Лев Гурский - Убить президента
Метод Арафата дал мне шестерку. Против судьбы не пойдешь.
– Стой, – сказал я Мокеичу. – Дальше я пешком. А ты лучше позабудь, в какую сторону ты меня вез.
– Будет сделано, – миролюбиво сказал Мокеич и умчался.
Так я попал к Наталье.
Я провел рукой по карману рубашки, кубик был там. Маленькое орудие Фатума. Если бы не он, был бы я сейчас у Аллы и пил бы чай… без сахара и безо всего. В том числе и без хлеба. Вечно у Аллы холодильник пустой, и если приходишь без предупреждения – пеняй на себя.
В этом отношении кубик выбрал Наталью недаром. За ее завтраки ей можно простить очень многое. Даже три золотых передних зуба. Даже неправильные ударения, которые она иногда расставляла в иностранных словах. Наталья была женщиной умной и начитанной. Но что же поделать, если в книгах на иностранных словах ударения не ставятся – догадайся, мол, сама. Наталья догадывалась, но части неправильно.
Раньше меня это раздражало, но потом я привык.
Кстати, к ее потрясающим котлетам я привык еще раньше.
Я доел свою порцию, глотнул компоту и только тогда взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Так. Теперь надо позвонить на работу и Дроздову, как договорились.
Только, конечно, не из квартиры. Я пошарил в карманах.
– Наташ, у тебя жетон есть? – спросил я.
У хозяйственной Наташи жетонов нашлась целая пригоршня. Я взял парочку. Потом, подумав, взял еще два. Телефоны-автоматы, производимые в нашей стране, на редкость ненадежны. Это вам не автоматы Калашникова.
Taken: , 1Глава 49
МАКС ЛАПТЕВ
На мой звонок долго никто не открывал. Наконец, за дверью я услышал шаркающие шаги.
– Кто это там? – спросил старушечий голос из-за двери.
– Милиция, – строго произнес я. – Трахтенберг здесь проживает?
Дверь приоткрылась сантиметров на пять, в проеме блеснула цепочка. Хозяйка, видимо, обсмотрела мою милицейскую форму, осталась довольна и, наконец, пустила меня внутрь. Но не далее прихожей.
Старушка была как в книге «Преступление и наказание». Грязноватый халат, крысиный хвостик волос. Из кухни несло чем-то горелым и противным. Да и квартирка сама выглядела на редкость противно. Чувствовалось, что живут здесь не очень давно, но уже успели все основательно загадить. Стены были в какой-то жирной копоти и, случайно коснувшись одной из стен, я думал о том, обо что же вытереть руку.
– Трахберги? – радостно сказала старушка. – Уехали, уехали они. В Израиль, значит, подались. Квартирку продали и поминай как звали. Скатертью дорога. Пущай отдохнет от них Россия-матушка… – Тут старуха тревожно посмотрела мне в лицо и спросила: – Извиняйте. А вас, товарищ милиционер, как, к примеру, звать-величать?
– Лаптев, – отрапортовал я. – По имени Максим, по отчеству Анатольевич. По званию – капитан. Что вас еще интересует?
Старушка успокоилась.
– Да нет, – ответила она. – Ничего, товарищ милиционер. Я подумала, может, вы из этих…
– Из каких? – переспросил я. Очень я не люблю таких разговоров. В эти минуты мне хочется, хоть ненадолго, стать евреем.
Старуха засмущалась и ничего не ответила. Словно бы ей на подмогу из комнаты в прихожую вышел мужик лет сорока, со встрепанными волосами, в трусах, в майке и в шлепанцах. В руках он держал наполовину опустошенную банку с солеными помидорами. Мужик задумчиво ел. Глаза у него были чуть прикрыты от удовольствия.
– День добрый, гражданин начальник, – произнес мужик, жуя. – Хотите помидорку? Мамаша сама солила. – Он лениво мотнул головой в сторону старухи. Та горделиво потупилась.
– Здравствуйте, – сказал я. – Спасибо, конечно. Я только что из-за стола, сыт…
– Ну, как хотите. – Мужик спокойно вытер пальцы о майку. – А старую вы не слушайте. Андрюха нормальный парень. Я с ним пару раз успел потолковать, пока квартиру оформляли. Злой только был очень, а так ничего. Все ругался на всех. Идиоты, говорил, падлы… нет, быдлы. Короче, суки позорные, примерно так. И выпить был не дурак. Короче, парень что надо, и плевать мне, что еврей…
Старуха недовольно кашлянула. Слова сына ей не нравились, но спорить она не хотела, стесняясь постороннего, да еще и милиционера.
– Плевать, – повторил мужик. – Главное что? Главное, чтобы человек был хороший. Взять хотя бы президента нашего. Чихал я на то, что он Маркович по отчеству. Пусть хоть Абрамович. Главное, чтобы он всем коммунякам и демократам дал просраться… Правильно я излагаю, гражданин начальник?
Старуха поджала губы.
– Макарович он по отчеству, а не Маркович, – с досадой произнесла она. – Папу его Макаром звали. Он же рассказывал по телевизору. В паспортном столе ошиблись или специально навредить захотели.
Мужик засмеялся и добродушно покрутил пальцем у виска. При этом он чуть не выронил свою банку, однако проворно успел подхватить.
– Выходит, уехали, – сказал я. – А, простите, давно?
– Да месяца три будет. – Мужик прищурился. – Ну да, сразу после выборов и уехал Андрюха. Я его еще в аэропорт провожал. Багаж-то они поездом отправили, – пояснил он, – а сами вот на самолете, налегке.
– Благодарю вас. – Я козырнул. – Извините за беспокойство.
– Да какое там беспокойство, гражданин начальник, – пожал плечами мужик. – Все равно сегодня не работаю. Вот поем и телевизор буду смотреть. Как наш президент всяких американцев-французов встречает. Понаехали, не запылились, нате-здрасьте. Уважают Россию…
Я еще раз козырнул, вышел из квартиры и стал спускаться по лестнице. Лифт не работал, и, похоже, давно. Пройдя уже два пролета вниз, я вдруг услышал голос старухи:
– Товарищ милиционер, а, товарищ милиционер?
Пришлось вернуться.
– Товарищ милиционер, я забыла спросить… – Старуха с любопытством уставилась на меня. – А чего вы Трахберга-то искали? Натворил он чего-то перед отъездом? Украл, может, чего?
– Да ничего не натворил, – ответил я официальным голосом. – Просто я с ним хотел побеседовать. По вопросу соблюдения паспортного режима.
– Понятно… – Старуха потеряла ко мне всякий интерес и скрылась за дверью, а я, наконец, смог покинуть этот дом. Не могу сказать, что общение со старушкой и с ее сыном доставило мне большое удовольствие.
На улице я хорошенько проверил, нет ли за мной хвоста. Я, правда, и с Лубянки ушел вполне конспиративно, но тем не менее. Еще одной провокации мне совсем не хотелось. Хотя, конечно, представить, чтобы эта парочка после беседы со мной решила покончить жизнь самоубийством, любому бы было довольно затруднительно. От такого липой несло бы за версту. На это я и надеялся. Да и среди бела дня… Помимо всего прочего, мужик с банкой – это вам не хлипкий Воскресенский.
Слежки за мной я не обнаружил и довольно быстро добрался до дома предпоследнего из оставшихся Андреев – Колокольцева. Милиции на улицах было уже хоть отбавляй, и я в своей форме ничем не выделялся. Идет себе опер по своим делам. Или гаишник. Или участковый.
Колокольцев жил на Аргуновской, недалеко от Останкино и гостиницы «Космос». Дом его представлял собой такое высоченное здание с единственным подъездом, который имел, правда, два входа, с наружной и с внутренней стороны фасада. С обеих сторон дома были расставлены скамеечки, и на них грелись сонные бабули. Насколько мне известно, наши оперативники терпеть не могли такие дома-башни. Звукоизоляции здесь практически не было никакой, и любая операция захвата превращалась в спектакль с участием всех любопытных жителей дома. Уж не говоря о том, что каждый мог попасть под шальную пулю…
Квартира Колокольцева располагалась на десятом этаже, а всего этажей было двенадцать. Лифт работал, но так угрожающе скрипел, что я решил обратный путь проделать пешком. Осторожности ради.
Впрочем, осторожничать мне пришлось гораздо раньше. Позвонив в обшарпанную дверь, я машинально встал сбоку. И не напрасно. Лохматый паренек, высунувшийся из квартиры, действовал решительно. В руках у него был большой железный прут, и он с размаху свистнул по тому месту, где, по идее, должен был стоять визитер. Кажется, он собирался ударить вообще любого, кто надумает прийти к нему с визитом. Однако, увидев мою милицейскую форму, он впал в неистовство.
– А-а-а! – страшно крикнул он и еще раз ударил прутом. И еще раз промахнулся, причем я даже не особенно уворачивался. Что-то у этого парня было неладное с координацией движений. Словно руки его существовали отдельно от головы.
– Бросай прут! – крикнул в ответ я. – Буду стрелять!
Парень бешено вращал глазами. Непослушная железная палка в руках явно злила его не меньше, чем я сам. Он снова крикнул, что-то совсем неразборчивое, и метнул свое орудие прямо мне в лицо.
Прут ударился о стену в полуметре над моей головой и отколол солидный кусок штукатурки. Поле битвы на мгновение заволокло известковыми брызгами. Я воспользовался этой заминкой, чтобы схватить скандалиста за руку. Однако он оказался неожиданно сильным, вырвался и помчался по лестнице. Почему-то вверх, а не вниз.
