Валериан Скворцов - Срочно, секретно...
Напряжение минувшей недели выдувало влажным ветерком, влетавшим в окно «тойоты» с рисовых чеков, на которых крестьяне в соломенных шляпах выхаживали за буйволами, поднимая, как на параде солдаты, колени над топью полей. Вцепившись в рукояти плугов, они словно пытались топить их в светло-серой жиже...
Палавек расплатился у доков. За замызганным армоцементным забором стояла необычная тишина. Не ухали паровые молоты, не дробили клепальные молотки, не шипела сварка. Никаких грузовиков, и около двух километров он тащился вдоль пирамид контейнеров, бревен, бочек и мешков, загромождавших подходы к берегу.
В южной части порта наконец блеснула желтая поверхность реки. Ударила вонь гниющих водорослей. Джонки, сампаны, лодки с подвесными моторами в несколько рядов, приткнутые бортами, покачивались на волнах, нагоняемых судами, идущими вверх по реке и вниз к морю. Серый полицейский катер с огромной цифрой «65» на борту метрах в пятидесяти от берега словно пас хаотичное сборище мелких посудин.
Как бы пригодился бинокль! Где-то среди сотен суденышек находился и «Морской цыган» Нюана. От него — мост к друзьям, в надежное убежище. Палавек не доверял информации Цзо о том, что «Револьвер» пришвартован в курортном местечке Хуахин.
Миновал полдень. Над рекой поднималось марево, в котором едва угадывался противоположный берег... Трюк со сбрасыванием охранника, переодетого в форму, уже разгадан наверняка. Нашли и штабного сержанта в машине. Вслед брошена полиция, оповещена она и в портах. Тем, кто заинтересован в том, чтобы его убрать — из мести ли, из желания спрятать концы в воду, — ясно, что Палавек ищет выхода к морю, дорогу к своим. Знать бы куда... Нюан шепнул на прощание, что постоит, подлечится и подзапасется провиантом, да и договорится о фрахте после праздников нового лунного года. Затем перейдет в заросли мангровых деревьев на отмелях южнее — в двадцати милях, на стыке пресных и морских вод. Праздники только прошли. Значит, «Морской цыган» — там...
Палавек присел на табуретик у столика в глубине супной. Разомлевшая от жары хозяйка равнодушно приняла заказ на чашку риса со свиными обрезками. Тощий парень в болтавшихся шортах готовил блюдо, поливая сковороду не столько маслом, сколько водой. Два полуголых малыша ползали по цементному полу между ножками столиков, подбирая бутылочные пробки.
Заказ принес повар.
— Ты давно здесь живешь? — спросил Палавек. — Людей с причалов знаешь?
— Тут все с причалов. Хозяин наш — тоже.
Палавек положил на пластиковую столешницу красную стобатовую купюру.
— Найди надежного лодочника, который бы покатал меня вдоль пристани. Это — задаток...
На реке загудел теплоход. Повар воровато оглянулся на хозяйку. Расставив колени, уронив между ними руки на засаленную юбку, она безучастно разглядывала длинную, с выщербленным асфальтом улицу, по которой ветер растягивал шлейф дыма от очага ее заведения. Гирлянды пестрых шляп свисали над лавкой напротив. Одуревший от скуки приказчик на корточках выжидал покупателей, упираясь локтями в колени и высоко воздев разведенные будто в удивлении ладони. В одной между пальцами потухшая сигарета. Скорее всего спал.
— Я не могу уйти. Хозяйка не отпустит.
— Скажи, заболел.
Парень, скомкав, впихнул кредитку в карман. Развинченно размахивая руками, подошел к женщине. Хозяйка, слушая его, взглянула на Палавека, улыбнулась одними губами, кивнула.
Повар лениво поволокся в сторону реки. За мужем хозяйки, который мог заработать на Палавеке? Он тихонько поправил браунинг, в котором оставался один патрон, и пересел за столик, выдвигавшийся на тротуар. Метрах в пятидесяти в сторону реки, возле перекрестка, через который тянулись машины, рикши, велосипедисты и мотоциклисты, повар пережидал красный светофор. Рядом в светло-салатовой форме выделялся полицейский.
Палавек оттолкнул столик. Убыстряя шаги, пошел в противоположном направлении. Метров через двадцать побежал, ввинчиваясь в толпу, огибая расстеленные циновки уличных торговцев, канавы, столбы.
Грянул пистолетный выстрел в воздух. Второй. Движение вокруг постепенно замирало. Таков обычай: пешеходам и транспорту полагалось стоять после предупредительного огня, преследуемый оставался единственным, продолжавшим движение...
Палавек выхватил браунинг. Не всякий решится теперь подставить подножку. Он бежал мимо лавок, супных, мастерских, вдоль заборов с рекламой, садиков и алтарей, мимо остановившихся, озирающихся людей со сливающимися в одно лицами, расступавшимися и предававшими этим Палавека. Как прав был механик, что они — всегда одни...
Впереди на перекрестке заступили дорогу двое в светло-салатовых гимнастерках. Палавек сделал бросок во дворик, опрокинул стол с какими-то красками, растоптал снопики шляпной соломки, по тюкам, приваленным к глухой стене, взобрался наверх.
Перед ним расстилалась улица, запруженная тысячами людей, которые неторопливо шли, выкрикивая по команде, подаваемой в мегафон, резкие слова. Времени раздумывать не оставалось. От гребня стены, на которой он сидел на корточках, вцепившись руками в шероховатый бетон, до тротуара было метра три.
— Эй, вы! — заорал Палавек, чувствуя, как срывается голос. — Ловите меня! Ловите!
Подхватили. Он коснулся асфальта. Сжали запястья, плечи, потому что кто-то сказал:
— Провокатор, братья!
Палавек выронил браунинг.
— Нет! Нет! Нет! — кричал он, не стыдясь прорвавшейся мольбы.
Сказавший, что Палавек — провокатор, носком сандалии пнул браунинг, и он отлетел в сточную канаву.
— Ну, увидим, — сказал. Стрелять ты, пришелец, во всяком случае, не сможешь... Иди с нами. Но — без левацких выходок...
— Прекратить увольнения! Прекратить убийства профсоюзных функционеров! Увеличить расценки! Остановить рост цен! Работу!.. — неслось отовсюду.
Полицейские стояли вдоль тротуара. Пожарные машины красными квадратными корпусами возвышались над толпой по перекресткам. Наемная охрана жидкой цепочкой рассредоточивалась у стальных ворот в доки. Колонна людей в рабочих спецовках и комбинезонах, проткнув ее, втекала в ворота, и никто не решался преградить дорогу или вырвать кого-либо из рядов.
...Командир катера «65» передал бинокль лейтенанту Рикки Пхромчана. Подумав в сотый раз, что пора бы обзавестись очками, он подкрутил регулировку резкости. Между корпусами с зубчатыми алюминиевыми крышами, примыкавшими к докам, скапливался трудовой люд. Рикки разглядел кусок рогожи, поднятый на бамбуковой жерди. Цвет флага был красный.
Беспорядки в доках тянулись восьмой час. Судостроители прошли по городу, увлекая за собой грузчиков, складских рабочих и поденщиков, вернулись назад, не позволив расчленить себя отрядам безопасности. Профсоюзы обеспечивали дисциплину и не давали повода для вмешательства армии.
Лейтенант перевел бинокль в сектор порта, где грудились вдоль мостков у черной трясины берега джонки, сампаны, моторки и лодки «дикого флота». Грязь, запущенность и убогость. С палуб плавучих трущоб сошло большинство тех, кто снова выстраивался на территории доков...
За белой сеткой специального затона покачивались на желтой воде яхты и пестрые прогулочные лодки с подвесными моторами. Цветные канаты тянулись к оранжевым буям.
Ни одно суденышко не должно пройти без досмотра в направлении моря. Будь то убогая, провонявшая рыбным соусом лодка с надстройкой из дранки или плавучая дача, начиненная электроникой. Палавек, ушедший от чиангмайской полиции, находился в этом городе и, вне сомнения, искал путей в море.
В Бангкок Рикки Пхромчана и Чудоч Уттамо вылетели на рассвете «педальным» самолетом, вымотавшим все силы болтанкой над горами. Накануне, поздно вечером, комиссар позвонил в общежитие, где гостям из центра предоставили ночлег, и сообщил о трюке с переодеванием телохранителя «очень высокой персоны». Запрошенные полицией командование скаутов и офицеры армейских патрулей на выездах из города сообщили, что никаких частных автомобилей не выпускали. Поскольку после двадцати-ноль-ноль из Чиангмая выехал один автобус на Бангкок, дали сигнал тревоги по его маршруту. Из-за нерасторопности связистов, дежуривших ночью спустя рукава, перехватить автобус сумели только перед его отходом из Сарабури. Водитель и кондуктор показали, что действительно везли из Чиангмая пассажира в светлом смокинге со следами потасовки. Оба опознали портрет-фоторобот Палавека. Водитель сказал еще, что случайно приметил, как переодетый в синюю крестьянскую рубашку и шорты пассажир нанимал такси — «тойоту» со вмятым бампером. На номер он не обратил внимания. Посты дорожной полиции перехватили такси на выезде из Самутпракана. Оно шло с другим пассажиром. Местная полиция поставила всех на ноги. Как-никак город считался и военным портом.
Рикки Пхромчана сумел открутиться. Он поступил так, как поступал в армии, когда операция не удавалась: валил все на других, в данном случае на чиангмайского майора, агентура которого, вместо того чтобы тихо-мирно «пасти» иностранца, набросилась на бандита, не предупредив его, Рикки Пхромчана. Разнос достался чиангмайцам, а лейтенанту полковник наказал докончить дело в Самутпракане. Из всех возможных позиций для перехвата беглеца Рикки выбрал самую последнюю — порт.
