Александр Маркьянов - Предчуствие беды
А самое страшное — что даже в советническом аппарате уже раскол! Да какое в советническом аппарате — даже среди них, тех, кто едет сейчас в посольство, нет единого мнения. Он можно считать таракист, Иванов — не в восторге от обоих, военные — Павловский, Горелов, Заплатин — в восторге от Амина.
Кстати, а как прикажете понимать слова Амина — я сделаю все, чтобы в партии было единство? Примирюсь с теми, чьи взгляды немного отличаются — или уничтожу всех несогласных? Понимать можно было как угодно. Вот тебе и Восток…
— Восток… неопределенно сказал Пузанов — ну, сразу спать, или чаю еще выпьем…
Под словами "выпьем чаю" подразумевался, конечно, и обмен мнениями. Хотя что дадут их мнения, когда конфликт уже до того дошел, что мирить приходится через ЦК КПСС.
Машины свернули к посольству — и тут фары высветили стоящие у ограды машины с афганскими номерами
— А это еще что…
— Это машина Сарвари — присмотревшись, сказал Иванов.
Уже на проходной их ждал комендант посольства, судя по виду его подняли с постели.
— Что происходит?
— Александр Михайлович, в посольство прибыли министры Ватанджар, Сарвар, Гулябзой и Маздурьяр. Амин отдал приказ арестовать их.
— Что они делают?
— Звонят, обзванивают верных им людей. Пытаются поднять войска
Да что же это…
— Лев Николаевич… — посол повернулся к главному военному советнику — я разберусь здесь а вы езжайте к себе, садитесь на телефон, поднимайте всех советников. Нельзя дать им расколоть страну и особенно армию.
— Я что должен у них телефоны отобрать?
— Что хотите, делайте! Но связи у них не должно быть.
— Есть! — ответил Горелов, даже не поняв, что он подчиняется гражданскому
В течение следующего дня все офицеры, которым позвонил кто-либо из "четверки" — конечно же все эти звонки были отслежены и записаны — все эти офицеры будут арестованы.
Кабул. Дворец народа
14 сентября 1979 года
Никогда не говори какой хороший день, пока не прожил его до конца. Если сможешь прожить…
Был день четырнадцатого сентября семьдесят девятого года, пятница, выходной во всех мусульманских странах, в том числе и в Афганистане. Правоверные этот день должны посвящать себе, семье, намазу, помощи бедным. А пятница ранней осенью на Востоке — это еще и базар. Дыни, арбузы, виноград, изюм, орехи — всего много, всем наделила дехкан щедрая, политая солнцем земля. Еще бы мира…
Мира не было.
Генерал Горелов работал в советническом аппарате, погрузившись в гору бумаг — как минимум половина времени ГВС уходила на бумажную работу — когда зазвонил телефон. Звонил посол Александр Михайлович Пузанов…
— Здравствуйте, Лев Николаевич. Пузанов.
— Здравствуйте. Только звонить вам собирался.
— Что случилось?
— Начались аресты в офицерском корпусе. Все те офицеры, кому вчера звонили из посольства министры, арестованы.
— Бывшие министры
Горелов не сразу понял
— Что с ними?
— Все четверо сняты со всех постов. Амин объявил войну Тараки. Это уже открытая война.
— А что Москва? Вы уже связались?
— Да. Международный отдел рекомендует еще раз поговорить с Тараки и Амином, чтобы попытаться примирить их. Павловский уже выезжает.
А что еще могут посоветовать в Международном отделе в пятницу, под выходные? Все уже мыслями дома. Повторят предыдущие рекомендации, а в случае провала — спишут на исполнителей да и все…
— Это бесполезно.
— Сейчас придется вести речь уже не о примирении, а о спасении Тараки. И времени нет, действовать надо быстро. Подъезжайте к посольству прямо сейчас, поедем вместе.
— Хорошо…
Когда Волга генерал-лейтенанта Горелова подъехала к посольству СССР, две машины уже ждали у ворот — машина посла в которой сидел сам посол Пузанов и представитель КГБ Иванов, и машина командующего сухопутными войсками генерала Павловского, находившегося в Афганистане для оказания помощи в становлении новой афганской армии. Не выходя из машины, Пузанов помахал рукой — давай за нами. Машины тронулись, промчались по бульвару Дар-уль-Аман, выскочили на Майванд, главную улицу города, тогда еще не окаймленную построенными советскими строителями пятиэтажками. Было раннее утро, солнце было уже сентябрьским — светило но не пекло, машины шли ходко. По правую руку мелькнули развалины бывшей крепостной стены — Старый город, почти сразу же свернули на Биби Махру, ведущую в аэропорт и в бывший королевский дворец, ставший теперь пристанищем победившей революции…
У дворца — почти никакой охраны, только посты Царандоя. Машины припарковались у здания — одна за другой.
— Что произошло? — Горелов боялся услышать ответ — Тараки?
— Пока нет — посол выглядел озабоченным и не спавшим — в армии начались чистки. Арестовываются офицеры, верные Тараки. В первую очередь те, кому вчера успели позвонить.
— Не надо вчера было вообще давать телефон этим. Что Амин?
— Пока ничего. Ночью пришло указание от Международного отдела ЦК. Встретиться одновременно с Амином и Тараки и поставить вопрос ребром. Так больше продолжаться не может.
Полушагом, полубегом поднялись в приемную Тараки. Там как всегда — главный адъютант подполковник Тарун с двумя пистолетами за поясом и лейтенант Касым, с автоматом. Почти вся охрана — посты Царандоя на этаже где сидит генеральный секретарь — почему то сняты.
Генеральный секретарь ЦК НДПА Нур Мухаммед Тараки поднял голову, посмотрел на проходящих в кабинет советских. Серое от усталости лицо, красные глаза. На столе — ворох каких-то газет…
О том, что с должности снята вся четверка — Сарвари, Ватанджар, Маздурьяр, Гулябзой — Тараки узнал из газет. Свежие кабульские газеты, купленные с утра, текст указа на первой странице как и положено. Фактически — объявление войны Тараки со стороны верного ученика — и Учитель не мог это не понимать.
— Как же так, товарищ Тараки — начал посол, как представитель Советского союза разговор должен был вести именно он — только вчера был разговор и с вами и с товарищем Амином. Этот разговор велся не просто так. Только вчера и вы и товарищ Амин поклялись сохранить единство в партии, вместе бороться с контрреволюцией. И что происходит сегодня? Что мы узнаем?
— Амин страшный человек… — Тараки говорил как то обреченно — он потопит революцию в крови. Он готов уничтожить всех кто не с ним. Он страшный человек.
Советские переглянулись между собой — Павловский, Пузанов, Горелов. Вот так вот. Ситуация уже запущена — до предела, гнойный нарыв вырос до угрожающих размеров.
— Товарищ Тараки… — снова начал посол — сегодня ночью мною, в присутствии товарища Иванова получено указание из ЦК партии. Примирение в ваших рядах должно быть достигнуто и не на словах, а на деле, без этого оказание дальнейшей помощи со стороны Советского союза будет поставлено под вопрос. Я прошу вас вызвать товарища Амина сюда и мы в вашем присутствии доведем до него позицию Центрального комитета.
— Сейчас?
— Да, именно сейчас. Разговор откладывать нельзя.
Не говоря больше ни слова, Тараки поднял трубку, набрал короткий номер.
— Товарищ Амин? У меня здесь группа советских товарищей, они хотели бы продолжить начатый вчера разговор. Я прошу вас приехать ко мне. Нет, без охраны. Приезжайте без охраны. И как можно быстрее, товарищи ждут.
Так до конца и не известно — планировал ли Тараки то, что произошло потом. И точно так же неизвестно — планировал ли Амин то что произошло потом. Все участники этой истории не доживут до 1980 года — кто-то погибнет почти сразу, кто-то — под самый Новый год. Свидетелей не осталось, хотя слова Тараки "приезжайте без охраны" отчетливо слышали. Смысла в этом не было — Амин не решился бы арестовать Тараки в присутствии посла и Главного военного советника. Амин был умен и понимал, что арест в присутствии представителей Советского союза — это вызов всему советскому союзу, да и не допустят этого советские товарищи. Чтобы арестовать Тараки — придется применять оружие, в том числе и к советским — а это и для Афганистана и лично для Амина — подобно смерти. Нападение на посла и главного военного советника никогда не простят. Присутствие советских — гарантия и для Амина, но только когда он в кабинете, по дороге может случиться всякое. Так что же на самом деле произошло потом?
Тараки положил трубку
— Он приедет.
В этот момент в кабинете — по воспоминаниям он задержался! — находится один из адъютантов Тараки, старший лейтенант Касым. Его вызвал Тараки после того как положил трубку. Старший лейтенант Касым был начальником политотдела Баграмского гарнизона, Тараки взял его в Москву на подписание Договора о дружбе и сотрудничестве с СССР и с тех пор не отпускал от себя. В преданности Генсеку равных ему не было.
