Роберт Ладлэм - Наследие Скарлатти
Майор вытер лицо, брызнул на него лосьоном и стал надевать рубашку.
– Ты плохо побрился, позволю себе заметить.
– Неважно!
Майор выбрал галстук из множества висевших на дверце шкафа и надел темно-синий блейзер.
– Когда я уеду, можешь начинать читать. Если соберешься обедать в городе, запри портфель в сейфе, что в библиотеке справа. Вот ключ.
Он снял с кольца маленький ключ.
Они вдвоем вышли из ванной, и Кэнфилд направился в холл.
– Ты или не слышал мой вопрос, или не хочешь на него отвечать? Я спросил, как насчет мамы?
– Я слышал. – Кэнфилд повернулся к молодому человеку. – Джанет не должна ничего знать.
– Почему?
Кэнфилд явно расстроился.
– Я так считаю. Она ничего не должна знать.
– Я с тобой не согласен, – робко возразил молодой человек.
– Это меня не интересует.
– Это должно тебя интересовать. Сейчас от меня многое зависит… и не я так решил, папа.
– И ты полагаешь, что это дает тебе право приказывать мне?
– Я полагаю, что имею право выразить свое мнение… Послушай. Я понимаю, что ты расстроен, но ведь она моя мать.
– И моя жена. Не забудь эту маленькую деталь, Энди. – Майор шагнул к молодому человеку, но Эндрю Скарлетт повернулся и направился к столу, на котором лежал черный кожаный портфель.
– Ты не показал, как он открывается.
– Я открыл его еще в машине. Он запирается и отпирается, как любой другой портфель.
Молодой Скарлетт взялся за замки, и они щелкнули.
– Знаешь, а ведь вчера я тебе не поверил, – сказал молодой человек, открывая портфель.
– И неудивительно.
– Нет. Я говорю не о нем. В этой информации я не сомневаюсь, потому что она проливает свет на многие вопросы, касающиеся тебя. – Он повернулся и посмотрел на майора. – В сущности никаких вопросов и не было. Я всегда считал, что знаю, почему ты ведешь себя так, а не иначе. Мне казалось, что ты обижен на Скарлеттов… Не на меня. На Скарлеттов. На дядю Чанселлора, тетю Аллисон, их детей… Вы с мамой всегда смеялись над ними. И я вместе с вами… Я помню, как тебе трудно было объяснить мне, почему у нас разные фамилии. Помнишь?
– Помню. – Кэнфилд добродушно улыбнулся.
– Но в последнюю пару лет… ты изменился. Ты заметно озлобился по отношению к Скарлеттам. Всякий раз при одном упоминании корпорации «Скарлатти» в тебе просыпается ненависть. Ты выходил из себя, когда адвокаты «Скарлатти» назначали встречу, чтобы обсудить с тобой и мамой состояние моих финансовых дел. Она сердилась на тебя и говорила, что ты ведешь себя неразумно… Только она ошибалась. Сейчас я понимаю… Вот видишь, я готов поверить во все, что содержится в этом портфеле. – Он запер его.
– Тебе это будет непросто.
– Мне и сейчас непросто, хотя я уже и оправился от первого потрясения. – Эндрю попытался улыбнуться. – Как бы там ни было, я научусь жить с этим. Мне кажется… я не знал его. Он ничего не значил для меня. Я никогда не придавал значения рассказам дяди Чанселлора. Понимаешь, я ничего не желал слышать. А знаешь почему?
Майор смотрел на молодого человека в упор.
– Нет, не знаю.
– Потому что я не хотел принадлежать никому, кроме тебя… и Джанет.
«О Господь праведный на небесах», – подумал Кэнфилд.
– Мне пора. – И он направился к двери.
– Подожди, мы еще ничего не выяснили.
– Нам нечего выяснять.
– Ты же так и не знаешь, чему я вчера не поверил.
Кэнфилд уже взялся за ручку двери, но при этих словах замер:
– Чему же?
– Что мама… о нем ничего не знает.
Кэнфилд отпустил ручку и остановился. Когда он заговорил, голос его звучал глухо, чувствовалось, что он с трудом сдерживает себя.
– Я надеялся избежать этого разговора. По крайней мере до тех пор, пока ты не прочитаешь досье.
– Надо выяснить это прямо сейчас, иначе мне незачем его читать. Если есть что-то, что необходимо скрывать от нее, я должен знать почему.
Майор вернулся в комнату.
– Что ты хочешь от меня услышать? Что эта информация убьет ее?
– А такое может быть?
– Скорее всего, нет. Но мне недостает мужества это проверить.
– Когда ты узнал, что он жив?
Кэнфилд подошел к окну. Дети разошлись по домам. Ворота парка были закрыты.
– Двенадцатого июня тридцать шестого года. Я совершенно точно идентифицировал его личность. Полтора года спустя, второго января тридцать восьмого года, я внес соответствующие дополнения в досье.
– Боже праведный!
– Да… Боже праведный.
– И ты никогда не говорил ей?
– Нет.
– Но почему, папа?
– Я мог бы привести тебе двадцать или тридцать убедительнейших доводов, – сказал Кэнфилд, по-прежнему глядя в окно. – Но три из них самые существенные. Первый – он уже достаточно попортил ей жизнь, он был сущим адом для нее. Второй – после смерти твоей бабушки не осталось ни единого человека, способного идентифицировать его личность. И третья причина – твоя мать верила… что я убил его.
– Ты?!
Майор повернулся к молодому человеку.
– Да. Я…. Я был убежден в этом… Убежден настолько, что заставил двадцать два человека засвидетельствовать его смерть. Я подкупил провинциальный суд неподалеку от Цюриха и получил свидетельство о его смерти. Совершенно подлинное… В то июньское утро, в тридцать шестом, когда я узнал правду, мы пребывали в нашем коттедже на заливе, я сидел во дворике и пил кофе. Вы с матерью возились с лодкой и позвали меня, чтобы я помог спустить ее на воду. Ты носился за ней со шлангом, она смеялась и убегала от тебя. Она была такая счастливая!.. Я не сказал ей. Вероятно, мне должно быть стыдно, но все обстоит именно так.
Молодой человек сел в кресло. Он пытался заговорить, но не находил нужных слов.
– Ты уверен, что хочешь остаться со мной? – спокойно спросил Кэнфилд.
– Должно быть, ты очень любил ее, – сказал юноша.
– Я до сих пор ее люблю.
– Тогда… я хочу остаться с тобой.
Кэнфилд почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. Но он поклялся: ни при каких обстоятельствах не давать волю чувствам. Ведь ему предстояло пройти еще через много испытаний.
– Благодарю тебя за это.
Он снова повернулся к окну. Зажглись уличные фонари – они словно говорили людям, что война вполне способна погасить их, но пока этого не произошло, можно жить спокойно.
– Папа…
– Да?
– Почему спустя полтора года ты все-таки внес изменения в досье?
После продолжительного молчания Кэнфилд наконец сказал:
– Я должен был это сделать… Сейчас это звучит забавно: «Я должен был это сделать». Потребовалось восемнадцать месяцев, чтобы принять решение. Когда же я наконец его принял, хватило пяти минут, чтобы осуществить его на практике.
Он замолчал, размышляя, надо ли говорить юноше все. А какой смысл скрывать?
– На Рождество тридцать восьмого твоя мать подарила мне новый «Паккард». Модель «Роудстер». Двенадцатицилиндровый. Прекрасная машина. Я решил обкатать ее на Саутгемптонском шоссе… Не знаю уж, что случилось, похоже, заклинило рулевую колодку. Не знаю… словом, я попал в аварию. Машина два раза перевернулась, меня выбросило. Автомобиль – в лепешку, со мной же все было в порядке, я отделался легкой царапиной. Но мне пришло на ум, что я мог бы погибнуть в этой аварии.
– Я помню. Ты позвонил из какого-то дома, и мы с мамой приехали забрать тебя. Ты был здорово помятый.
– Верно. Именно тогда я и решил поехать в Вашингтон и внести изменения в досье.
– Не понимаю.
Кэнфилд сел на подоконник:
– Если бы со мной что-нибудь случилось, Скарлетт… Крюгер заставил бы ситуацию работать на себя. Джанет была очень уязвима, потому что ничего не знала. И не знает. Поэтому надо было где-то зафиксировать истину… Но сделать это таким образом, чтобы у правительства не оставалось никакого иного выхода, кроме устранения Крюгера… Немедленного устранения. Крюгер одурачил многих достойных людей. Некоторые из этих джентльменов занимают сегодня высокие посты на политическом олимпе. Другие производят самолеты, танки, военные суда. Признав, что Крюгер – это Скарлетт, мы породим уйму вопросов. Вопросов, на которые наше правительство сейчас не захочет отвечать. А может быть, и никогда не захочет.
Он расстегнул плащ, но снимать его не стал.
– У адвокатов «Скарлатти» хранится мое письмо, которое в случае моей смерти или исчезновения они должны передать самому влиятельному члену правительства – какой бы ни была администрация. Адвокаты «Скарлатти» отменно делают такие вещи… Я знал, что будет война. Все знали. Не забывай, шел тридцать восьмой год… Письмо должно было побудить этого человека обратиться к досье и узнать правду.
Кэнфилд глубоко вздохнул.
– Ты убедишься, что я дал определенные рекомендации на случай войны, а также предложил некоторые варианты действий, если войны не будет. Твою мать посвятили бы в суть дела лишь в случае крайней необходимости.