Гюнтер Карау - Двойная игра
— Кончайте с фокусами! — все больше раздражается Вернер. Он чувствует, что от них, словно песок между пальцами, ускользает драгоценное время. Продолжая перебирать свои записочки, он пытается объяснить им: — Этот пунктик доктора Баума в свое время очень нам пригодился, но не более того. Он приобретает для нас интерес лишь в том случае, если этот фокус покажет нам профессор Штамм.
— Но он его уже показал! — возражает Йохен.
— Да?
— Во всяком случае, я явно действовал на нервы кузине, когда пытался воспроизводить его. А она не знает никакого доктора Баума и знакома только с профессором Штаммом.
Вернер берет из руки Йохена фишку из слоновой кости и поднимает ее вверх:
— Итак, что скрывается за всем этим? Серьезная акция? Кто-то хочет продолжить старую игру, но по-другому — чтобы на этот раз мы остались в дураках? Как мы отнесемся ко всему этому? Позволяет ли нам время ждать?
— Нет! — резко прерывает его Холле. — Если вопрос ставится так, то нет! На мне висит убийство, дело, которое существенным образом затрагивает безопасность государства. Это произошло сегодня и рядом с нами! Вот за что я отвечаю в первую очередь. И меня прежде всего интересуют факты. Может, взбалмошная Виола просто покрутилась, повертелась у нас перед глазами, отвлекая внимание, а мы, как загипнотизированные, смотрим и смотрим ей вслед.
— Что верно, то верно — она взбалмошная, но безобидная. А то, что она рассказала, не причуда и не выдумка, — говорит Йохен. — Я считаю, что Виолу, как наивного ребенка, послали в качестве связной. — Теперь уже он берет у Вернера фишку и таким же театральным жестом поднимает ее над головой: — По-вашему, все это случайность. Моя же гипотеза такова: ее использовали в качестве связной, использовали обманным путем, втемную.
— Ну и… — спрашивает Холле.
Вернер вскакивает, резко отбрасывает стул, делает несколько стремительных шагов по тесному кабинету, превращенному ими в штаб-квартиру, и останавливается перед Холле:
— Что «ну и»? Чего тебе еще нужно? Может, поводыря? — Он опять хватает фишку и вертит ее перед глазами у Эрхарда: — Тебе этого не достаточно? Ты толкуешь о важности дела и вопишь, требуя фактов…
— Я не воплю.
— Очень хорошо. Тогда послушай меня: эта маленькая штучка — факт, свежий и чертовски важный факт. — Вернер бросает фишку в конверт, где лежат остальные фишки. — Вот! Соедини все три вместе, расставь по точкам, и ты почувствуешь в твоей истории с убийством нечто более существенное, чем смрад пожара.
Он сует руку в оттопыренный карман своего пиджака, достает трубку и кисет и опять садится за свой письменный стол.
После того как Йохен Неблинг доложил о встрече с кузиной и принес третью фишку, их споры незаметно для них самих возвращаются к главному вопросу: чему отдать предпочтение? В их руках сейчас несколько нитей. С какой стороны начать их распутывать? Если игра, затеянная Штаммом, не отвлекающий маневр, то не следует ли прежде заняться ею и проявить крайнюю осторожность в деле с обнаруженным трупом? Такова приблизительно точка зрения Вернера. Однако нельзя исключать и другую точку зрения — что все это лишь маневр, предпринятый для того, чтобы запутать следствие. Так думает Эрхард Холле. Не лучше ли энергично взяться за расследование убийства, чтобы заодно выяснить, не преследует ли доктор Баум, скрывающийся под именем профессора Штамма, цель, которую теперь нельзя даже предположить?
Наконец однажды Эрхард Холле кладет на стол новый лист протокола:
— На безрыбье и рак рыба. Вспомните, Кобленц, Вагенфюрер и Хайзингер — три коммивояжера, которые в памятную нам ночь въехали на территорию ГДР на «фиате» старого образца и вскоре проследовали обратно, в Западный Берлин. Имеются первые результаты. Кобленц и Хайзингер — вероятнее всего, фамилии вымышленные, а документы на эти фамилии — безупречная подделка, совершенная при помощи официальных властей. Больше о них мы ничего не знаем.
Вагенфюрер — тоже фамилия не настоящая. Это мы знаем наверняка, потому что этого человека удалось идентифицировать. В действительности его зовут Гейдрих. Неплохое имечко[37], а? В свое время он заведовал бюро у одного члена коллегии адвокатов в нашей столице. Два года назад адвокат и заведующий его бюро бежали из республики, прихватив важные документы, и сразу же, использовав вместо пая список известных им в ГДР лиц, вступили в организацию Мампе. Некоторые из их бывших клиентов в ГДР состоят теперь там в разряде потенциальных клиентов. Четыре раза они нелегально провозили людей через границу. И во всех четырех случаях по автостраде на Треллеборг. Предположительно, Гейдрих, он же Вагенфюрер, вооружен… — И после короткой паузы Холле саркастически добавляет: — К сожалению, неизвестно, играет ли он в го.
Вернер не реагирует на подначку.
— Черт возьми! — восклицает он в ответ на вопрошающий взгляд Холле. — Такой материал в архиве не получишь и в служебном кабинете не найдешь. Видно, твои коллеги постарались ради тебя и достали сведения из первоисточника. Смотри, парень, не зазнайся! Не иначе как кто-то в Западном Берлине из занимающих высокой пост пооткровенничал.
Эрхард Холле воспринимает слова Вернера как бестактность, но все же чувствует себя польщенным.
— Так оно и есть, — подтверждает он. — Выяснилось и еще кое-что. В той же транспортной фирме, куда устроился Вагенфюрер, он же Гейдрих, работает некий Шмельцер. Связан ли он с Вагенфюрером — неизвестно, но одно обстоятельство должно нас заинтересовать. Этот Шмельцер — постоянный посетитель кабака под названием «У Лотты», который находится в Шарлоттенбурге[38], где-то у Штутгартерплац. Там встречаются боксеры и кетчисты. Говорят, что, перед тем как перейти к Мампе, Шмельцер был менеджером нескольких кетчистов.
— Не понимаю, — говорит Вернер. — В случае с убийством на автостраде использовались наркотики, а не удары ребром ладони и удушающие захваты.
Эрхард Холле торжествующе ухмыляется:
— Дорогой мой, ты успел забыть некоторые детали старого дела «Мертвый глаз». Йохен сразу поймет, что я имею в виду. Как звали того старика, который работал за стойкой в баре твоей тетки?
— Эгон. Понимаю, куда ты клонишь. Перед тем он зарабатывал на хлеб в ярмарочных балаганах. А на первых послевоенных турнирах кетчистов в Западном Берлине ему дали прозвище «душитель из Нойкёльна» или что-то в этом духе.
— Верно! А теперь я задаю вопрос: не мог ли доктор Баум использовать эту связь? В этом случае через Эгона он вышел бы на Шмельцера.
— Не исключено, — признает Вернер. — Но с какой целью? Подобная комбинация вполне вероятна, но я не вижу в ней никакого смысла.
Прежде чем ответить, Эрхард Холле с наслаждением выдерживает паузу:
— Возможно, смысл появится, если учесть то обстоятельство, что вот уже в течение некоторого времени Шмельцер числится без вести пропавшим.
— Минуточку, — пытается скрыть свое изумление Вернер, — об этом и речи не было. Информация об исчезновении должна была в соответствии с заведенным порядком оказаться на столе в органах дознания нашей прокуратуры. Однако о розысках пропавшего западноберлинца ты пока что не проронил ни слова. Тут что-то не так!
— Верно! Абсолютно верно! Здесь действительно что-то не так, поскольку вопреки установившейся традиции ходатайство о розыске к нам не поступало. Почему — спрашиваю я. Кто проявляет непонятную сдержанность?
— Да, — кивает Вернер, — у нас появился новый материал для размышления.
По нему видно, что он готов немедленно заняться этим.
— Я думаю над тем, — говорит Йохен Неблинг, — насколько предположение, что человек из фирмы Мампе по фамилии Шмельцер и мертвец у автострады одно и то же лицо, поможет нам выяснить, как там оказались найденные нами две фишки для го. Если же предположить, что между Баумом и Шмельцером существовала связь, это в какой-то мере приближает нас к разгадке.
Вернер откашливается и вновь начинает размахивать своей трубкой:
— Есть еще одно обстоятельство, которое говорит в пользу предположения, что мы обнаружили труп пропавшего: западноберлинская сторона ведет себя так же, как и мы. Мы обнаруживаем труп у транзитной автострады и умалчиваем об этом факте, потому что предполагаем, что за этим скрывается нечто большее, чем кража сберегательной книжки. У них пропал человек, который мог бы оказаться тем, кого мы нашли, но они будто воды в рот набрали. Иначе говоря, они придают этому случаю не меньшее значение, чем мы.
Эрхард Холле нетерпеливо вскакивает:
— Но как это согласуется с другими фактами? Какой мне, к примеру, толк от того, что под мышкой у Вагенфюрера или просто в его автомобиле было оружие? На месте обнаружения трупа не найдено пуль. А что найдено? О, я уже не могу говорить об этом — найдены две фишки для го! Мы вертимся в заколдованном круге.
