Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе
Клод, конечно, знал. Но сумма, которую сообщил американец, вызвала у него неподдельное изумление — она оказалась ровно вдвое больше названной им Дорту на «восстановление сгоревших конюшен».
— Так, так… Вы говорите, Дорт потребовал…
— Не только потребовал, но уже и получил всю сумму.
— Вот как! И даже получил.
Клод быстро прикидывал, зачем Дорту понадобилось столько денег — вдвое больше, чем он запросил. «Здесь какая-то загадка, — думал Клод. — В мой сценарий кто-то влезает без спросу со своими импровизациями».
Захмелевший Крафт уже обнимал Клода, бормоча:
— Вы молодчина, Сен-Бри. С вами можно делать дела.
Внимательно посмотрев на американца, Клод сделал знак бармену — еще виски.
— Итак, месье Крафт, вы прибыли в пасмурный Кобур исключительно для того, чтобы поздравить меня с успехом, в котором сомневались?
— Нет же, я возвращаюсь из Соседней страны, от Вана Кларка, и по пути заглянул к вам.
— Очень мило. Так, стало быть, вы прямиком от Кларка?
— Да, от него. И везу с собой расписку Дорта за полученные им деньги. Теперь-то он наш, в кармане, а? Можно было бы, конечно, поручить всю эту передачу денег Кларку нашему посольству в Соседней стране, но мой босс в Париже не захотел. Он говорит, что тогда все заслуги припишут себе наши коллеги в Соседней стране, а ведь работали-то мы с вами, Сен-Бри?
— Постойте, Крафт, дайте-ка мне взглянуть на расписку Дорта.
Американец расстегнул пиджак, затем жилет и рубашку и извлек из висевшей под мышкой пластмассовой планшетки вдвое сложенный лист писчей бумаги.
— Документ что надо! — балагурил Крафт. — Писан под диктовку Кларка. Теперь этот Дорт у нас в кармане.
Крупным четким почерком было написано:
«Настоящим я, Карл Дорт, обязуюсь отдать свой голос в интересах нации за то, чтобы американские ядерные ракеты были установлены в моей стране.
За оказанные американскому правительству услуги получил вознаграждение в размере указанной цифрами и прописью суммы.
Карл Дорт.
Дата».
Все было так, как хотели американцы, — деньги взяты, компрометирующая расписка в их руках. Все было, как задумано. Кроме одного — расписку писал не Дорт. Клод знал его бисерный почерк — Шанталь каждый день получала открытки, в которых Дорт извинялся за срочный отъезд по важным делам, писал о погоде и цитировал «по памяти» Уильяма Вордсворда:
Забывшись думал я во сне,
Что у бегущих лет
Над той, кто всех дороже мне,
Отныне власти нет.
Клод вернул бумагу и попросил у бармена зеленых оливок. Американец все говорил и говорил о чем-то, но Клод не вникал в его слова, жевал соленую мякоть и старался собрать воедино новые факты.
«Ловко же он их надул, паршивец Кларк, — думал он. — Настоящую расписку Дорта на сумму вдвое меньшую, чем отхватил, Кларк держит у себя. А эту, которая под мышкой у Крафта, состряпал сам. Собственноручно. Кому ж еще можно доверить такое, как не самому себе?»
— Месье Крафт, значит, денежки уплачены сполна?
Клод ткнул пальцем в грудь, где была спрятана планшетка.
— Разумеется, Кларку передана вся названная Дортом сумма. Копия расписки будет предъявлена тем, кто делает ракеты, кто заинтересован в их сбыте. Для оплаты. Для них это капля в море, тьфу, пустяк. Американское правительство, как вы понимаете, получает от установки ракет в Европе лишь стратегический выигрыш. Ведь если их запускать в Россию из Соединенных Штатов, то и лететь они будут дольше, и ответ придется по нашим городам.
— А но нашим городам, значит, можно?
— Но кто-то должен чем-то жертвовать ради спасения западной цивилизации от коммунистических гуннов! Наш вклад — ракеты, которые обходятся американскому народу отнюдь не дешево.
— А наш, так сказать, вклад — брать огонь на себя?
— Мы, американцы, не виноваты, что географически оказались далеко от России, а вы, европейцы, у нее под боком. Потому нам и приходится вас защищать. Иначе — крышка, проглотят Советы Европу, как устрицу.
— Это еще вопрос. Во Франции многие считают, что если русских не трогать, то сами они не полезут в драку.
Крафт широко улыбнулся своей натренированной улыбкой.
— Месье Сен-Бри, оставим глобальные проблемы войны и мира, их все равно не решить, да и никто нам не поручал. Вернемся к нашим баранам, как говорят у вас во Франции.
— Ну, что же, попробуем.
— Вы сделали большое дело. Но это лишь начало. Остаются еще два упрямца в парламенте Соседней страны, не понимающих, что мы желаем добра, и только добра. Мне поручено передать, чтобы вы занялись депутатом Эдди Локсом. Ему тридцать восемь лет. Самоуверен и строптив.
— Вы уже пытались на него влиять? Имею в виду доллары.
— У него их миллионы. Семейство Локсов владеет большей частью акций электронной промышленности всей Западной Европы.
— Стало быть, Локса не купишь?
— Да. В жизни бывают исключения.
— Позвольте узнать, почему же Локс оказался в вашем черном списке кандидатов на предательство?
— Месье Сен-Бри! Не на предательство, а на переубеждение.
— Допустим. Дело не в терминах, а в сути.
— А потому, что Локс фантастически богат. Значит, по крови, по интересам он — наш. В нашем лагере.
— Но почему же тогда этот Локс против ракет?
— Вот тут несуразица, которую надо исправить. Локс заблуждается. Но у миллионера и убеждения должны быть под стать состоянию. Выбрав его, мы исходим из этой простой логики, месье Сен-Бри.
Клод вздрогнул от повелительного голоса Крафта; ему почудилось, что говорит кто-то спрятавшийся сзади, он даже заглянул через плечо американца.
— Локс оказался странным человеком, — продолжал дипломат развинченным голосом подвыпившего человека. — Он не желает смешивать бизнес с политикой, хочет, чтобы деньги — отдельно, убеждения — врозь. Так не бывает!
— Еще виски, Крафт?
— Нет. Хватит.
— Но вы же не за рулем. Надеюсь, у вас свой шофер.
— Да. Свой шофер. И два сопровождающих. Крафт качнулся в сторону и чуть не упал. Только тут Клод понял, что американец приехал к нему уже сильно пьяным.
— Так что же Локс?
— Он все, все от-тверг. С негодованием. Его ничем не пронять. Ничем Локса не возьмешь. Но! Переубедить его необходимо. Ясно? Миллионер не может быть в толпе горлопанов, орущих: «Долой американские ракеты!» Каждый должен знать свое место. Как в шахматах — конь ходит углом, пешка едва-едва, а ферзь — по всей доске. И если какая-то фигура сделала ложный ход, то наш долг — поставить ее на место.
— Остроумно. Кто бы мне указал, где мое место.
— Простите, вы о чем?
— Да ни о чем. Итак, есть Эдди Локс, миллионер, который не хочет ваших ракет в своей стране и который должен осознать этот просчет. Так?
— Да, месье Сен-Бри. Вы правильно поняли.
— Задача потруднее, чем справиться с горбатым Дортом, месье Крафт.
— Но вы же сами вызвались заняться всеми тремя кандидатами на… На переубеждение.
— Хорошо. Буду думать.
— Думайте. А я двинусь дальше, в Париж.
— Не забудьте, что в вашей машине не работает печка.
— Ну и что?
— Давно у вас эта машина, кажется, «кадиллак»?
— Шесть месяцев.
— За шесть месяцев в американских машинах печки не перегорают.
— Не понимаю.
— Кто-то копался в машине, установил подслушивание и в спешке выключил печку.
— Да?
— Похоже на то.
Крафт засмеялся.
— Не беда. Я не веду откровенных разговоров в машине. Передатчик — не взрывчатка.
— Вы правы, месье Крафт. Взрывчатка в автомобиле намного хуже. Может убить. И даже не того, кому предназначается.
— Почему вы так сказали?
— Потому что так случается.
Клод понял, что сболтнул лишнее, вспомнив некстати соседа капитана Курне, подорвавшегося в его машине. И он показал рукой на телевизор.
— Насмотрелся детективных фильмов, вот и мерещится разная чушь. Счастливого пути и до скорой встречи. Видимо, и я завтра буду в Париже.
— До свиданья, месье Сен-Бри. — Крафт крепко, до боли сжал ему руку. — Но как же вам удалось переиначить Дорта? Не расскажете?
— Нет!
— Ха-ха! Скрытничаете? Ну, будьте здоровы.
Клод видел через стеклянную дверь, как Джордж Крафт влез в черную машину с дипломатическим номером, и она выехала на шоссе, ведущее в Париж.
Дорт объявился в отеле на следующий день и сразу же пригласил Клода к себе в номер.
— Вот деньги. Все, что вам обещано.
И поставил на журнальный столик новенький коричневой кожи чемоданчик, щелкнул замками. Внутри плотно лежали пачки банкнот.
Но Клоду, как кошке, поймавшей мышь, не хотелось так скоро расстаться. Вспыхнуло желание поиздеваться над влюбленным горбуном, продавшим свой депутатский мандат за благосклонность женщины.
