Валентина Мальцева - КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1
— И ради этого?..
— Да, Виктор! — глаза Гордона засверкали. — Именно ради этого ты сделаешь все, о чем я тебя прошу. Я не беру с тебя ни подписи, ни слова, ничего, понимаешь? А ты подумаешь как следует, прикинешь все плюсы и минусы, и сделаешь это для меня.
— Вы в это действительно верите, господин Гордон?
— Глагол «верить» уместен исключительно в синагоге. И то, если человек заранее убедил себя в том, что ХОЧЕТ этого. В разведке же либо знают, либо нет. В данном случае, я — знаю.
— Один мой старый приятель любил повторять: «Не верь в математику, верь в электричество».
— Какая-та изощренная идиома, — поморщился Гордон. — В душе любого, даже самого малообразованного русского человека живет несостоявшийся философ. Что имел в виду ваш приятель, господин Мишин?
— Что дважды два — не всегда четыре, — господин Гордон. — А вот электрический ток, если засунуть в розетку два пальца, обязательно долбанет.
— И вовсе не обязательно, — пожал плечами Гордон. — А только в том случае, если кто-нибудь до этого не додумался обесточить дом…
14. МАЙАМИ-БИЧ (ФЛОРИДА) — ОТЕЛЬ «МЭРИОТТ»
Февраль 1978 года
— Наверное, я не должна спрашивать, как долго мы еще пролежим на этом пекле?..
— Если бы вы действительно так думали, то не спрашивали бы.
— Toushe!
— Потерпите еще немного, — чему-то блаженно улыбаясь, ответила Паулина, не открывая глаз.
Она лежала рядом со мной на белом шезлонге в огромных солнцезащитных очках и смешном пластмассовом наноснике уже второй час подряд. Но, судя по всему, явно не собиралась прекращать прием солнечных ванн. Ее тело, едва прикрытое совершенно неприличными, если учитывать весьма преклонный возраст седовласой Паулины, двумя узенькими черными полосками синтетической ткани, которые в магазине, по всей видимости, назывались купальником и стоили бешеные деньги, покрывал ровный слой великолепного светло-шоколадного загара, и я совершенно не понимала, зачем моему очередному лоцману в бурном море шпионских страстей и премудростей понадобился этот изнурительный сеанс нудистского мазохизма на застекленной террасе.
— А вы не боитесь, Паулина, что пока мы с вами, раскинув телеса, принимаем солнечные ванны, пара-тройка дядечек, озабоченных отнюдь не сексуально, уже изучили нас как следует в бинокль или оптический прицел и в данный момент определили через вымытые стекла две цели, по которой будут стрелять на поражение?
— Нет. Не боюсь.
— Почему?
— По целому ряду причин. Впрочем, есть одна, после которой все остальные уже не играют никакого значения.
— Какая же?
— Вы знаете, Валечка, где совершенно бессмысленно идентифицировать личность женщины?
— В морге.
— Нет, дорогая, в бане. Или на пляже. Или в любом другом месте, где на женщине нет ни одежды, ни макияжа.
— Ах, ну да, конечно же! — пробормотала я. — Почти месяц жизни в условиях цивилизованного общества настолько резко изменил внешний облик советской ткачихи Г., принявшей решение выбрать свободу, что ее не узнала собственная мать. Что-то подобное я уже читала. Или писала…
— Расслабьтесь, Валечка, — прошелестела Паулина. — Мы с вами работали все утро, теперь у нас отдых…
— У вас, Паулина. Для меня ваш отдых является форменной пыткой с садистским использованием ультрафиолета!
— Вы просто не умеете расслабляться и отдыхать.
— Неправда! Я просто ненавижу запах пота!
— А вы представьте себе, как потом он смывается под мощной струей душа. Солнце — это природа, Валечка.
— Ага! А все мы — ее неразумные дети.
— Совершенно зря иронизируете. Именно в природе и заключен разум. А мы лишь пользуемся его крохами, считая при этом, что ничем ей не обязаны. С природой надо жить в гармонии, Валечка.
— Именно этот постулат вы и демонстрируете своим безупречным телом?
— Признайтесь, с первой же минуты знакомства, вас интересует, сколько мне лет? — проворковала без всякой логической связи Паулина, не меняя благостного выражения лица.
— А почему меня это должно интересовать?..
Конечно, как и все москвичи, я безумно любила солнце и всегда мечтала о крымских пляжах в бархатный сезон. Но к исходу второго часа этой пытки на крытой террасе нашего барского номера во втором по счету «Мэриотте», оборудованной какими-то хитрыми приборами для подогрева и увлажнения воздуха, я испытывала огромное желание уменьшиться до размеров нескольких сантиметров и влезть в начиненный льдом стакан со швепсом, который то и дело прикладывала ко лбу и другим частям тела, чтобы не потерять сознание.
— Ну, во-первых, потому, что вы — женщина…
— Вы на редкость наблюдательны, Паулина.
— А, во-вторых, как и всякой женщине, вам, даже несмотря на природную язвительность, хотелось бы выглядеть в моем возрасте так же. Ну, признайтесь, что я права!
— Я столько не проживу, — я прикусила язык секунду спустя, уже после того, как сморозила эту бестактность.
— Проживете, — все тем-же млеющим голосом, словно рядом с ней лежала не потеющая от жары и постоянного страха женщина, а какой-нибудь черноокий красавец с обложки журнала мод, проворковала Паулина. — Обязательно проживете. Если будете умничкой и научитесь извлекать опыт из чужих ошибок.
— У меня серьезные проблемы с первым «если».
— Не обольщайтесь — со вторым тоже.
— Паулина, неужели вы всерьез рассчитываете вбить в меня все эти премудрости?
— Вы когда-нибудь хотели быть женой посла?
— Прежде всего, я бы хотела стать просто женой.
— Если бы действительно хотели, то непременно стали бы.
— Просто женой? Или женой посла?
— Сначала просто женой. А потом женой посла.
— Вы так в этом уверены?
— Положитесь на мой опыт, Валечка.
— А действительно, сколько вам лет, Паулина?
— А вот не скажу!
— Кокетничаете? Со мной?
— Видите ли Валечка… — Паулина поменяла позу для загара, легла на живот и повернула ко мне белую голову в страшных черных очках. — Мне важно добиться вашего полного доверия. А потому я не хочу показаться лгуньей…
— То есть?
— Ну, если я вам скажу, что мне почти семьдесят, вы же все равно мне не поверите.
— А вы предъявите документы. Ну, там, свидетельство о рождении…
— С документов, обычно, и начинается главная ложь.
— Вы очень циничны, да, Паулина? — Эта женщина с седой головой заведующей отделом сортировки публичной библиотеки и великолепным телом зрелой наяды действовала мне на нервы все больше и больше. — Холодны, умны, начитаны… И страшно нравитесь себе?
— К счастью, этот возрастной период я уже давно миновала.
— У вас есть муж, Паулина?
— Был. И не один.
— Сколько же мужей у вас было?
— Много, Валечка.
— А дети?
— Боже, вы еще совсем молоды, — вздохнула Паулина.
— Я же не спрашиваю, откуда они появляются на свет. Вопрос был сформулирован иначе: есть ли у вас дети?
— Сохранить такое тело, родив хоть раз?
— Вам безумно нравится ваше тело, да?
— Да, Валечка. Это единственное чудо природы, которое я могу созерцать когда угодно и где угодно.
— Вы, часом, не больны нарциссизмом?
— Скорее уж, нимфоманией.
— А как насчет души, Паулина?
— Это в воскресенье. В церкви.
— Посещаете храм Божий?
— Естественно, посещаю.
— Следовательно, вы верующая?
— Я же сказала вам, Валечка: в воскресенье.
— Вы странная женщина, Паулина.
— Любая уважающая себя женщина, использующая собственную голову не только для укладки перманента, должна быть хоть немножечко странной. Это придает ей пикантность. Вы не согласны со мной?
— Пикантность для чего?
— Просто пикантность. Разве этого мало?
