Джон Бэррон - Операция «Соло»: Агент ФБР в Кремле
Декер спросил, сработает ли это в Москве. Моррис бросил:
— Прекрасно сработает.
Берлинсон, Лэнтри и Бойл хорошо знали Джека; возможно, в мае он все преувеличивал, но сейчас был серьезен и ждал профессионального совета.
— Русские ведут себя очень тихо. В прошлый раз им четыре дня пришлось ждать контакта со мной. Когда я встретился с нужным человеком, он поинтересовался безопасностью. Потом заговорил о планах на случай непредвиденных ситуаций, если исчезнет возможность контакта.
Джек сделал паузу, посмотрел на Декера и Браннигана и спросил:
— Что обнаружила комиссия по Уотергейту?
Декер ответил:
— Абсолютно ничего, ноль.
— Хорошо… По опыту русских, такая операция может продлиться лет пять, не дольше, — сказал Джек. — Но мы продолжаем работать и после вчетверо большего срока. Это дает им повод пересмотреть операцию со всех точек зрения. Мой русский связной все время беспокоится. Спрашивает, как я себя чувствую. Потом начинает справляться о Моррисе. Они очень бдительны. Гэс тоже не спит. Он сообщает разные сведения, чтобы посмотреть, что случится. Проверяет… Русские изменили тактику. Мой советский связной встречает меня и спрашивает, все ли в порядке. Потом уходит и возвращается через пятнадцать минут или через полчаса. К тому же есть четкий приказ: «Никаких сообщений или разговоров во время передачи денег».
Ответ Декера вернул Лэнтри обратно в леса, скалистые горы и луга Вирджинии, в Куантико, где готовили моряков и будущих агентов ФБР. Он как будто услышал слова своего инструктора: «Когда-нибудь вы станете главным. Не будет инструкторов или учебников, чтобы спросить совета; не будет телефона. Вам все придется решать самому».
Через несколько часов Моррису нужно было лететь в Москву. Не было времени созывать комиссию или рыться в книгах. Моррис и Джек хотели бы использовать любую хитрость, чтобы выпроводить Берлинсона, Лэнтри и Бойла из комнаты хоть на несколько минут и посоветоваться наедине. ФБР и Соединенным Штатам крайне нужны были доверие и помощь этих двух мужчин и их жен даже сейчас, когда им уже перевалило за семьдесят. Поэтому Декер, на время став главным, немедленно принял решение. По существу, он предложил или приказал, чтобы ФБР и команда «Соло» перевернули все с ног на голову, чтобы они использовали вполне разумное беспокойство Советов о безопасности в американских интересах.
— Какое-то время все должно идти спокойно. Джеку следует пропустить несколько встреч под предлогом проблем безопасности. Вы должны сознавать, что их требования к безопасности встреч будут все строже и строже. Они не могут себе позволить скомпрометировать операцию. И должны смертельно бояться того, что ФБР в любой момент на них набросится.
Пропустив одну встречу, Джек должен будет просигнализировать через резиновую куклу и микропередатчик, что с ним все в порядке, но что-то показалось ему опасным для рандеву и что они встретятся в условном месте в назначенное время. При встрече с Чачакиным он должен казаться взволнованным, но не страдающим манией преследования. Он скажет, что все его тревоги, возможно, беспочвенны; но, несмотря на это, он хочет о них рассказать. Потом он должен пересказать несколько выдуманных инцидентов, которые нельзя проверить: вокруг его дома колесил фургон, не принадлежащий никому из соседей; возле дома остановили машину девушка с парнем и принялись целоваться и обниматься, хотя их улица — отнюдь не переулок влюбленных; телефонная связь иногда прерывалась, а в телефонной компании сказали, что проблема в белках, которые перегрызли провода: конечно, белки — вредители, но до недавнего времени с телефоном все было в порядке.
Если в Москве КГБ станет расспрашивать Морриса, как это было во время его последних визитов, он должен высказать беспокойство по поводу безопасности, спросить, были ли еще перебежчики, и потребовать заверений в том, что материалы «Морат» хорошо защищены. Следовало убедить КГБ, что Моррис и Джек остро озабочены проблемой безопасности, припугнуть их и заставить поверить, что операция подвергается немалому риску. Джек должен четко сказать, что намерен продолжать работу, но каждому нужно быть предельно осторожным. В разговорах с друзьями из Политбюро Моррису не следует поднимать вопросы безопасности; они и пальцем не пошевелят ради такого незначительного дела. Но если они спросят, Моррис должен сослаться на КГБ. В разговорах с офицерами КГБ Моррису следует отметить, что он не говорил о своих опасениях в Политбюро; в подобных вопросах он больше доверяет КГБ.
В Москве лежал снег и было так же холодно, как в 1929 году, когда Моррис впервые проехал по ее улицам в санях, запряженных лошадьми. Но сейчас они с Евой сразу же приехали в свою теплую уютную квартиру. Украшая квартиру старинными русскими безделушками и картинами, Ева старалась превратить ее во второй дом, подобный их квартире в Нью-Йорке. Они привезли все свои туалетные принадлежности и одежду, включая мягкий шерстяной халат, пушистые тапочки и фланелевую пижаму, которые Ева подарила Моррису. Моррис надевал все это, пока Ева доставала ужин из всегда полного деликатесов холодильника. Доктора сказали Моррису, что пара стаканчиков красного вина в день ему точно не повредят, а поправить здоровье могут и что это куда предпочтительнее снотворного. Поэтому перед ужином Моррис и Ева откупорили бутылку прекрасного бургундского и любовались падающим снегом, который придавал городу старинный вид. Ева вспомнила об этом, потому что Моррис (в мае ему должно было исполниться семьдесят два) вдруг нежно поцеловал ее и сказал:
— Ты самое лучшее, что когда-либо было в жизни у меня. Ты прекрасный товарищ, — и тут же поспешно поправился: — Я имею в виду — партнер.
Они рассмеялись, продолжая наслаждаться великолепным борщом, который Екатерина подала с вкусным русским хлебом. Моррис подумал: «Хлеб — единственная стоящая вещь из тех, что дал людям коммунизм. Нет, это неправильно. В детстве у нас был хороший хлеб, и мы экспортировали зерно, вместо того чтобы выпрашивать его у Соединенных Штатов и Канады». Перед тем как лечь спать, Моррис сказал:
— Не забудь попросить Ирину (сопровождающая Евы), чтобы завтра она купила почтовые открытки.
Перед длительной поездкой Моррис с помощью Бойла паковал в большие чемоданы всякую всячину и обычные подарки. Когда Бойл спрашивал, почему некоторые предметы он пакует отдельно, Моррис обычно отвечал: «На всякий случай». ФБР арендовало почтовый ящик, и Моррис из Москвы посылал туда почтовые открытки с шифрованными посланиями мистеру Джастину Кейсу, что по-английски значит «на всякий случай».
Открытки шли в Чикаго долго, и Моррис мог написать на них всего несколько слов. Так что открытки не были идеальным способом общения с ФБР из Советского Союза; но он оставался единственным. Моррис просил сопровождающих покупать открытки, а хозяйку — отправлять их; таким образом он оставался чист перед КГБ.
Утром Моррис сказал Пономареву, что американской компартии на 1974 год нужно 3,6 миллиона долларов; Советы, как и думал Моррис, согласились на 1,8 миллиона. Пономарев и Казаков не слишком деликатно велели Моррису дать понять Холлу, что «разрядка в отношениях с Соединенными Штатами — основной вопрос советской внешней политики». Они не сказали это прямо, но ясно передали сообщение для Холла: «Это линия нашей партии, и вам лучше ей следовать».
Была еще одна вещь, которую следовало понять Холлу. Советы понимали, что благодаря относительно влиятельному еврейскому населению у Соединенных Штатов были особые интересы в Израиле и на Ближнем Востоке, которые «гораздо ближе к нам, чем к ним». Советские и американские интересы на Ближнем Востоке пересекались, и потому данный регион стал «взрывоопасной точкой». По мнению Морриса, события могли выйти из-под контроля и привести к войне. Советы готовы были учесть американские интересы, только если американцы примут во внимание их собственные. В обмен на уступки американцев и признание права участвовать в обсуждении событий на Ближнем Востоке, Советский Союз готов был объявить арабскому миру, что Израиль имеет право существовать как суверенное государство, и даже установить с ним нормальные дипломатические отношения. До сих пор Никсон и Киссинджер во время переговоров вели себя любезно и честно. На самом деле они не говорили о своих «телячьих нежностях» с китайцами («телячьи нежности» были словами, которые дипломатично использовал эрудированный советский переводчик; реальные слова русских были значительно грубее). Но эти (непристойность) китайцы не были предметом дискуссии, поэтому в данном случае им не пришлось лгать. Никсон и Киссинджер сдержали свое слово и сохранили в тайне переговоры и контакты. Если бы переговоры прошли успешно, вся информация или большая часть ее стала бы известна. И Холлу нужно было приготовиться с восторгом принять эти результаты.
