Роберт Ладлэм - Сделка Райнемана
– Как долго мне еще пользоваться им?
– Чем именно? – спросил Кенделл, избегая взгляда Дэвида, который, подавшись вперед, в упор смотрел на него с Дивана.
– Этим самым прикрытием. Бумагами, содержащими упоминания и о пятой армии – той, которой командовал Кларк[30], и о сто двенадцатом батальоне тридцать четвертой дивизии, и о прочих подобных вещах. Должен ли я все это вызубрить? Я немного знаю об итальянской кампании. Между прочим, меня ранили под Салерно. А при каких обстоятельствах?
– Вводить вас в такого рода подробности – дело военных, а не мое. Насколько я знаю, вы пробудете здесь пять-шесть дней. Свенсон лично встретится с вами перед тем, как отправить вас в Буэнос-Айрес.
– Что же, буду ждать встречи с генералом Свенсоном, яДэвид прекрасно понимал, что дальнейшие расспросы Кенделла о вещах, в которые посвящены лишь военные, ни к чему не приведут. Ему было ясно, что перед ним сидит полупрофессионал-полудилетант, в чьих рассуждениях мало что определенного. В общем, как говорится, слова его – и туда и сюда, словно движения в танце.
– Перед отъездом вы можете провести с Леоном столько времени, сколько найдете нужным. В его личном кабинете.
– Прекрасно. Я с удовольствием встречусь с ним. – Дэвид поднялся.
– Садитесь, сегодня его здесь нет. Как и других сотрудников, за исключением секретаря. Да и тот пробудет тут лишь до часа дня. Как-никак канун Нового года. – Кенделл уселся на стул и, достав сигарету, помял ее. – Мне хотелось бы рассказать кое-что о Леоне.
– Ну что ж, послушаем. – Дэвид снова опустился на диван.
– Он горький пьяница, четыре года провел в заключении, в исправительном доме. Говорит с трудом, потому что горло у него обожжено спиртом... Однако физик он превосходный, этот сукин сын.
Какое-то время Сполдинг молча смотрел на Кенделла, когда же заговорил, то не стал скрывать, что слова Кенделла поразили его.
– Ну и рекомендация!
– Но я же сказал, что это физик от Бога.
– Своими талантами может похвастать половина клиентов сумасшедших домов. Ответьте-ка лучше, способен ли он работать? Поскольку, как явствовало из ваших слов, вы передаете его мне чуть ли не в полную собственность, я хотел бы знать, что за черт толкнул вас остановить свой выбор на этом «гении»? Неужто не нашлось другого?
– Он лучше всех.
– Это не ответ на мой вопрос. Точнее, на вопросы.
– Вы солдат. И должны выполнять приказы.
– Я не только выполняю их, но и сам отдаю распоряжения. Если мы с вами и дальше будем разговаривать в том же тоне, то так и не придем ни к чему.
– Согласен. Полагаю, у вас высокий чин.
– Не стану возражать.
– Эжен Леон написал книгу по аэродинамике. Он был самым молодым профессором в Массачусетском технологическом институте. Вероятно, молодость его и сгубила: он быстро скатился вниз. Идиотская женитьба, бесконечные пьянки, куча долгов. С них-то, с долгов, все, как водится, и началось. Вечные поиски денег и слишком много мозгов. Не каждый это выдержит.
– И что же дальше?
– В конце концов он перестал контролировать себя. Как-то раз, проснувшись в одном из бостонских отелей после недельного запоя, Леон обнаружил, что девушка, которую он привел с собой, мертва. Это Эжен избил ее до смерти... Она была проституткой, и никто о ней особенно не горевал. И все же преступление было налицо. Поступок Леона квалифицировали как непреднамеренное убийство. Массачусетский технологический институт нанял ему отличного адвоката. Его приговорили к четырем годам. Когда же, отбыв срок, он вышел на свободу, то оказался в крайне тяжелом положении: на работу его не брали, и вообще никто не желал иметь с ним дела... В 1936 году в жизни его произошел еще один крутой поворот. Не находя в себе более сил противостоять жестокой действительности, Леон плюнул на все и связался с бандой отпетых подонков. И не просто связался с ними, замечу я вам, а и сам стал одним из них. – Кенделл ухмыльнулся.
Дэвида покоробила усмешка Кенделла: на его взгляд, ничего смешного в этой истории не было.
– И тем не менее Эжен сумел как-то выбраться из той ямы, в которую угодил, не так ли? – вот и все, что смог он сказать.
– Леон пробыл среди этого отребья три года без малого. Тогда-то он и сжег свою глотку – в одном из притонов на Хьюстон-стрит.
– Бедняга! Надо же случиться такому.
– А по-моему, оно и к лучшему. Благодаря этому он ведь попал в больницу. Там узнали его историю. Врач, лечивший Эжена, проникся к нему состраданием. Ну и устроил так, что спустя какое-то время Леона направили в реабилитационный Центр, где его сумели более или менее поставить на ноги. Во всяком случае, когда началась война, он смог поступить на работу на предприятие оборонной промышленности.
– Отсюда следует, что сейчас он в полном порядке, – беспристрастно констатировал Сполдинг, чтобы хоть что-то сказать.
– Вовсе нет, – возразил Кенделл. – Поверьте, человека, подобного ему, не изменить за сутки. И даже за пару лет.
Время от времени он срывается. Снова начинает бочками хлестать свое зелье. Поэтому с тех самых пор, как Эжену было поручено одно дело, его держат постоянно взаперти с двумя санитарами, не спускающими с него глаз. Здесь, в Нью-Йорке, ему отведена, например, отдельная палата в больнице Святого Луки. Оттуда его доставляют на работу, а затем привозят назад. В общем, обращаются с ним, как с запойным пьяницей из высших кругов... В Калифорнии «Локхид» предоставил в его распоряжение целый особняк с прилегающим к нему садом и мужской прислугой, присматривающей за своим поднадзорным круглые сутки. Надо сказать, Леон с пониманием относится к подобного рода опеке.
– Должно быть, он исключительно ценный работник. Доставляет столько хлопот, и тем не менее...
– Я же говорю, лучшего специалиста, чем он, не сыскать, – перебил Дэвида Кенделл. – Вот с ним и носятся.
– А что бывает, когда он предоставлен сам себе? Я хочу сказать, что знаю алкоголиков. Они могут удрать, когда их тянет выпить. И в этом случае их изобретательности нет предела.
– С этим у нас никаких проблем. Он получает выпивку когда и сколько захочет: ему всегда удается добиться своего. К тому же у него нет ни малейшего желания вырваться из-под надзора. Эжена не тянет туда, где есть люди, если вы понимаете, что я хочу сказать.
– Простите, но я не уверен, что понимаю вас.
– Он не может разговаривать. Все, на что способен Эжен, это издать невразумительный хрип. Вы же знаете, он напрочь сжег свою глотку. Вот и сторонится людей... Впрочем, последнее вовсе не плохо. Когда он не пьет, а на это он тратит основную часть времени, он читает и работает. Трезвый он целые дни проводит в лаборатории. И тогда на него просто любо смотреть.
– А как же он общается с сотрудниками? При встречах с людьми?
– В основном с помощью блокнота и карандаша. Ну и иногда он просипит что-нибудь или прибегнет к жестикуляции. Главное же средство общения для него, как я сказал уже – блокнот и карандаш. Язык цифр, уравнений и диаграмм – единственный из языков, который он признает.
– Единственный?
– Да, именно так... И если вы собирались побеседовать с ним, забудьте о своем намерении. Вот уже десять лет, как он не разговаривал ни с кем.
Глава 18
31 декабря 1943 года
Город Нью-Йорк
Сполдинг шел торопливо по Мэдисон-авеню. Впереди, сквозь кружившие в воздухе легкие хлопья снега, маячили контуры северо-восточного крыла торгового центра Б. Альтмана. Редкие прохожие, стоя у кромки тротуара, безуспешно сигналили проносившимся мимо такси. Водители не собирались подбирать их. У входа в универмаг, не сомневались они, уже толпились клиенты куда интереснее – из числа покупателей, откладывающих обзаведение всем необходимым для Нового года до последней, как говорится, минуты. В том, что таксисты отдавали предпочтение публике, посещающей магазин Альтмана буквально за несколько часов до праздничного торжества, не было ничего удивительного. В самом деле, зачем зря, чуть ли не задаром расходовать бензин, когда то же самое можно сделать с большой выгодой для себя?
Внезапно Дэвид подумал, что идет слишком быстро для человека, который никуда не спешит и которого никто не ждет. И тут же понял, что ему просто хотелось убежать подальше от Уолтера Кенделла.
В заключение своего рассказа об Эжене Леоне Кенделл сообщил Сполдингу, что сопровождать ученого в Буэнос-Айрес будет пара громил. До завершения операции этому отшельнику с сожженной глоткой не следует давать ни капли вина, на крайний же случай у санитара всегда будут под рукой соответствующие пилюли, способные поддерживать их подопечного в состоянии, близком к нормальному. Лишенный напитков, Эжен Леон может часами заниматься решением наисложнейших проблем. Что и понятно: никаких больше дел у него ведь и нет, – он не ощущает потребности даже в обычной беседе, вспомнилось Дэвиду. Сполдинг отказался от предложения Кенделла перекусить вместе, сославшись на то, что должен еще навестить близких друзей: как-никак он не виделся с ними свыше трех лет. Времени, однако, у него в обрез: 2 января ему уже предстоит заступить на рабочее место.
