Тина Шамрай - Заговор обезьян
— Чего это вы так регочите, прям голова болит! — сердилась Анна Яковлевна. Она была явно чем-то недовольна. Старушку и в самом деле раздражал новый гость, но совсем не шумливостью: не годился приезжий, определила она, в женихи Дорке. Баский-то он баский, да с лишкой, зря только Дорка губу раскатала, ей, вороне, такой кусок не достанется… А командир какой! Этот как запряжёт, так спуску не даст. Всё ему не так, всё не эдак… Ты смотри-ка, не хочет барахлишко перевозить! Это как же всё бросить?.. Не, не удержит такого Дорка, не удержит, только время зря проводит… Халде нашей такого б, как Николай. А и этот тихий, тихий, так это пока хворый, сам же жалился: хочу, мол, от жены гулять, а не получатси… А как хвороба сурьёзная? Не, и такой не нужон…
— Штой-то, Николай, ты так плохо ешь? А картошка молодая, добрая… — так, на всякий случай потчевала Анна Яковлевна квартиранта.
— Давайте, я вам рыбки положу, хорошая рыбка, Толик привёз, — засуетилась и Дора. — А мы вашу колбаску порезали, ничего? — Квартирант отмахнулся: да ради бога! Он делил трапезу с кошкой и кусок за куском сбрасывал колбасу к ножке табурета, и кошка быстро её уминала. Кинул и кусок рыбы, и не сразу обратил внимание на перемены в телевизоре, а там уже программа новостей началась.
— Ты извини, опять забыл, как зовут! — повернулся в сторону квартиранта Анатолий. И тот замялся, вроде как не успел кусок проглотить.
— Николай же, тебе ж, батюшко, сказано, Николай он, — напомнила Анна Яковлевна.
— Коля, значит? Ты смотри, как повезло!
— Что ты к человеку пристал? Вы ешьте, не слушайте Толю, — встала из-за стола Дора, но, поймав картинку в телевизоре, закричала:
— Ой, гляди-ка, голый! Опять голый!
И Анатолий откинулся на спинку стула и стал с усмешкой что-то там на экране рассматривать. А беглец сидел, не оборачиваясь, и старательно елозил по тарелке вилкой.
— Тоже мне рыбак! Не, ты посмотри, он же не знает, с какого конца за удочку браться, — хмыкнул шофёр и толкнул квартиранта в плечо: ты видел, а? И пришлось повернуться и задержать взгляд. Там, в телевизоре, полуголый правитель стоял на борту катера: камуфляжные брюки, десантный нож на поясе и на груди большой крест — никаких лишней деталей. И оператор постарался, снял так, что правитель выглядел чуть ли не богатырем. С колен, что ли, снимали?
— Вот голенький, а комаров не боится! — не унималась Дора.
— Да кто голый-то? — поднялась с места Анна Яковлевна и засеменила к телевизору. — А чегой-то он растелешился? Вроде не молоденький, старый уже… Кто такой?
— Ба, это самый главный в Москве… Видела, на почте портрет висит…
— Так-то ж в Москве! Нам-то какой прибыток, — вернулась на свою канапель Анна Яковлевна.
— Вот это я понимаю! Есть что показать! Весь гладенький такой, — не унималась Дора и после того, как правитель исчез с экрана.
— Ага, видно, долго готовился, сидел и шерсть на груди своей могучей по волоску выдирал, — расхохотался Анатолий.
— И ничего смешного. Человек следит за собой, не стыдно раздеться, показать себя. И не пьёт он, не курит и…
— …И крест до пупа висит! Смотри, подруга, такой с крестом и кинжалом приснится — лопатой не отобьёшься.
— А ты чего это, дека, так заходисси? Вроде как слаще морковки ничего и не едала! — не одобряла внучку Анна Яковлевна.
— …Ты думаешь, дедушка просто так раздухарился? И не удочку он в руках держит, а уд свой показывает: я, мол, хоть и старый конь, но ещё о-го-го! — расставлял акценты Анатолий.
— А мужчине и не обязательно быть красивым, не обезьяна — и ладно, был бы обходительный… и верный.
— Во-во, этой обезьяне в молодости девчата отказывали, а теперь сами как груши под ноги падают!
Что это он так, удивился беглец. Какие-то личные претензии? Но откуда они у шофёра? Да нет, скорей реакция на поддразнивание подруги.
— Тоже скажешь — груши! И пошутила я, пошутила… Прямо и пошутить уже нельзя! — пошла на попятный Дора. — Нужен мне этот лягушонок голый! Веее! — тут же изобразила она отвращение.
Они ещё пикировались, когда новости кончились, пошёл рассказ о погоде. Завтра снова должно быть жарко, хорошо, у него теперь запас воды, вяло подумалось беглецу. И только тут до сознания дошло: о нем не было сказано ни слова. Понятно, информация такого рода не сразу выдаётся в эфир, но прошло уже пять дней, целых пять дней! Ну, и хорошо, ну, и превосходно, и не говорите.
— А что вообще в мире происходит? Я, наверное, что-то пропустил? — дождавшись паузы, весёлым голосом зачем-то спросил он. Вдруг информация сама собой носится в воздухе…
— Да ничего особого, если не считать, шо всё дорожает — кризис, и машины на дорогах бьются. От авария страшенная за Оловянной была, так трасса на полдня встала! Какой-то бухой придурок на «жигулях» бортовой «Урал» подрезал. Ну, водила грузовика успел, дал резко по тормозам, ребра, само собой, поломал, но живой остался… Но в «Урал» «рафик» влетел, да на скаженной скорости! По газам, видно, дать не успел. А в «Урале» баллоны с пропаном были! Так рвануло и взлетело всё на… Короче, от автобуса ничего не осталось. Людей, говорят, в том «рафике» заживо сгорело до чёрта!
— Ой, страсти господни! Это ж како горе родным, како горе, — крестилась Анна Яковлевна.
— А тот, на «жигулях», как же? — посерьёзнела Дора.
— Задержали на посту живого и здорового, и ни одной царапины у гада. Народ хотел отметелить, так менты не дали… А то, говорят, на нас свалите, вроде как мы его отделали…
Беглец ужаснулся нелепости страшной аварии, но не обратил тогда никакого внимания на этот эпизод.
— А кого на станции нашли, не слышал? — припав к плечу друга, спросила Дора.
— Так офицеров каких-то, ничего не соображали, обкуренные, наверно… И автобус не то угнанный, не то… А хрен в этом доме есть или горчица какая?
Нет, это не про тот автобус, определил беглец, хотя и милиционер рассказывал о двух офицерах, и всё совпадёт, кроме одного: вертухаи были мёртвыми. Откуда взялись живые? А если это намеренная дезинформация? Да, да, информацию о пропавшем этапе и погибших офицерах скрывают намеренно. Остается только найти заключённого, и тогда ничего не всплывет наружу.
— Дорка, ты кина смотреть не будешь — како тебе сёдни кино, так выключай-ка телевизор, — потребовала Анна Яковлевна. Видно, долго ждала удобного момента завершить посиделки, а тут Анатолий как раз сосредоточился на горчице. И квартирант поднялся с табуретки: действительно, пора закругляться. Остановил голос хозяйки: «Куды подхватился? Сиди ещё, сиди, не гимизись!» И тут же стала отдавать распоряжения Анатолию:
— Ты, батюшко, завтра в дорогу ладися, так и Николаю тожеть надо ехать. Так ты отвези, отвези нашего инженера.
— А куда надо? — задержал взгляд на инженере шофёр. — Токо я рано выезжаю. Встаём в шесть, и по холодку, по холодку. Стольник кинешь?
— Разумеется, — согласился инженер. Ну, Анна Яковлевна, и удружила!
— А то и до Могойтуя могу довезти.
— Нет, нет, до Могойтуя мне не надо.
— А ты что же, не сразу в Читу? — повернулась от кухонного стола Дора.
— Не, дела ещё кой-какие есть, — успокоил её дружок и, достав сигареты, предложил:
— А давай, Коля, перекурим это дело! — «Не курю», — отказался тот и удивился трезвому и внимательному шофёрскому взгляду.
— Ты, значит, и не пьёшь, и не куришь? И куда Дорка смотрит? — рассмеялся шофёр и, развернувшись, толкнул дверь в коридор. И не успела она захлопнуться, как Дора быстро зашептала:
— Вы последнюю ночь поспите в пристройке, ну, я показывала вам, там дверь в коридоре! — А его как кольнуло: последнюю ночь. Но он послушно закивал головой: хорошо, хорошо. Вполне возможно, что ночь, действительно, будет последней. И застолье это будет, что называется, last meal. Вот-вот, последним ужином приговоренного.
— Спасибо, накормили. Сколько я должен вам за приют…
— За приют? — Дора привычно рассмеялась. — Да сколько не жалко! — собирала она со стола посуду…
— Да есть ли у тебя деньги, батюшко? — вступила тут Анна Яковлевна.
— Есть, вы же видели…
— Ну, утром и отдашь, на ночь глядя долги не отдают. С утра и отдашь… Иди, отдыхай. Постель-то заправлена? — повернулась она к внучке.
— Там только ты на покрывале лежала, а больше никто. Да и спать он будет в трениках…
— Ты как ночью выходить будешь, крючок не забудь накинуть, — идя следом за постояльцем в коридор, наказывала Анна Яковлевна. И, включив свет в чулане, осмотрела топчан.
— Ну, и ладно, ну, и добром. А как замёрзнешь, так куртёки бери, — показала она на стену, где висела одежда, прикрытая линялой занавеской.
И не успела старушка выйти, как в каморку, потирая озябшие плечи, протиснулся Анатолий и, оглядевшись, насмешливо процедил:
— Дааа! Шо ж это бабы такому квартиранту места получше не нашли?
