Патрик Андерсон - Любовница президента
– Смотри, – сказал Гейб и указал на запястья. – Видишь? Пятна!
Нортон пригляделся и увидел на запястье Гейба несколько бледно-розовых пятен.
– Так всегда, – сказал Гейб. – Когда я приближаюсь к раскрытию загадки, появляются пятна. Потом, когда уже совсем близок, весь покрываюсь сыпью. Это у меня шестое чувство.
Нортон молчал.
– Так что не волнуйся, дружище, – сказал Гейб. – Мы разоблачим этих гадов. Пригвоздим к позорному столбу.
Подмигнув, он дружески ткнул Нортона кулаком в плечо и выскользнул из комнаты.
Нортон облегченно вздохнул, запер дверь, выключил приемник и пошел в ванную принять витамин С. Он легко простужался и чувствовал, что болезнь начинается.
22
Нортон открыл дверь, и Пенни бросилась к нему в объятия.
– Осторожно, – сказал он, – я простужен.
– Ну и пусть, – ответила Пенни, поцеловала его и заплакала, уткнувшись ему в кашемировый свитер.
– Проходи в комнату, – сказал Нортон. – Ты ела? Могу пожарить яичницу.
– Спасибо, не надо, – угрюмо отказалась Пенни. – Что-то аппетита нет.
– Может, горячего пунша? Эту неделю я живу на пунше и таблетках.
– Разве что кока-колы. Я уже попала в такой переплет, что боюсь и пить, и курить, и переходить улицу не там, где положено.
Пенни попыталась улыбнуться, но лицо ее скривилось, и она заплакала снова.
Нортон принес кока-колу и сел на диван рядом с ней.
– Ну, рассказывай, в чем беда.
– Я даже не знаю, в чем, – всхлипнула Пенни. – Познакомилась в самолете с этим типом, а потом вдруг фараоны пристали с расспросами, грозили судом, тюрьмой, я прямо с ума схожу.
Она выпалила все залпом, и это встревожило Нортона.
– Не спеши, Пенни. Начни сначала.
Она полезла в сумочку и достала сигарету. Когда прикуривала, рука ее дрожала.
– Видимо, это началось в самолете, – сказала она. – На маршруте Лос-Анджелес–Вашингтон. Я работала в салоне первого класса и разговорилась с очень странным типом. Все расписывал, что за выдающаяся он личность, всякие там приключения. В конце концов я сказала, что не верю ему, тут он вскинулся и показал мне пропуск в Белый дом со своей фотографией, так что, похоже, то был не просто треп.
– Он представился тебе?
– Сказал, что его зовут Уэнделл Бэкстер, но, показывая пропуск, закрыл фамилию рукой. А на запонках у него буква «Р.». Так что делай вывод сам.
Нортон даже не удивился. Он начал склоняться к мысли, что Гейб прав: весь мир представляет собой один сплошной заговор.
– Пенни, ему лет сорок пять, худощавый, короткие темные волосы и диковатый взгляд?
Глаза у нее округлились, как блюдца.
– Откуда ты знаешь?
– Это долгая история. Расскажи подробнее, о чем он говорил.
– Послушать его – прямо какой-то международный шпион. Много говорил о пистолетах. Сказал, что у него есть пистолет, стреляющий за угол, но это, конечно, была шутка. Рассказывал о частных клубах в Лондоне, где играл в карты, сказал, что лично знаком с иранским шахом, сыпал фамилиями киноактеров. Видимо, так разговор у нас перешел на Джеффа.
– Филдса?
– Да. Я сдуру и ляпнула, что бывала у Джеффа на вечеринках, а он уцепился за это. Стал расспрашивать о Джеффе, что там за вечеринки у него, потом я ушла от этой темы, и он снова принялся за свои подвиги.
– Он не сказал, почему у него пропуск в Белый дом?
– Говорил что-то о специальных заданиях. Звучало это так, будто он делает им одолжение. Мнения об Уитморе он не очень высокого. Говорил о политике, о том, что стране нужно новое руководство и «конституционные принципы», не могу взять в толк, что это значит. Слушать его было дико. То есть он нес сплошную чушь, но я не могла отвести от него глаз. Прямо гипнотизер.
Она отпила кока-колы.
– В общем, когда мы приземлились в Далласе, он пригласил меня пообедать; делать мне все равно было нечего, я согласилась; прилетев в Вашингтон, мы отправились в какой-то арабский ресторан; короче говоря, я напилась, он привез меня в какую-то грязную квартиру на Капитолийском холме и, вместо того, чтобы тискать меня – к этому, по крайней мере, я была готова, – стал расспрашивать о Джеффе, принимают ли у него на вечеринках наркотики. Я выложила ему все, что знаю, лишь бы он отстал. Потом он среди ночи вызвал такси и отвез меня в дом своего друга, где я и ночевала.
– Пенни, сможешь ты найти этот дом?
– Вряд ли. Сам знаешь, все дома на холме похожи. Наверно, узнала бы, если бы оказалась рядом.
– Завтра нужно будет погулять по холму, может, найдем. Согласна?
– Конечно, Бен.
– Ну и что было дальше?
– Примерно с неделю ничего. Потом как-то утром я готовлюсь к вылету, тут двое типов отзывают меня, показывают серебряные значки, говорят, что они агенты бюро по борьбе с наркотиками, грозят мне неприятностями и хотят задать несколько вопросов. Я им: «Что вы, ребята, я ничего не знаю. Мне нужно на самолет поспеть». Тогда они говорят, что, если хочу, они могут договориться с моим начальником – вежливо так, будто делают мне одолжение, но при мысли, что они явятся к начальнику, меня в дрожь бросило.
– Они знали это заранее.
– Должно быть. Ну, я спросила, что они хотят узнать, тут пошли расспросы о наркотиках, употребляю ли я их, знаю ли кого, кто употребляет. Смех да и только. Я говорю: «Слушайте, ребята, о чем тут говорить, все покуривают травку, все нюхают порошок счастья». Честное слово, Бен, почти все стюардессы, кого я знаю, курят или нюхают перед полетом, только тогда они способны улыбаться щипкам тех болванов, которых должны обслуживать. Но эти типы не отставали и вскоре перешли к Джеффу Филдсу: кто употребляет наркотики у него на вечеринках, откуда наркотики берутся и все такое, и, в конце концов, я заявила им, что ничего больше не скажу.
Пенни умолкла и допила кока-колу. Нортон чихнул.
– Выпей пунша, – сказала Пенни. – Может, я тоже выпью.
– Хорошая мысль, – сказал Нортон.
Он пошел на кухню, вскипятил воды, налил в кофейные чашки по стаканчику виски, долил их кипятком, добавил меду и по два мускатных орешка.
Пенни пригубила напиток и усмехнулась.
– Это годится, – сказала она. – Если бы я только выпивала, то не влипла бы в такую передрягу. А может, и влипла бы, при моей-то невезучести.
– Пенни, говорили эти люди, что ты не обязана отвечать на их вопросы? Что ты можешь вызвать адвоката? Что все сказанное тобой может быть обращено против тебя?
– В общем-то нет. То есть один заикнулся, что отвечать я не обязана, тут вмешался другой и сказал, что мне лучше не отмалчиваться, потому что положение мое и без того скверное. Я совсем растерялась. Один завел речь, как ужасно в тюрьме девушке вроде меня, я даже ударилась в слезы, а другой так, по-хорошему говорил, что им нужна от меня только правда, а правдой нельзя причинить зло.
Нортон застонал.
– Пенни, пожалуйста, если полицейский спросит у тебя хотя бы который час, отвечай: «Обращайтесь к моему адвокату».
– Конечно, нужно было позвонить тебе, – сказала она. – Но я улетела в Лос-Анджелес, пробыла там несколько дней и успокоилась. Думала, что все позади. А когда вернулась в Вашингтон, оба эти типа ждали меня, теперь они сказали, что меня хочет видеть прокурор. У меня даже челюсть отвисла. Тут я хотела вызвать тебя, но они уже поговорили с моим инспектором, и тот сказал, что если я не буду содействовать им, то останусь без работы. А работа, как ты знаешь, в наши дни на дороге не валяется, и многим девушкам приходится туго; я поняла, что лучше всего будет пойти к прокурору. И пошла.
– К Фрэнку Кифнеру?
– Ты знаешь его?
– Знаю, – ответил Нортон. – Что он сказал?
– Вначале мягко, по-хорошему говорил, что я правильно поступила, приехав к нему, что нужно только прояснить некоторые детали, а потом у нас опять началась игра в Двадцать Вопросов. Главным образом о Джеффе и кокаине. Он спрашивал, употребляю ли я кокаин. «Только для чистки зубов», – ответила я, но он даже не улыбнулся. Спрашивал, нюхаю ли кокаин на вечеринках у Джеффа. Я сказала, что да. А сам Джефф? Да. Но они старались вытянуть из меня, что это кокаин Джеффа, что он торгует им. Я сказала, что этого не знаю, и тут они заговорили о большом жюри. Я опять ударилась в слезы; в конце концов, они меня отпустили, но сказали, что, может, я понадоблюсь снова. Несколько дней назад они позвонили, сказали, что Кифнер опять хочет меня видеть. После этого я и позвонила тебе. Я больше не могу встречаться с этим человеком, Бен, у него такой холодный взгляд.
– Господи, как жаль, что ты не позвонила мне раньше!
– Извини, – сказала Пенни. – Я такая дура.
– Нет, ты просто средний человек, которого любой полуграмотный полицейский, тем более такой юрист, как Кифнер, может сбить с толку.
