Антон Первушин - Охота на Герострата
Одного из штатских (того, который был с мегафоном) я узнал: полковник Хватов собственной персоной. Ну что ж, пришлось, значит, встретиться и на этот раз. Только вот сегодня МНЕ придется выступать в роли вашего спасителя. Придется. А заодно и должок оплачу. С процентами.
- Здравствуйте, Игорь Павлович, - сказал я, но протянутую для приветствия руку проигнорировал: обойдешься. - Без меня, смотрю, ничего у вас толком не получается. Может, пора в отставку? А мне - на ваше место?
Улыбка сошла с лица Хватова. Он убрал руку:
- Напрасно вы так, Борис Анатольевич.
- Ничего в нашей жизни не бывает "напрасно".
- Зачем ты, Игл? - пытался остановить меня Мартынов.
Я смерил его холодным взглядом. О, Господи, скольких сил мне стоила эта холодность! Ведь я уже был на пределе в тот момент; я же был уверен, что умру сегодня, здесь, под жарким летним солнцем, в тишине, после всех усилий - умру. И черное отчаяние готово было переполнить меня в любую секунду, отпусти только чуть вожжи.
- Ладно, - сказал я. - Начинайте. Сколько можно тянуть?
Полковник поднес мегафон к губам:
- Лаговский, вы меня слышите?!
Я даже не сразу сообразил, к кому Хватов обращается, но потом, конечно, вспомнил... Вот так-так... Лаговский. Николай Федорович. Значит, это все-таки твоя настоящая фамилия. Но какая наглость устроиться в Одессе под своей собственной фамилией! Вот и еще одним вопросом меньше. Только зачем тебе, Игл, перед смертью столько ответов?..
Все-таки у Герострата был сильный голос: он отвечал без мегафона, но по громкости его ответ ничем мегафону Хватова не уступал:
- Слышу, слышу! Ну как там, появился мой любимчик?
- Борис Орлов здесь!
Смех, почти хохот.
- Наконец-то! Ну что, работаем по уговору? Или есть новые предложения?
- Нет! Начинаем!
- Пусть тогда идет. Топай сюда, маленький мой.
За все время переговоров я не заметил в люке ни намека на движение. Герострат предусмотрительно не выставлял себя снайперам напоказ.
- Что за "уговор"? - обернулся я к Мишке.
- Ты встаешь внизу, у трапа, - пустился в скорые объяснения Мартынов. - Он выпускает заложников; они сходят по трапу. Когда выйдут и сойдут все, ты начинаешь подниматься.
- Разумно, - кивнул я, - с его стороны, - а потом, помолчав, не без издевки (единственный способ остался уберечься от срыва) задал еще один вопрос: - Ну а что у нас приготовлено на вторую часть? Какой там у вас "уговор"? Надо понимать, самолет забросают гранатами?
- Да ты что?! - Мишка казался искренним. - Там же будешь ты, Борис!
- Не в первый раз подставлять меня под пули, ведь верно? Уж как-нибудь примете этот грех на душу, правда, Игорь Павлович?
- Вы бредите, Борис Анатольевич, - резко отвечал Хватов. - Мы же гарантируем вам безопасность. Мы готовы выполнить любое его требование в обмен на вашу жизнь. Потому штурма не будет. Только вы тоже постарайтесь вести себя там благоразумнее. А то если...
- С чего это вдруг такая забота?
- Игл!..
- Постой, Мишка. Мне интересно полковника послушать.
Хватов устало опустил руки.
- Не нужно считать меня холодным расчетливым мерзавцем, - сказал он, глядя мне в глаза. - Я тоже человек. Если бы такое было возможно, если бы он потребовал в обмен на заложников меня, я бы пошел. И с радостью бы, Борис Анатольевич, пошел, потому что... потому что... Да что толку объяснять: вы все равно меня не слушаете...
- Напротив, я вас внимательно слушаю, - сказал я. - И кое-что понял. А теперь послушайте меня, Игорь Павлович. Если Герострат попытается уйти, если найдет лазейку и захочет ею воспользоваться, немедленно уничтожьте его. Даже если для этого придется убить меня. Вы поняли?!
Хватов приподнял брови; сбоку невнятно охнул Мишка.
- Я не понимаю вас, Борис Анатольевич.
- Неважно. Вы сделаете так, как я вас об этом прошу?
- Игл, ты в своем уме?!
- В своем, - я посмотрел на Мартынова. - Ты, наверное, тоже меня не понимаешь?
По глазам было видно, что нет. В глазах его была растерянность. Вот так, подумал я. А когда-то мы понимали друг друга с полуслова.
- И не нужно понимать, - сказал я ему. - Главное делайте, что я говорю: уничтожьте его.
И я пошел, пошел к трапу, прокричав уже на ходу:
- Герострат, я иду к тебе!
Пошел. И хотя каждый новый шаг давался все с большим и большим трудом, а в ушах зазвенело, как после легкой контузии от продолжительной стрельбы из АКМа, я знал, что дойду, не сверну в сторону, потому что "там дети... восемнадцать детей".
Я остановился у трапа и в ту же секунду вниз по ступенькам двинулись заложники. Посторонившись, держась рукой за поручень, я стоял у трапа, а они шли один за другим: женщины тихо плакали, мужчины или зло щурились или выглядели озабоченно-расстроенными, одного побагровевшего толстяка придерживали под руки, он едва волочил ноги: видно, прихватило сердце. И только дети казались внешне спокойными. Наверное, просто не смогли они еще оценить всю величину опасности, которая им только что угрожала.
Дети, черт подери! Я же никогда, ни разу в жизни не задумывался о своем собственном ребенке, каким он будет, каким бы я хотел его видеть, если, конечно, появится он когда-нибудь у меня. И не стояло как-то никогда передо мною вопроса, как сам я отношусь к детям, кто они для меня, эта неприметная за суетой взрослых дел часть человечества? Но я видел, что такое мертвые, УБИТЫЕ дети, я знаю, что ничего в мире нет горше маленького детского горя, и я не был способен отказаться, услышав требование Герострата.
Я провожал их глазами, выхватывая то одну, то другую маленькую фигурку из толпы уходящих через поле заложников, и думал о том, что у меня, наверное, уже точно не будет детей. Не успеть...
- Давай, Боря, поднимайся, - услышал я знакомый мне и ненавидимый голос. - Что ты там застрял?
И я стал подниматься по трапу, все еще придерживаясь за поручень. Шагнул в салон, усиленно моргая, чтобы побыстрее привыкнуть к сумраку, который царил здесь внутри, и снова услышал:
- Дверь не забудь прикрыть. Так, вроде, все вежливые люди поступают?
Я закрыл люк и повернулся на голос.
- Ну здравствуй, Боренька, - сказал Герострат, широко улыбаясь. Давненько мы с тобой не виделись. Сколько лет, сколько зим...
- ЛИТОПА НОТ! - произнес я, старательно выговаривая каждое слово.
Глава тридцать пятая
Не знаю, на что я рассчитывал, решившись по памяти воспроизвести пароль, которым Хватов когда-то остановил целившуюся в меня из револьвера Люду Ивантер. Но это был мой единственный, мой последний шанс, и я им воспользовался.
Но, как и следовало ожидать, попал в "самое молоко". В лице Герострата ничего не изменилось. Он только рассмеялся и укоризненно погрозил мне пальцем свободной руки, в другой руке он держал пистолет системы "вальтер", дулом направленный на меня.
- Это кто ж тебя научил, Боренька? - поинтересовался он, откровенно куражась. - Не Хватов ли, наш общий друг? Он, наверняка. Предупреждал же я тебя: не надо нам рокировок. Не слушаешься ты, а зря! Ничем тебе, как видишь, приемчик этот не поможет.
- Так и будем в прихожей торчать? - спросил я, с усилием изображая полное равнодушие к своей неудаче.
- Проходи, проходи, Борнька, ласковый мой, садись. Смотри, сколько здесь мест. Выбирай любое. Ты как, у окошка больше предпочитаешь? Может, водички хочешь? Жарко сегодня, а у них тут минералка есть. Я уж обслужу тебя заместо стюардессы.
Я отрицательно покачал головой, хотя пить действительно хотелось: организм требовал возмещения потерянной в беготне и нервотрепке жидкости. Но решив, что потерплю, я уселся в ближайшее кресло, а Герострат устроился рядом в проходе. Очень близко ко мне. Я подумал, что будь на его месте кто другой, я бы легко и непринужденно на долгий срок вывел бы его из строя, но уж слишком хорошо я помнил, насколько быстро Герострат умеет двигаться. И мысль об этом снова меня остановила. Да и кроме всего прочего трудно забыть, что в твоей голове сидит изменник, послушный первому зову предводителя Своры, а значит, даже невероятно удачная попытка обречена на провал. Думая так, я расслабился и вытянул ноги, разглядывая Герострата почти в упор.
С момента нашей последней встречи он ни на гран не изменился: все такой же лысый, с округлыми пятнами на макушке, все те же тонкие шрамы, прорезающие подбородок, все тот же странный расфокусированный взгляд и эта его невероятная подвижность черт лица, которые, как опять показалось, живут своей обособленной жизнью. Николай Федорович Лаговский. Предводитель Своры. Герострат.
- Эх, Боренька, - сказал он. - Все ж таки шустрый ты хлопец. Смотрю на тебя и душа радуется. Казалось бы, простой и незатейливый советский студент - боевое прошлое не в счет - а такой оказывается проныра. И котелок опять же варит, дай бог всякому. Никто ведь не догадался, где меня искать. Один ты допер.
