Наталья Александрова - Завтрак с полонием
Он побрел напролом, через кусты, ломая ветки и цедя сквозь зубы яростные ругательства. Понемногу ярость проходила, уступая место холодной угрюмой ненависти. Холодной как лед… Он вспомнил старую поговорку: месть — это такое блюдо, которое следует подавать хорошо остывшим. Чего-чего, а терпения у него хватает. Терпения и умения выстраивать интригу.
Павел пришпорил лошадь, пустил ее вскачь вслед за Миленой, промчался по широкой аллее, въехал на узкую дорожку и наконец увидел впереди светло-гнедую кобылу и всадницу в зеленом костюме. Милена ехала шагом, странно ссутулившись. Подъехав ближе, Павел увидел, что плечи ее содрогаются от рыданий.
— Я не хотел сделать вам больно, — проговорил он, поравнявшись с ней и переведя лошадь на шаг. — Я только хотел поговорить с вами о том, что случилось.
— Скажите еще, что здесь нет ничего личного и вы просто делаете свою работу, — процедила она.
— Не скажу, — не согласился он, — мне просто необходимо раскрыть это убийство, от этого зависит и моя жизнь. А вы, разве вы хотите, чтобы человек, отравивший Литовченко, остался безнаказанным?
В дальнем конце дорожки показался всадник, помахал Милене рукой.
— Если хотите поговорить… — Она развернула лошадь и подобрала поводья. — Если хотите поговорить, приходите на вечерний спектакль в «Олд-Вик». Вас проводят в мою ложу.
В пабе «Дрозд и куница» было тихо и полутемно — еще не настало время для постоянных посетителей. Хотя толпы в этом уединенном месте и так никогда не бывало — паб был старый, находился в тихом, малонаселенном квартале, далеко от тех мест, где проводят время футбольные болельщики. Хозяин, крепкий массивный старик с красным лицом, привычно вздохнул — дела шли неважно.
Он протер стойку и выключил свет в незанятой половине зала — незачем зря жечь электричество, когда в зале всего трое посетителей. Двое мужчин за дальним столиком явно разговаривают о делах. Хмурые озабоченные лица, слова цедят сквозь зубы — понятно, что пришли сюда не пиво пить, не обсуждать последний матч «Арсенала». Хозяин от скуки рассматривал их. Один — круглолицый, светловолосый, с выражением детского недоумения на лице. Наверное, когда улыбается, кажется совсем мальчишкой, хотя так можно дать лет сорок. Второй — чуть сутулится, смотрит настороженно, недоверчиво, исподлобья, говорит, едва разжимая губы. Голову с ранними залысинами наклоняет, и вид недовольный. У первого — ярко выраженный славянский акцент, второй же и вовсе не подходил к стойке, так что хозяин не слышал, как он говорит. Русские — кто же еще? Их сейчас очень много в Лондоне. И зачем они забрели в его паб? Поговорить о делах? Дела решают в офисе, а здесь отдыхают после трудового дня. Но у этих русских все наоборот… Впрочем, его это не касается.
Третьим посетителем была женщина. Хозяин едва не позабыл про нее — так она была тиха и незаметна. Хотя это не совсем правильное определение. Женщина вовсе не была серой мышкой, она специально старалась казаться незаметной. Сидела спокойно в самом темном углу, неторопливо потягивая темное пиво. Может, думала о чем-то своем и хотела, чтобы никто не мешал. С виду ничем не примечательная женщина средних лет, внешность неяркая и незапоминающаяся. Она вполголоса бросила ему пару слов у стойки и села за столик. Он принес пиво и спросил у нее, не нужно ли чего. Она молча помотала головой и отвернулась.
Впрочем, хозяин к ней и не лез с разговорами. Он руководствовался очень простым правилом: если клиент настроен поболтать — поддержи разговор, а если ему не до разговоров — оставь его в покое.
Двое за дальним столом склонились над какими-то бумагами. Женщина немного подвинулась, чтобы лучше было видно. Она нарочно выбрала это место из-за большого зеркала в широкой деревянной раме, что висело рядом. В тусклом зеркале было видно двоих мужчин. Так и есть, они рассматривают какие-то бумаги, естественно, ксерокопии, да и то наверняка не все. Она на правильном пути. Этот, с залысинами и светлыми глазами, приехал из России, надо полагать, на встречу с этим, который с детским лицом. Однако занимается он отнюдь не детскими делами.
Она долго искала след компрометирующих документов, которые за последний год собрал Алексей Литовченко, и вот, кажется, он есть, этот след. Документы у этого, светловолосого, и сейчас они наверняка обсуждают условия сделки.
Тем временем за дальним столом шел напряженный разговор. Женщина пристально уставилась в зеркало — она довольно неплохо умела читать по губам.
— Это несомненно то, о чем шла речь, — говорил приезжий, — однако цена… Вы уверены, что…
— Уверен! — твердо сказал светловолосый. — Вы же знаете, что обстоятельства изменились. Я владелец документов и назначаю свою цену! Если она вас не устраивает…
— Я не уполномочен торговаться, — холодно заметил его собеседник, — я должен информировать свое руководство.
— Однако… время не терпит.
— Согласен. О встрече я сообщу.
Женщина про себя выругала хозяина паба, потому что зеркало давно не протирали, к тому же двое мужчин едва цедили слова, однако кое-что ей удалось понять. Приезжий из России больше не представлял для нее интереса, он сделал свое дело — навел ее на след. Теперь нужно сосредоточиться на светловолосом.
Его собеседник ушел не прощаясь. Светловолосый мужчина расплатился с хозяином, едва улыбнувшись его дежурной шутке. Улыбка не прибавила ему обаяния, наоборот, лицо сморщилось и стало похоже на пластиковую карнавальную маску.
Автомобиль пришлось бросить возле паба, потому что светловолосый тип направился к ближайшей станции метро. К этому времени женщина, порывшись в памяти, уже сообразила, кто он такой. Она удовлетворенно хмыкнула, когда увидела, что он пешком подошел к дому, где размещался офис Ильи Борзовского, и свернула в сторону — незачем маячить перед камерами.
Павел прошел вдоль ограды парка до того места, где он оставил свою машину. Прямо перед ее капотом кто-то поставил свой «фольксваген». Сзади тоже не было места для маневра.
Лондонские водители славятся своим умением парковаться на пятачке размером с носовой платок, но на этот раз они превзошли самих себя. Павел в растерянности оглядывался, думая, как ему выехать, не повредив свою и чужую машины, как вдруг увидел подбегающего к нему запыхавшегося толстяка.
— Извините, сэр! — тараторил тот, вытирая пот со лба клетчатым платком. — Это моя машина! Сейчас я отъеду, не беспокойтесь!
Павел вежливо улыбнулся и сел за руль.
«Фольксваген» заурчал мотором, но не сдвинулся с места.
— Ну что там у вас? — проговорил Павел, выглянув из своей машины.
— Ничего особенного! — раздался у него над ухом спокойный голос, и вслед за этим прозвучал звук, который ни с чем нельзя было спутать, — сухой щелчок предохранителя.
Павел почувствовал затылком холодную сталь револьверного ствола.
— Не дергайтесь! — предупредил его тот же спокойный голос. — Будете вести себя разумно — не пострадаете.
Левая дверца машины открылась, и рядом с Павлом опустился парень лет тридцати с чеканным профилем и трехдневной щетиной на подбородке. Повернувшись к Павлу, он продемонстрировал ему револьвер тридцать восьмого калибра и проговорил низким хрипловатым голосом:
— Давай без глупостей, ладно?
Задняя дверца распахнулась, и обладатель спокойного голоса и револьвера на боевом взводе сел за спиной у Павла.
— Поехали! — скомандовал заросший парень, ткнув револьвером Павла в бок. — Держись за «фольксвагеном» и не разгоняйся чересчур, мы все эти фокусы знаем!
«Фольксваген» толстяка отъехал от тротуара, Павел тронулся следом.
Они ехали по тихим зеленым улицам недолго, не больше десяти минут, и вскоре остановились перед скромным двухэтажным домиком. В палисаднике перед домом росла темно-зеленая араукария.
Пассажир с заднего сиденья вышел первым. Только теперь Павел как следует его разглядел: это был плотный, коренастый мужчина лет сорока, с покатыми плечами борца и жестким взглядом профессионала.
— Выходи! — приказал небритый парень.
Ничего другого не оставалось.
Павел вышел из машины и в сопровождении двух незнакомцев проследовал к крыльцу.
Им открыла женщина средних лет в униформе горничной — скромное темно-коричневое платье, белый крахмальный передник, белая кружевная наколка. Безмолвно посторонившись, она пропустила Павла и его сопровождающих в дом. Павла втолкнули в небольшую комнату, дверь за ним закрылась.
Он был в этой комнате один, хотя не сомневался, что за ним наблюдают.
Обстановка комнаты была весьма скромной — низкий стол, пара кресел, небольшой шкаф с книгами.
Павел обошел комнату, остановился около единственного окна.
За этим окном был маленький сад, огороженный зеленой изгородью, — пожухлая зимняя трава, побуревшие кусты, пластмассовый стол, несколько стульев. И возле самого окна стоял охранник — тот самый парень с чеканным профилем и трехдневной щетиной на щеках.
