двух вещей. Тех самых, которые следовало обдумать прямо сейчас. Откладывать это на потом, когда он выспится наконец, было бы непростительно. В любую минуту может зазвонить телефон или пожаловать к нему в номер какой-либо гость. И вывод, который неизбежно напрашивается из данного факта, вполне однозначен: ему необходимо заранее продумать план дальнейших действий. Чтобы быть готовым ко всему.
Первое, что стало предметом размышления Дэвида в неурочный сей час, – это «Фэрфакс». Надеяться на него как на один из источников информации больше нельзя, поскольку в разведцентре работает теперь агентура противника. А это значит, что ему, Сполдингу, придется отныне рассчитывать лишь на себя самого. Таким образом, он оказался в положении калеки, которому врачи предписали впредь обходиться без костылей.
Впрочем, подобная аналогия не вполне правомерна: ведь он как-никак не калека.
Второе – человек по имени Альтмюллер. Он должен найти его, пресловутого Франца Альтмюллера. Выяснить, кто он такой и какую играет роль в той круговерти, которая для него Дэвида Сполдинга, все еще остается загадкой.
Дэвид лег на кровать в чем был, не в силах снять даже ботинки. Рукой он заслонил глаза от солнца, светящего в окно. Полуденного солнца первого дня нового, 1944 года.
И тут же убрал руку, вспомнив внезапно о том, что была еще третья вещь, о которой он чуть не забыл и которая непонятным каким-то образом связана с человеком по имени Альтмюллер.
Что, черт возьми, значит это слово – «Тортугас»?
Глава 21
2 января 1944 года
Город Нью-Йорк
Эжен Леон, в рубашке, без пиджака, сидел один-одинешенек за чертежной доской в пустом кабинете. На столах были разбросаны чертежи. Утреннее солнце ярко освещало белые стены, придавая помещению вид огромной больничной палаты, путь в которую строго-настрого заповедан болезнетворным бациллам.
Внешность Эжена Леона, как и выражение его лица, вполне соответствовала царившей здесь строгой, пуританской атмосфере.
Дэвид вошел в комнату вслед за Кенделлом, вспоминая все то, что рассказал ему об ученом бухгалтер. Такое он предпочел бы не знать о Леоне.
Ученый повернулся к вошедшим. Это был самый худой человек, какого Дэвид когда-либо встречал в жизни. Кости и кожа. Синие вены просвечивали на кистях рук, шее, висках. Кожа была не старой, но пожухлой. Зато в посаженных глубоко глазах заметно было, в противоположность всему остальному, биение жизни. Во взгляде их – проницательном в своем роде – ощущалась тревога. Прямые жидкие волосы поседели раньше положенного срока. Возраст не поддавался точному определению, и ошибка при оценке его могла бы составить лет двадцать.
Специфическая черта в поведении этого человека заключалась в полном его безразличии ко всему, что не имело прямого отношения к его работе. Он заметил вошедших, уже зная, несомненно, о Дэвиде, но прерывать своего занятия не собирался.
– Эжен, это – Сполдинг, – нарушил тишину Уолтер Кенделл. – Покажите ему, с чего начать.
С этими словами бухгалтер вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
Дэвид пересек комнату и, подойдя к затворнику, протянул пуку. Он точно знал, что ему следует сказать.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, доктор пеон, – произнес он заранее подготовленную фразу. – Я не ученый, но наслышан о ваших достижениях, преумноживших славу Массачусетского технологического института. И поэтому счастлив безмерно, что хоть какое-то время смогу поработать под вашим непосредственным руководством.
На мгновение в глазах ученого зажегся интерес. Дэвид решил рискнуть, упомянув об институте и намекнув тем самым побитому жизнью ученому, что ему, Сполдингу, многое известно о нем, включая произошедший с ним трагический случай в Бостоне, – как, разумеется, и продолжение данной истории, – и что все это никоим образом не повлияет на отношение нового сотрудника к общепризнанному мастеру своего дела.
Взгляд Эжена снова стал отрешенным. И Дэвид понял, что ученый потерял пробудившийся было интерес к его особе. Но безразличие – отнюдь не грубость. Если только оно проявляется в разумных границах.
– Я знаю, что в нашем распоряжении совсем мало времени, у меня же о гироскопах самое смутное представление, – заявил откровенно Сполдинг, касаясь рукой чертежной доски. – Однако мне обещали, что особо сложных задач передо мной и не будут ставить. Главное, чем я должен заниматься, это переводить на немецкий те формулировки и термины, которые вы напишете для меня.
Дэвид подчеркнул слова «переводить» и «вы напишете для меня». Он хотел проследить, прореагирует ли Леон и как на открытое признание им того факта, что ему известно о проблемах ученого с устной речью.
Легкий вздох облегчения выдал состояние бедолаги.
Леон взглянул на Дэвида. Тонкие губы молчальника поневоле дрогнули и затем изогнулись в еле приметной улыбке. Ученый кивнул. В его глубоко посаженных глазах мелькнула благодарность. Поднявшись с табуретки, Эжен подошел к ближайшему столу, где поверх чертежей лежало несколько книг, взял верхний том и протянул его Сполдингу. На обложке стояло название – «Диаграммы – инерция и прецессия».
Дэвид понял: все будет хорошо.
Было половина седьмого.
Кенделл давно ушел. Ровно в пять секретарь, чей рабочий день подошел к концу, попросил Дэвида запереть двери, если он будет уходить последним, или передать ключи тем, кто останется.
