Роберт Ладлэм - Уик-энд
Именно эта молчаливая неприязнь, которую никто никогда не демонстрировал явно, открыто, и заставляла Кардоне, Таннеров и Тремьянов неизменно тащить с собой в клуб Берни и Лейлу Остерман каждый раз, когда они прилетали с восточного побережья. Одно можно было сказать о всех шестерых — фанатиками они никогда не были.
Странно, подумал Кардоне, положив трубку и направляясь в маленький гимнастический зал, расположенный в боковой части здания, странно, что именно Таннеры собирают всех вместе. Правда, Джон и Эллис Таннер познакомились с Остерманами еще в Лос-Анджелесе, когда Таннер только начинал свой путь. Теперь Джой пытался понять, догадываются ли Джон и Эллис, что на самом деле связывает Берни Остермана, его и Дика Тремьяна. О характере этой связи они никогда ни с кем не говорили.
В то же время она обеспечивала такую независимость, о которой можно только мечтать; да, были и опасность, и риск, но его с Бетти все устраивало. Так же, как Тремьянов и Остерманов. Они не раз обсуждали это между собой, анализируя и обдумывая ситуацию, и пришли к общему решению.
Должно быть, это устроило бы и Таннеров. Но Джой, Дик и Берни решили, что Джон первым должен проявить инициативу. Это было бы великолепно. Ему не раз намекали, но со стороны Таннера не последовало никакой реакции.
Джой закрыл тяжелую, обитую дверь своего гимнастического зала, установил нужную температуру на шкале терморегулятора и стал переодеваться. Он натянул тренировочные брюки и рубашку, висевшие на металлической вешалке, и улыбнулся, увидев вышитые на фланели собственные инициалы. Только девушке из Честнат-хилла могло прийти в голову вышить монограмму на тренировочной рубашке.
Д.А.К.
Джозеф Амбруццио Кардоне.
Джузеппе Амбруццио Кардионе. Второй из восьми детей от брачного союза Анджелы и Умберто Кардионе, некогда обитателей Сицилии, а потом южной части Филадельфии. Где они и получили гражданство. Повсюду в доме висели бесчисленные американские флаги и раскрашенные картинки Девы Марии с голубоглазым и краснощеким младенцем Христом на руках.
Джузеппе Амбруццио Кардионе вырос и превратился в высокого, атлетически сложенного молодого человека, который зарекомендовал себя лучшим спортсменом старших классов Южно-Филадельфийской школы за все время ее существования. Он руководил советом старших классов школы, и дважды его избирали в городской студенческий комитет.
У него была возможность выбирать место учебы из самых престижных колледжей. Он предпочел Принстон, который был не так далеко от Филадельфии. Полузащитник принстонской команды сделал для своей альма-матер то, что казалось невозможным. Он попал в сборную Америки, первый игрок из Принстона, которому была оказана такая честь.
Несколько благодарных выпускников прошлых лет вывели его на Уолл-стрит. Он укоротил свое имя до Кардоне, причем последняя гласная была почти неразличима. Он решил, что это придаст ему солидности. Как Кардозо. Но никого это не волновало; скоро и он перестал обращать внимание на злополучную гласную. Рынок стремительно расширялся, достигнув пределов, при которых все, вовлеченные в него, хотели обеспечить себе надежность вкладов. Сначала он просто исправно обслуживал клиентов. Итальянский юноша, который производил самое лучшее впечатление, молодой человек, который подсказывал взволнованным нуворишам, как лучше пристроить деньги; он понимал психологию этой публики, обеспокоенной своими вложениями.
И это должно было случиться.
Итальянцы достаточно чувствительны. Они куда надежнее чувствуют себя, если им приходится иметь дело с соплеменником. Ребята, что занимались строительством, — Костеллано, Латрони, Бателла, — которые сделали состояние в промышленности, потянулись к Кардоне. Они называли его коротко — Джой Кардоне. И Джой подсказывал им, как уклоняться от налогов, Джой обеспечивал им крупные заказы, Джой прикрывал их.
Деньги так и хлынули к нему. Благодаря друзьям Джоя доходы брокерского дома удвоились. «Уоррингтон и Беннет», члены нью-йоркской фондовой биржи, поменяли название на «Уоррингтон, Беннет и Кардоне». После этого оставалось недолго и до «Беннет и Кардоне», компании с ограниченной ответственностью.
Кардоне был благодарен своим друзьям. Но по той же причине, по которой он испытывал к ним благодарность, он и насторожился, когда патрульная машина слишком назойливо стала крутиться вблизи его дома. Ибо некоторые из его друзей, и даже более, чем некоторые, имели весьма близкое отношение — а может, и более, чем близкое, — к преступному миру.
Он кончил работать с весом и сел в седло велоцикла. Основательно пропотев, он чувствовал себя куда лучше. Опасность, исходившая от патрульной машины, стала расплываться. Кроме того, девяносто девять процентов жителей Сэддл-Уолли возвращаются после отдыха только в воскресенье. Кому доводилось слышать о людях, которые возвращаются в среду? Даже если этот день и отмечен в списке полицейского участка, бдительный дежурный может счесть это ошибкой и переправить среду на воскресенье. В среду никто не возвращается. Среда — день деловой…
Да и кому может прийти в голову идея, что Джозеф Кардоне имеет какое-то отношение к Коза Ностре? Он — живое свидетельство незыблемости этических правил. История Американского Успеха. Принстонец из сборной Америки.
Джой стянул пропотевшую тренировочную рубашку и вошел в баню, где уже стоял густой пар. Сев на скамью, он перевел дыхание. Две недели он вкушал французско-канадскую кухню, и организм его нуждался в очищении.
Сидя в парной, он рассмеялся. Как хорошо оказаться дома; его жена совершенно права. Тремьян сказал ему, что Остерманы прилетают в пятницу утром. Отлично! Ему придется снова увидеться с Берни и Лейлой. Прошло примерно четыре месяца. Но они продолжали поддерживать связь.
В двухстах пятидесяти милях к югу от Сэддл-Уолли расположена часть столицы страны, именуемая Джорджтаун. Ритм жизни в Джорджтауне меняется в половине шестого пополудни. До этого он носит степенный, аристократически сдержанный характер. Затем убыстряется — не внезапно, но с нарастающей скоростью. Обитатели здания, о котором идет речь, большей частью мужчины и женщины, обладающие состоянием или властью или стремящиеся к обретению того и другого, всецело поглощены расширением области своего влияния.
После пяти тридцати начинались эти игры.
После пяти тридцати в Джорджтауне начиналось время военных хитростей.
Кто?.. И где?.. И почему они там?
И так шло всю неделю напролет, кроме воскресенья, когда стихали игры мускулами и создатели силовых схем оставляли свои произведения до следующей недели, чтобы набраться сил на очередные шесть дней стратегических прикидок и замыслов.
Да будет свет, и свет настал. Да придет день отдыха, и таковой настал.
Но опять-таки не для всех.
Например, не для Александра Данфорда, помощника Президента Соединенных Штатов. Помощника без портфеля и с неопределенным кругом обязанностей.
Данфорд был ключевым звеном между пунктом связи, расположенным глубоко под уровнем Белого дома, куда стекалась информация от всех разведывательных служб, и Центральным Разведывательным Управлением в Маклине, штат Вирджиния. Он был глубоко осведомлен о сути того, что происходило, и хотя никогда не вникал в детали, его решения считались едва ли не самыми важными в Вашингтоне. Хотя он официально не входил в состав администрации, к его тихому голосу прислушивались все. И так было из года в год.
В этот обычный воскресный день Данфорд сидел вместе с заместителем директора ЦРУ Джорджем Гровером под цветущим деревом бугенвильи, растущим посреди маленького заднего дворика дома Данфорда, уставившись в телевизор. Двое зрителей пришли к тому же заключению, что и Джон Таннер в двухстах пятидесяти милях к северу: завтра утром интервью, которое вел Чарльз Вудворд, станет новостью номер один.
— Правительству придется использовать весь свой месячный запас носовых платков, — сказал Данфорд.
— Им ничего не останется делать. Кто их заставлял выпускать этого Аштона? Он не только глуп, но и выглядит глупым. Мало того, что он дурак, на него и положиться нельзя. За эту программу отвечает Джон Таннер, не так ли?
— Он.
— Ловкий сукин сын. Неплохо было бы убедиться, что он на нашей стороне, — сказал Гровер.
— Фассет убеждает нас, что это так. — Двое мужчин переглянулись. — Вы видели досье? Вы согласны?
— Да. Да, согласен. Фассет прав.
— Как всегда.
На керамическом столике перед Данфордом стояли два телефона. Черный был подключен прямо к розетке, лежащей на земле. У красного была красная же проводка, которая тянулась из дома. Он тихо зажужжал — звонков он не издавал. Данфорд снял трубку.
