Юлиан Семенов - Бомба для председателя
Он спустился вниз, на кухню, заглянул в холодильник, открыл жестяную банку пива, сделал несколько глотков.
«А честно ли, — продолжал думать Люс, — связывать мои проблемы с детьми? Может быть, я исподволь готовлю себя к отступлению, оправдываясь перед собой существованием моих ребят? Это здорово нечестно, Люс. Они есть, и слава богу, что они есть! Нет ли во мне желания спрятаться за детей, чтобы сохранить благополучие и спокойствие для себя? А, Люс? Как я тебя?! Ничего?»
Он быстро поднялся наверх, взял со стола телефон и, расхаживая по кабинету, набрал номер.
— Алло, это Люс, добрый вечер. Что, господин Паоло Фосс уже вернулся? Соедините меня с ним. Спасибо. Алло, добрый вечер, идиот. Ты мне нужен. Срочно. Не можешь? Когда? — Люс посмотрел на часы. — А транзит? Ты убежден? Хорошо, я вылечу. Встречай меня. Когда я буду в Ганновере? Через час? Ладно. Не смейся, кретин! Ну что ты смеешься?!
Через два с половиной часа Люс был в Ганновере.
— Видишь ли, миленький, — говорил Паоло, когда они ехали с аэродрома, — ты меня ставишь в диковатое положение. Ты ошалел, сказал бы я. Ты знаешь, мое дело — реклама изделий из пластмассы. Я не могу быть таким анонимным продюсером. Если мои партнеры узнают, что я вложил дело в твой фильм, меня ждет крах. Уничтожат, даже косточек не оставят. Я могу одолжить тебе денег. Тысяч пятнадцать. Пожалуйста. Но двести тридцать тысяч! Ты странный человек, ты порой поражаешь меня. Надо же всегда точно знать, с какой просьбой можно обратиться к другу, а с какой нельзя. Добрый ты и хороший человек, но иногда ведешь себя словно дешевая кокетка: «Милый, купи мне серебристую норку». Не говоря уже о том, что вся эта твоя затея кажется мне самоубийством.
— Почему?
— Ты что, сам не понимаешь, на кого замахиваешься? Если все обстоит так, как думает Берг, ты понимаешь, кто окажется твоим врагом?
Люс задумчиво спросил:
— Ты пластинки по-прежнему рекламируешь?
— Конечно.
— Помнишь, мы раньше проигрывали на патефоне большую пластинку с одной песней? Помнишь? А теперь на одной маленькой пластинке записывают пять песен. Все убыстрилось, Паоло, все сейчас убыстрилось. Зло убыстрилось, но и добро тоже должно стать быстрым, иначе снова начнется ночь, и уже не твоего отца, а наших детей сделают рабами в новых концлагерях.
— Тебя всегда заносило на длинные фразы с восклицательными знаками и многоточиями, Люс. Не надо. — Паоло припарковал машину возле маленького ресторанчика. — Пойдем съедим по айсбайну. Ты желтый, и под глазами синяки.
— Пойдем.
— Так вот, милый, раньше надо было думать. Обо всем надо думать заранее. Откуда ты знаешь, о чем я думаю, отказываясь войти в твое дело? Ты же знаешь, как я «люблю» нацистов — и новых и старых, однако я с ними работаю, и по субботам они собираются у меня за городом… Каждому свое, Люс. Я тоже думаю о будущем, но у меня — свои возможности, а у тебя — свои. Каждый человек живет своей задумкой, Люс. И я не имею права сейчас рисковать с тобой, потому что твой проигрыш будет означать гибель моей задумки… Извини меня за монолог, просто я рассвирепел, когда ты напомнил про отца…
— Что ты с ними сможешь сделать, с этими дорнброками, Паоло? Ты сам теперь стал крошечным дорнброком…
— Есть стратегия и тактика, Люс.
Люс поднял глаза на Паоло. Он долго смотрел на него, а потом улыбнулся.
— Знаешь, — сказал он, — я теперь никогда не буду называть тебя идиотом. Я тебя очень люблю, дурака моего…
— Зато я тебя ненавижу… Жри айсбайн, тут делают самый лучший айсбайн, видишь, на косточке, и жир белый.
— Ладно. Жру. Только скажи мне, что делать. Кто мне может помочь?
— Я заказал тебе билет на Париж. В двенадцать в отеле «Георг Пятый» тебя будет ждать Аллан Асон.
— Но он же работает на американцев и англичан. Он никогда не ставил на немцев… Его епархия — Франция, Штаты, Лондон…
— Он мои друг.
— С ним можно говорить в открытую?
— Как тебе сказать… нет, нет, я ему верю… Просто, когда ты говоришь в открытую, ты ставишь собеседника в трудное положение. Аллан живет в сфере бизнеса, у него свои сложности… Словом, Годара и Лелюша он выручал…
В Париже, в отеле «Георг Пятый» — от Триумфальной арки вниз по Елисейским полям, третья улица направо, поворот возле ресторана «Максим», — было полно американцев. Они подчеркнуто старались казаться европейцами.
«Идиоты, — думал Люс, — вместо культуры они перенимают здешнюю буржуазность — жилет в тон к галстуку. Такие славные парни, а поди ж ты…»
Аллан Асон опоздал, потому что никак не мог припарковать «ситроен». Он сделал два круга, а потом бросил машину портье:
— Мишель, я ничего не могу поделать…
— Не тревожьтесь, мсье Асон… Я поставлю машину.
— Спасибо. Заприте заднюю дверь, у меня там сверток…
— Да, мсье Асон…
Аллан Асон извинился перед Люсом за опоздание и добавил:
— Впрочем, вы кандальник, вам теперь положено ждать хозяина — отныне и навсегда. Или станьте, как Делон, продюсером. Он сделался невыносимым сейчас — такой гонор… А картины делают про треугольник, сплошной восемнадцатый век… Виски? Луи, виски, воды и орешков. Поужинаем в ресторане «Каспийская икра». Вам сейчас нужна калорийная пища.
Луи принес бутылку. Люс усмехнулся: на бутылке висела большая медная бляха: «Господин А. Асон».
Аллан заметил его улыбку.
— Ну и что, — сказал он, — не хихикайте. Это удобно. И я не виноват в том, что они вешают на грудь бутылки тяжелую медь — в конце концов, это бар Георга пятого, а он из аристократов. Пейте и не иронизируйте, немец. Даже талантливые немцы вроде вас все равно филистеры.
— Даже такие талантливые французы, как вы, — ответил Люс, — падки на аристократизм Георга Пятого.
— Каждый умный ищет своего сюзерена… Сколько надо денег?
— Сначала четверть миллиона.
— Долларов?
— Марок.
— Тема картины?
— Наша банда. Финансисты, наци…
— Имена будут вымышленные?
— Нет. Подлинные. Иначе нет смысла все это начинать.
— Одно имя. Хотя бы одно… Слушайте, не поедайте меня глазами, все-таки я офицер Почетного легиона и доносить на вас не стану…
— Дорнброк…
— Дорнброк, — задумчиво произнес Аллан. — Дорнброк… Не выйдет, Люс. Объясняю: мой американский компаньон связан с Дорнброком. У них дела в Латинской Америке и в Африке. Я нарушу условия договора с компаньоном, если ударю Дорнброка. Дорнброк сильнее нас в миллион раз. Это — без преувеличения. У меня болтается в делах миллионов десять, наличностью — полтора. А у Дорнброка в наличности не менее миллиарда. Измените имя, место действия, и я вступлю в ваше дело. Я люблю ваше творчество.
— Если я изменю имя, нет смысла заваривать кашу.
— Понимаю. Но вы должны понять и меня, Люс. Дело есть дело.
— Я понимаю. Как вы мне можете помочь иначе?
— Всегда называйте кошку кошкой, Люс. Вам нужны деньги в долг под это предприятие? Если бы не Дорнброк, я бы дал вам денег. Но… Но! — он поднял палец. — Все знают, что вы человек безденежный. Откуда вы получили деньги на эту картину? Кто вас финансировал? И это обнаружится. Это не так трудно обнаружить. Дорнброк не простит мне этого. Я открываю вам карты, Люс. Не сердитесь на меня.
— Вы с ума сошли, Аллан… За что же мне сердиться на вас? Будьте счастливы, славный вы человек.
— Пошли ужинать. Девку хотите? В «Брумеле» великолепные девки. Есть немки.
— Я не могу. Спасибо.
— Ослабли после тюрьмы?
— Наоборот. Отдохнул. Просто… Ладно. Ура! Пьем! Спасибо, Аллан.
— Слушайте, я предлагаю компромисс. Пишите мне письмо. Официальное. Пришлите сценарий. О кошке и мышке. Девочке и бабушке. О космосе или подземелье. Я финансирую вас. Только возьмите на себя ложь. Потом я возбужу против вас дело и откажусь прокатывать ваш фильм во Франции. Прокатают другие, я договорюсь с Фернаном из Бельгии, он хорошо прокатывает немцев во Франции.
— Я думал об этом, — ответил Люс и снова выпил. — Нельзя. Мне нельзя подставляться. Понимаете? Потом будут восторгаться тем, как я обманул продюсера и какая баба лизала мне пятку… И вспомнят, что я начал фильм правды с маленькой лжи! — Он расстегнул мягкий воротничок, спустил галстук и потер заросшие щеки. — Это угробит все дело. Мне надо, чтобы люди смотрели чистый фильм. Понимаете? — Люс хрустнул пальцами и сделал еще один глоток. — Тут все очень сложно, Аллан. Надо идти в это дело с чистыми руками… Обязательно с чистыми руками…
— Мне очень хочется помочь вам, Люс.
— Я вижу. Спасибо. Я привез вам подарок, Аллан. Пусть принесут еще орешков — очень вкусно. Я думал, что я буду всегда это хранить как талисман. — Люс достал из кармана старую алюминиевую ложку. — Я украл ее в тюрьме. Держите. Хлебайте ею ваше дерьмо, бедный, славный Аллан.
— Спасибо. Я повешу эту тюремную ложку над моим рабочим бюро. Пошли. В ресторане нам уже заморозили водку в куске льда и поджарили черный хлеб. А с икрой ничего не делали, чтобы сохранить калории, которые так необходимы для вашего творчества и моего жульничества…
