Андрей Завадский - Вечер потрясения
– Да ничего ты не ни у кого потребуешь, мразь, – горько усмехнулся в трубку Василий Строгов. – Тебя и слушать-то никто не станет, потому что они тоже знают, что ты – мразь. Чтобы снять ракеты с предохранителей, нужны три последовательных сигнала, с президентского пульта, "чемоданчиков" министра обороны и начальника Генерального штаба. А у нас их только два. Два! Это крах. И знай, что твое безволие, твоя трусость стали причиной его. Ты сам, ничтожество, отвел войска с передовых рубежей, собрал солдат в казармах, чтобы на их уничтожение не пришлось тратить слишком много бомб, запретил даже проводить разведку. Ты превратил нас, всю страну, в мишень.
– Бейл, предатель, – простонал Самойлов, вспоминая недавнюю встречу. Как он был наивен, поверив американцу. – Вероломный ублюдок! Но ведь он же обещал…
– Я ошибся, став на твою сторону, – презрительно произнес Строгов, не обращая внимания на бессвязное бормотание главы правительства. – Тобой двигал не патриотизм, а просто животный страх, страх подняться с колен, ощутив себя, наконец, человеком, а не дрожащей тварью. Но эту ошибку я искуплю!
Говорить было больше не о чем. Василий аккуратно положил трубку, встал, вышел из-за стола и запер дверь кабинета изнутри. Теперь никто не войдет сюда иначе, как с помощью топора. Пожарный щит, кстати, был где-то недалеко, но все равно генералу хватит времени.
Оружие было здесь, в верхнем ящике стола. Василий достал никелированный ПСМ, любовно проведя кончиками пальцев по рифленым щечкам рукоятки. Он выщелкнул магазин, и спокойно, размеренно, вытащил все патроны, все восемь, расставив их на полированной поверхности стола, словно оловянных солдатиков.
– Неважно, кто ошибся, – вздохнул, обращаясь сам к себе, Строгов. – Главное, теперь уже поздно что-то исправлять. Нам не оставят на это времени. Жаль!
Генерал вставил в магазин один патрон, всего один – вполне достаточно для того, что он собирался сделать. Щелчок – и магазин уже вогнан до упора в рукоять пистолета, изящного, сверкающего, словно игрушка.
– Товарищ министр, – раздался полный тревоги голос адъютанта из-за двери. – Товарищ министр, откройте, прошу вас!
Василий его уже не слышал. Даже когда взволнованные крики дополнились мощными ударами в дверь, достаточно надежную, чтобы долго сопротивляться напору единственного человека. А пока подоспеет подмога, все уже закончится.
Сделать это оказалось не просто. Дослав патрон в патронник, и щелкнув рычажком предохранителя, Строгов поднес оружие к голове. Металл дульного среза приятно холодил висок, возвращая трезвость мысли. Василий медлил, хотя и знал точно, что уже не пойдет на попятную. Иного ему просто не оставалось.
Шум за дверью нарастал, и генерал понял, что казавшаяся вполне прочной преграда может не выдержать. Сразу несколько взволнованных голосов призывали ломать дверь, и, кажется, не ограничивались словами. Нужно было торопиться. Палец привычно лег на спусковой крючок, потянул…
Топор, вгрызаясь в дерево, выбивал брызги щепы, и с каждым ударом дверь шаталась все заметнее, все же никак не желая уступить остро оточенной стали.
– Еще, – приказала адъютант, нервно переступавший с ноги на ногу. – Давай, еще! Руби!!!
Очередной удар, и замок, не выдержав натиска, с треском вылетел. Дверь распахнулась, и адъютант, оттолкнув в сторону всех, кто собрался в приемной министерского кабинета, вихрем влетел внутрь. Он почти успел.
Генерал Строгов прямо сидел в кресле, приставив к голове пистолет. Увидев ворвавшуюся толпу, он лишь усмехнулся, одними губами прошептав:
– Вот и все!
Палец рванул спуск, непривычно громко прозвучал выстрел, и в нос ударил запах пороховой гари. А генерал, пошатнувшись, уже падал под стол, и позади не го на стене осталось кровавое пятно.
– Боже мой!
Адъютант первым оказался возле тела, склонившись над своим начальником. Да, здесь помощь врача уже не требовалась. Генерал Василий Строгов был мертв, и для того, чтобы это понять, глубокие познания в медицине не требовались.
Толпа сверкавших большими звездами и позолотой на воротниках отглаженных кителей офицеров, дружно выпучивших глаза, замерла возле порога. Все молчали, и тем более отчетливо в наступившей тишине прозвучал раскатистый взрыв. Двойные стекла кабинета – на случай прослушивания при помощи лазерного луча – мелко задрожали. Над крышами домов, где-то очень близко, поднялся столб густого черного дыма. Эхо войны докатилось до российской столицы, опередив вести о ней.
"Туполев" качнулся, словно наткнувшись на препятствие, что было маловероятно на высоте девять километров над землей. Полковник Медведев почувствовал, как кресло под ним куда-то проваливается, будто соскальзывая в бездну. Видимо, мастерство пилотов все же чуть-чуть не соответствовало их звездам и званьям.
– Товарищ полковник, приземляемся. Пристегнитесь! – Майор Иванов, предупредив пассажира, снова скрылся в кабине.
Медведев едва успел защелкнуть запор ремня, когда лайнер, накренившись вперед, буквально рухнул к земле, точно пикирующий бомбардировщик. Самолет стрелой пронзил слой облаков, и в иллюминаторе полковник увидел летное поле, белоснежные, казавшиеся с полуторакилометровой высоты игрушечными, самолеты на бетонке, и, чуть поодаль, затянутый дымкой город, исчезавший за горизонтом.
Полковник невольно крепче прижал к себе чемоданчик, ощутив, как в живот врезаются его скругленные грани. Самый ценный груз скоро будет передан законному владельцу, и офицер, наконец, вздохнет спокойно.
На лицах сопровождавших курьера офицеров тоже появились вымученные улыбки. Полет вовсе не был тяжелым, утомительным, но осознание того, что они везут, за что отвечают сейчас лично, не только погонами, но и головами, довлело тяжким грузом. И теперь люди ощутили облегчение, предвкушая миг, когда лайнер, наконец, замрет на летном поле.
Иванов плавно толкнул штурвал от себя, направив "Туполева" к земле. Двигатели работали ровно, выдавая лишь частичную мощность, в баках хватало топлива, а до посадочной полосы оставались считанные километры.
– Диспетчер, я борт пятьсот. – Радист уже настроился на частоту контрольной вышки правительственного аэропорта Шереметьево. Там, на земле, их, точнее, их пассажиров, уже должны были ждать. – Прошу разрешения на посадку. Как слышите, прием?
– Вас слышу, пятисотый, – мгновенно раздалось в ответ. – Посадку разрешаю. Ваша полоса…
Что-то затрещало, щелкнуло, а затем наступила тишина, словно контрольная вышка вдруг исчезла вместе со всем аэродромным персоналом.
– Диспетчер, вас не понял, – попытался дозваться землю командир экипажа. – Прием, прием! Ответьте мне. Почему замолчали?
Яркая вспышка, залившая светом кабину, заставила пилотов зажмуриться, разом вскрикнув от неожиданности. Приткнувшийся на рулежной дорожке массивный "Ильюшин" перестал существовать в одну секунду, взметнувшись к небу столбом пламени, и стена огня застила небо как раз на пути снижавшегося Ту-154.
– Проклятье, – второй пилот едва не кричал от страха и удивления. – Что это за чертовщина?
Летное поле вдруг плотно покрылось разрывами, и летчики увидели, как медленно кренится набок диспетчерская вышка, как будто подрубленная под самое основание. Огонь встал сплошной стеной, скрывая то, что творилось на земле, вспухая оранжево-черными клубами – это взлетели на воздух топливные цистерны, превратившись в рукотворный вулкан. И туда, в бушующее море пламени, стремился идущий на снижение лайнер.
– Твою мать! Набирай высоту, – закричал второй пилот, дергая штурвал. – Давай же, ну! Вверх!
Иванов рванул на себя штурвал, выводя "Туполева" из пологого пике, одновременно дернув ручку управления двигателями – сейчас потребуется выжать из машины все, пусть это и станет ее последним полетом. Взревели запущенные на максимальные обороты турбины. Там, на земле, все уже было охвачено пламенем, взметнулись вверх столбы дыма. Пилот тянул штурвал до боли в руках, в сведенных судорогой мышцах, пытаясь выровнять машину. Не смог.
– О, черт!!!
Инерция стотонного "Туполева" оказалась слишком велика. Тяжелый лайнер, не предназначенный для высшего пилотажа, миновал точку невозвращения, и усилия летчиков ничего не могли изменить. Клюнув носом, лайнер продолжил почти уже неуправляемое падение. До земли, покрытого полустершейся разметкой бетона, оставалось уже не больше полусотни метров, и расстояние это стремительно сокращалось.
– Боже мой! – в один голос вскрикнули штурман и второй пилот, перед которыми вдруг промелькнули все самые яркие моменты их не такой уж и долгой жизни…
Очередная бомба разорвалась в стороне, чуть левее заходящего на посадку лайнера. Сноп осколков пробил обшивку Ту-154, поразив топливный бак, и самолет, завалившись на бок, развернувшись поперек взлетной полосы и зацепив землю крылом, на полной скорости врезался в бетон, мгновенно вспыхнув. Пламя ворвалось в салон, и пассажиры, намертво притянутые ремнями к креслам, едва успели вскрикнуть, когда вал огня поглотил их, прокатившись по внутренностям бешено кувыркавшегося по бетону, ломая остатки оперения, "Туполева". Полет закончился.
