Джеффри Арчер - Воровская честь
— Сколько человек пойдёт с нами через границу?
— Только двое. Мы не должны походить на армию. Один инженер и водитель. Так, во всяком случае, они будут значиться по документам, а на деле у них будет одно предназначение: доставить тебя в Багдад и вывезти назад вместе с Декларацией в минимально возможные сроки.
Скотт смотрел прямо перед собой.
— А Ханна? — спросил он просто.
— Это будет премия, если нам повезёт, но я не ставлю такой задачи. Я считаю, что тебе вряд ли удастся даже увидеть её, — сказал Крац, когда они миновали транспарант «Добро пожаловать в Стокгольм».
Скотт принялся водить пальцем по страницам инструкции, лежавшей у него на коленях.
— Поосторожней с ней, — предупредил Крац. — Её ещё нужно перевести, чтобы ты смог правильно представиться леди. Ведь только твоей ладони и твоему голосу будет подвластно её сердце.
Скотт посмотрел на столистовую книгу и подумал о том, сколько времени понадобится ему, чтобы овладеть её секретами даже после того, как она будет переведена на английский.
Крац неожиданно повернул направо и поехал по безлюдной улице, которая шла параллельно заброшенной железнодорожной ветке. Впереди был виден только тоннель, похожий на вход в преисподнюю.
Когда до входа в тоннель оставалось не больше сотни метров, Крац посмотрел в зеркало и, убедившись, что сзади никого нет, трижды просигналил фарами. Через секунду из преисподней пришёл такой же ответ. Он притормозил и, не включая фар, въехал в тоннель. Теперь Скотт мог видеть только фонарь, указывавший им путь.
Крац поехал на свет фонаря и остановился перед чем-то, похожим на старый армейский грузовик, стоявший перед самым выездом из тоннеля.
Он выскочил из машины, и Скотт быстро последовал за ним, пытаясь привыкнуть к окружавшему их полумраку. Вскоре он рассмотрел троих человек, стоявших по разные стороны грузовика. Тот, кто был ближе к ним, вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь.
— Доброе утро, полковник, — сказал он.
— Отпустите своих людей, Фельдман, и приходите знакомиться с профессором Брэдли, — распорядился Крац. Скотт едва удержался, чтобы не рассмеяться при упоминании своего академического звания среди этих людей, но на лицах шестерых солдат не было и тени улыбки, когда они подошли познакомиться с ним.
Пожав руку каждому, Скотт обошёл вокруг грузовика.
— Ты действительно считаешь, что эта груда старья способна доставить мадам Берту в Багдад? — недоверчиво спросил он у Краца.
— Сержант Кохен.
— Сэр, — послышалось из темноты.
— Вы квалифицированный механик. Почему бы вам не просветить профессора?
— Есть, сэр! — Из темноты появилась фигура человека, черты лица которого было трудно разобрать из-за покрывавшего его мазута, но, судя по тому, как он говорил, можно было бы сказать, что большая часть жизни у него прошла в Лондоне. — Тактический большегруз, или ТБ, был построен в Висконсине. У него пять передач: четыре передние и одна задняя. Он обладает повышенной проходимостью и может эксплуатироваться в любых климатических условиях. При собственном весе в двадцать тонн он способен перевозить до десяти тонн груза. Однако с таким грузом езда со скоростью свыше тридцати миль в час становится рискованной, потому что его трудно остановить, хотя можно разогнать до максимальной скорости свыше 120 миль в час.
— Спасибо, Кохен. Полезная машина; думаю, ты согласишься, — сказал Крац, оборачиваясь к Скотту. — Мы несколько лет хотели заполучить такую, но тут вдруг на сцене появляешься ты, и Дядя Сэм вмиг предлагает нам опытный образец. Правда, учитывая, что он обошёлся им почти в миллион долларов налогоплательщиков, надо думать, что они знали, кому доверяют его.
— Не хотите ли разделить с нами ленч, профессор? — пригласил его тот, кто был представлен как Фельдман.
— Только не говорите, что ТБ ещё и готовит, — сказал Скотт.
— Нет, сэр. В этом нам приходится полагаться на курда. Фирменное блюдо Азиза — это гамбургеры с поджаренным картофелем. Если вы никогда не пробовали ничего подобного, оно может показаться вкусным.
Они сидели на земле, скрестив ноги, и использовали в качестве стола задний борт огромного грузовика. Скотт не помнил, чтобы подгорелый гамбургер доставлял ему столько удовольствия. Он был рад также возможности пообщаться с людьми, с которыми ему предстояло работать во время операции. Крац обговаривал с ними возможные варианты действий на иордано-иракской границе. Скотту потребовалось всего несколько минут, чтобы убедиться в профессионализме этих людей и в их желании участвовать в столь рискованном предприятии. Теперь он был уверен, что операция хорошо подготовлена и в команде Краца собраны не случайные люди.
После третьего гамбургера полковник напомнил Скотту о том, что ему надо успеть на самолёт. Он встал и поблагодарил повара за доставленное удовольствие.
— Увидимся в Иордании, сэр, — сказал сержант Кохен.
— До встречи, — ответил Скотт.
Когда Крац вёз его в аэропорт, он поинтересовался:
— Как ты собираешься отобрать двоих для заключительного этапа операции?
— Они решат это без меня. Я всего лишь их командир.
— Что ты хочешь сказать этим?
— По дороге в Иорданию они собираются играть в триктрак. Два победителя награждаются суточной поездкой в Багдад с оплатой всех расходов.
— А проигравшие?
— Получат открытку со словами: «Жаль, что вас нет с нами».
Глава XXIV
Ханна собрала документы, которые могли понадобиться заместителю министра иностранных дел на заседании Совета революционного командования.
Проводя на работе больше всех времени и выполняя задания, которые начальник считал невыполнимыми, Ханна быстро стала его незаменимой помощницей. Когда ему что-то было нужно, оно тут же появлялось у него на столе: она могла предвидеть все, что только могло понадобиться ему, и никогда не искала награды за свои труды. Но несмотря на это, ей ни разу не удалось даже приблизиться к окружению Саддама.
Жена посла самоотверженно старалась помочь ей с личной жизнью и как-то даже пригласила на обед молодого солдата. Он показался Ханне симпатичным и довольно приятным, хотя не сказал за весь вечер ни слова и так же молча исчез под конец. Наверное, ей не удалось скрыть того, что мужчины её больше не интересовали.
Ханна присутствовала на нескольких совещаниях у разных министров и даже у членов Совета революционного командования, включая двоюродного брата Саддама, занимавшего пост представителя Ирака при ООН в Женеве, но сам Саддам оставался для неё совершенно недоступен. Она стала падать духом и опасалась, что это заметят другие. Чтобы не показывать этого, она с головой ушла в составление отчётов о внутриведомственных расходах и завела систему учёта, которой позавидовали бы мандарины с Уайт-холла. Одной из многих вещей, чему её научили в МОССАДе за время изнурительной подготовки, было умение терпеть и ждать, когда наступит просвет.
Первый просвет случился ранним утром в четверг, когда большинство сотрудников отправились на выходные. Ханна печатала протокол совещания, которое заместитель министра проводил накануне с вновь назначенным главой парижского представительства господином Аль-Обайди, когда раздался телефонный звонок. Министр иностранных дел Мухаммад Саид Аль-Захияф хотел поговорить со своим заместителем.
Через несколько секунд заместитель министра выскочил, как ужаленный, из своего кабинета, рявкнув на ходу, чтобы Хана следовала за ним. Она подхватила свой блокнот и бросилась вслед за ним по длинному коридору.
Хотя кабинет министра находился на этом же этаже, Ханне никогда ещё не приходилось бывать там. Войдя вслед за своим начальником, она была удивлена скучным модерном помещения, единственным украшением которого был широкий вид из окна на Тигр.
Министр, не вставая, поспешно указал своему подчинённому на стул с противоположной стороны стола и сообщил, что президенту срочно требуется полный отчёт о предмете, обсуждавшемся на революционном совете прошлым вечером. После чего пояснил, что его секретарша ушла домой на выходные, поэтому протокол их совещания будет вести мисс Саиб.
Ханна не могла поверить тому, что ей пришлось услышать дальше. Если бы она не знала, что слышит разговор двух членов Совета революционного командования, то приняла бы его за вопиющий образчик пропаганды. Двоюродному брату Саддама, очевидно, удалось выкрасть Декларацию независимости из Национального архива в Вашингтоне, и теперь она висела прибитой к стене в зале, где проходили заседания совета.
Разговор шёл о том, как эта новость должна быть преподнесена миру, а также о дате, которая была выбрана так, чтобы гарантировать самое широкое освещение этого события в средствах массовой информации. Обсуждалось также, на какой из столичных площадей президенту следует произнести свою речь, прежде чем он публично сожжёт документ, и какому из операторов Си-эн-эн предоставить право снять президента, стоящего рядом с рукописью накануне вечером перед церемонией сожжения.
