Роберт Ладлэм - Наследие Скарлатти
– Полагаю, обеспечит.
– Почему вы так думаете? Было бы жестоко так поступить с восемнадцатилетним юношей.
Генерал колебался:
– Не уверен, что у него есть альтернатива. Крюгеру ничего не стоило бы предложить иной сценарий.
Халл остановился и посмотрел на генерала. Он принял решение:
– Я получу разрешение президента. Однако при непременном условии, что все сказанное вами должно остаться между нами. Вами и мною.
– Но как?
– Я изложу содержание нашей беседы президенту Рузвельту вкратце и не обременяя его подробностями, которые, кстати, могут и не подтвердиться. Возможно, ваша теория – всего лишь ряд тщательно зафиксированных совпадений, которые позже можно будет легко объяснить.
– Понимаю.
– Но если вы правы, Генрих Крюгер может стать причиной правительственного кризиса в Берлине. Германия ведет кровопролитную войну… Как вы отметили, Крюгер обладает огромным влиянием. Он входит в число ближайших соратников Гитлера. Ведь взбунтовалась же преторианская гвардия против Цезаря. Нам обоим приходится надеяться только на двух людей, которым вскоре предстоит отправиться в Берн. И тогда – храни Бог наши души!
Бригадный генерал Эллис вернул вынутые страницы в папку, взял стоявший у его ног атташе-кейс и направился к большой черной двери. Перед тем как закрыть ее за собой, он взглянул на Халла, и их глаза встретились. На какой-то миг генерал почувствовал стеснение в груди.
Однако Халл и не думал о генерале. Он вспоминал давний теплый полдень в палате представителей.
Один за другим конгрессмены разражались пламенными речами (их фиксировал «Конгрешнл рекорд»), прославлявшими подвиг отважного молодого американца, считавшегося погибшим. Члены обеих партий ждали, когда выступит он, почтенный представитель великого штата Теннесси. Все взоры обратились в его сторону.
Корделл Халл был единственным членом палаты, знавшим Элизабет Скарлатти лично. Это ее, мать отважного молодого человека, славил конгресс Соединенных Штатов, славил за достойное потомство.
Халл и его жена долгие годы дружили с Элизабет Скарлатти, несмотря на политические разногласия.
И тем не менее он не выступил в тот теплый полдень.
…Он ведь лично знал Алстера Стюарта Скарлетта и… презирал его.
Глава 2
Коричневый седан с эмблемой вооруженных сил США на дверцах сделал на Двадцать второй улице правый поворот и выехал на Грамерси-сквер.
Сидевший сзади Мэтью Кэнфилд поставил портфель на пол и подтянул вниз рукав плаща, чтобы не была видна массивная серебряная цепь, соединявшая запястье с ручкой портфеля.
Он понимал, что содержимое портфеля, а точнее, само обладание этим содержимым для него смертельно опасно. Когда закончится война и он останется в живых, его могут приговорить к смертной казни, если ему не удастся доказать свою невиновность.
Армейский автомобиль два раза повернул налево и остановился у входа в огромный жилой дом. Часовой в форме открыл заднюю дверцу, и Кэнфилд выбрался из машины.
– Возвращайтесь через полчаса, – сказал он шоферу, – не позже.
Бледнолицый сержант, уже давно приспособившийся к привычкам своего начальства, козырнул:
– Буду через двадцать минут, сэр.
Майор одобрительно кивнул и направился ко входу в здание. Поднимаясь в лифте, он вдруг ощутил ужасную усталость. Казалось, на каждом этаже лифт стоит дольше, чем следует, а пока поднимается на очередной этаж, проходит целая вечность.
Восемнадцать лет… Конец лжи, но страх остается. Страх уйдет только со смертью Крюгера. Сохранится лишь чувство вины. А с этим чувством он сможет жить, лишь бы только вина не легла на мальчика или Джанет.
Он не уедет из Берна, пока не умрет Крюгер.
Крюгер или он сам.
Или, скорее всего, – они оба.
Выйдя из лифта, он повернул налево, открыл замок и вошел в большую, меблированную в итальянском стиле удобную гостиную. Два огромных эркера выходили в парк, несколько дверей вели в спальни, столовую, буфетную и библиотеку. Кэнфилд на мгновение застыл на месте: он вдруг подумал, что всему этому тоже восемнадцать лет.
Дверь в библиотеку отворилась, и на пороге появился молодой человек. Он с равнодушным видом кивнул Кэнфилду, бросив на ходу:
– Привет, па.
Кэнфилд не мог оторвать глаз от юноши. Нужна была огромная сила воли, чтобы не броситься к нему, не стиснуть его в объятиях.
Его сын.
И не его.
Он знал, что мальчик отвергнет подобное проявление чувств. Он был напуган, хотя старался это скрыть.
– Привет, – сказал майор, – поможешь мне?
– Ну конечно.
Они отстегнули основной замок на цепи, молодой человек приподнял портфель, чтобы Кэнфилд мог набрать шифр и на втором замке, на запястье. Наконец портфель был высвобожден. Кэнфилд снял шляпу и плащ и бросил их на кресло.
Юноша, держа в руках портфель, стоял перед майором. Он был необыкновенно красив: ясные голубые глаза под очень темными бровями, прямой, слегка вздернутый нос, черные зачесанные назад волосы. Смуглый, словно круглый год принимал солнечные ванны, ростом выше шести футов, одет в серые фланелевые брюки, синюю рубашку и твидовый пиджак.
– Как дела? – спросил Кэнфилд.
Молодой человек помедлил, потом мягко заметил:
– Когда мне исполнилось двенадцать лет, вы с мамой подарили мне новую яхту. Она мне нравилась больше, чем вот это.
Майор улыбнулся:
– Не сомневаюсь.
– Здесь то самое? – Молодой человек поставил портфель на стол и провел по нему пальцем.
– Да.
– Наверное, я должен чувствовать себя так, словно мне дарована величайшая привилегия.
– Чтобы получить это, потребовалось правительственное распоряжение за подписью президента.
– В самом деле? – Юноша поднял глаза на майора.
– Не волнуйся. Вряд ли президент представляет себе, что здесь содержится.
– Как все прошло?
– Сделка состоялась. Взаимопонимание достигнуто.
– И все же я не верю.
– Когда прочтешь, поверишь. Это досье видели не более десяти человек, и большинство из них уже в могиле. Последнюю часть досье мы заполняли фрагментарно… в тысяча девятьсот тридцать восьмом. Эта часть в отдельной папке, со свинцовыми печатями. Страницы расположены не по порядку, а в соответствии с шифром. Ключ к шифру – на первой странице. – Майор ослабил узел галстука и начал расстегивать рубашку.
– Была ли в этом необходимость?
– Да, мы так считали. Насколько я помню, мы всякий раз пользовались услугами разных машинисток. – Майор направился в ванную. – Так что, прежде чем приступить к последней папке, тебе надо будет привести в порядок нумерацию страниц.
Майор вошел в ванную, снял рубашку и развязал шнурки на ботинках. Молодой человек встал в дверях.
– Когда мы уезжаем?
– В четверг.
– А как?
– На бомбардировщике. До военно-воздушной базы в Ньюфаундленде, потом Исландия, Гренландия, а оттуда в Ирландию. Из Ирландии на самолете нейтральной страны прямо в Лиссабон.
– Лиссабон?
– Там нами займется швейцарское посольство. Они переправят нас в Берн… Мы под надежной защитой.
Кэнфилд снял форменные брюки и влез в легкие фланелевые.
– Что мы скажем маме? – спросил молодой человек. Кэнфилд молча подошел к раковине. Наполнил ее горячей водой и принялся намыливать лицо.
Молодой человек стоял неподвижно, следя за движениями майора. Он чувствовал, что Кэнфилд расстроен и лишь пытается казаться спокойным.
– Пожалуйста, достань мне чистую рубашку, там, на второй полке. Просто брось на постель.
– Конечно. – Молодой человек извлек из стопы чистых рубашек в шкафу самую симпатичную из них – поплиновую с широким воротником.
Кэнфилд между тем брился и говорил:
– Сегодня понедельник, у нас в запасе еще три дня. Пока я все окончательно улажу, ты сможешь заниматься досье. Если у тебя возникнут вопросы, ты в любой момент можешь обратиться ко мне за разъяснениями. Но только ко мне. Однако, даже если тебе понадобится срочная консультация, по телефону не звони, потерпи до встречи.
– Понял.
– И еще: не старайся ничего запоминать. В этом нет необходимости. Надо только, чтобы ты понял.
Был ли он искренен с мальчиком? Нужно ли было знакомить его с досье? Кэнфилд убеждал себя, что поступил правильно: какими бы ни были их взаимоотношения, Эндрю носил фамилию Скарлетт. Через несколько лет он унаследует одно из самых крупных состояний в мире. Такие люди должны уметь справляться с любыми ситуациями, сколь бы сложными они ни оказались.
Но так ли это?
Или, может быть, Кэнфилд подсознательно искал для себя более легкий путь? Пусть бы он узнал все от кого-нибудь другого. О боже!
Майор вытер лицо, брызнул на него лосьоном и стал надевать рубашку.
