Айра Левин - Мальчики Из Бразилии
Он постарался забыть Иду и все прочее, кроме агентства «Раш-Гаддис» и шестерых мальчиков, похожих друг на друга. Явилась всего лишь бывшая регистраторша агентства «Раш-Гаддис», сказал он себе. Мы сядем рядком и поговорим ладком и, может, мне удастся понять, что же там, черт побери, произошло.
Фасслер отвернулся от окна и нахмурившись, посмотрел на часы.
Открылась дверь и в светло-синей униформе, засунув руки в карманы, вошла Фрида Малони.
- Доброе утро, - двинувшись ей навстречу, сказал Фасслер. - Как поживаете?
- Спасибо, отлично - одарив улыбкой и Либермана, надзирательница скрылась за закрывшейся дверью.
Положив руки Фриде Малони на плечо, Фасслер расцеловал ее в обе щеки и отвел в угол, что-то объясняя ей. Ее было почти не видно из-за его спины.
Откашлявшись, Либерман сел, придвинув стул поближе к столу.
Перед его глазами предстало то, что он не раз видел на фотографиях: совершенно обыкновенная женщина средних лет. Седеющие волосы, разделенные пробором, обрамляли лицо, несколько завиваясь на концах. Белесая кожа с сероватым нездоровым оттенком, широкая челюсть, вялый рот. В глазах, несмотря на усталость, чувствовалась решительность. В тюремной одежде Фрида Малони напоминала, скорее, уборщицу или дежурную официантку. Может, когда-нибудь, подумал он, мне и доведется встретить монстра, который и выглядеть будет как монстр.
Положив руки на толстую деревянную поверхность стола, он сделал усилие, чтобы прислушиваться к словам Фасслера.
Они расселись за столом.
Он смотрел на Фриду Малони, а она, пока Фасслер отодвигал стул напротив, тоже рассматривала его, оценивающе сузив водянисто-голубые глаза и сжав в нитку тонкие губы. Она кивнула, садясь.
Он кивнул ей в ответ.
Одарив Фасслера мимолетной благодарной улыбкой, она, поставив локти на подлокотники кресла, стала барабанить подушечками пальцев по столу, сначала одной руки, а потом другой, очень быстро и суетливо, после чего положила ладони на стол и застыла, уставясь на них.
Либерман тоже не сводил с них глаз.
- Итак, сейчас, - Фасслер, сидящий справа от Либермана, изучал циферблат часов, - двадцать пять минут двенадцатого. - Он посмотрел на Либермана.
Либерман смотрел на Фриду Малони.
Она тоже уставилась на него. Ее выщипанные брови приподнялись
Он почувствовал, что не в силах вымолвить ни слова. В горле у него стоял комок, мешая перевести дыхание - он думал только об Иде. Гулко колотилось сердце.
Фрида Малони облизнула нижнюю губу, посмотрела на Фасслера, опять перевела взгляд на Либермана и сказала:
- Мне нечего сказать об этих делах с малышами. Я сделала счастливыми массу людей. И мне нечего стыдиться. - Она говорила с мягким южно-германским акцентом, который был куда приятнее, чем лающее дюссельдорфское произношение Фасслера. - И что бы там ни считало Объединение Друзей, - презрительно сказала она, - у меня больше нет друзей. В противном случае, я бы тут не сидела, не так ли? Меня бы перебросили в другую Америку, - ее глаза расширились, - где я бы вела очень хорошую жизнь. - Она щелкнула у головы пальцами поднятой руки и движением торса спародировала типичные латиноамериканские ритмы.
- Я думаю, что лучше всего, - сказал ей Фасслер, - для вас было бы рассказать все, что вы рассказывали мне. - Он посмотрел на Либермана. - А потом вы сможете задавать любые вопросы. Если позволит время. Вы согласны?
К нему вернулась способность дышать.
- Да, - сказал Либерман. - Надеюсь, что время позволит задать несколько вопросов.
- Вы еще не начали отсчитывать минуты? - спросила у Фасслера Фрида Малони.
- Конечно, начал, - ответил тот. - Соглашение есть соглашение. - И повернувшись к Либерману. - Не беспокойтесь, времени хватит. - Поглядев на Фриду Малони, он кивнул.
Глядя на Либермана, она положила перед собой руки на стол.
- Человек из Объединения связался со мной, - сказала она, - весной 1960 года. Мой дядя, живущий в Аргентине, рассказал им обо мне. Сейчас он уже скончался. Они хотели от меня, чтобы я устроилась на работу в агентство по адаптации детей. У Алоиза - то есть у этого человека - был список трех или четырех из них. Годилось любое - лишь бы у меня была возможность доступа к досье. Я знала его лишь по имени Алоиз, фамилии он мне не называл. Лет семидесяти с небольшим, с совершенно седыми волосами, тип старого солдата, прямая выправка.
Она вопросительно уставилась на Либермана. Он никак не отреагировал и она, откинувшись на спинку кресла, снова уставилась на кончики пальцев.
- Я обошла все адреса, - сказала она. - Вакансий не оказалось нигде. Но по окончании лета мне позвонили из «Раш-Гаддис» и взяли меня. В регистратуру. - Она задумчиво улыбнулась. - Мой муж решил, что я рехнулась, соглашаясь на работу в Манхэттене. Я работала в колледже всего в одиннадцати кварталах от дома. Я объяснила ему, что в «Раш-Гаддисе» мне обещали, что через год или около того я смогу...
- Только самое существенное, хорошо? - сказал Фасслер.
Нахмурившись, Фрида Малони кивнула.
- Значит, я оказалась в «Раш-Гаддис» - она подняла глаза на Либермана. - Мне предстояло просматривать почту и досье, разыскивая запросы от семей, в которых муж был бы рожден между 1908 и 1912 годами, а жена между 1931-м и 1935-м годами. Муж должен был бы работать на гражданской службе, оба они обязаны были быть белыми, христианами и нордического происхождения. Это мне объяснил Алоиз. Как только я находила такую пару, что случалось раз-два в месяц, я тут же снимала на ксероксе все документы и всю переписку с «Раш-Гаддис». Со всех бумаг я делала две копии, одну для Алоиза, а другую для себя. Подборку, предназначенную для него, я отправляла в почтовый ящик, адрес которого и номер он мне сообщил.
- Где? - спросил Либерман.
- Здесь же, в Манхэттене. В Вест-Сайде, у планетария. И все время, что я работала в агентстве, я этим и занималась - искала подходящие обращения, копировала их и отправляла по почте. Примерно через год ситуация усложнилась, потому что я просмотрела весь набор досье и оставалось рассчитывать лишь на появление новых запросов. Изменились даже требования к мужчине, который был обязан быть гражданским служащим; пусть даже его работа лишь бы походила на таковую - уже годилось. Порой случалось, что мне попадались люди, работающие в больших организациях, обладающие немалой властью; например, заведующий отделом жалоб страховой компании. Так что мне пришлось снова перерывать все досье. К тому времени за три года я уже отправила сорок или сорок пять запросов в агентство. То есть их копий.
Потянувшись, она взяла со стола один из бумажных стаканчиков и стала крутить его в руках.
- И вот что происходило между... м-м-м, Рождеством 1960 года и концом лета 1963 года, когда все кончилось, и я ушла. Мне звонили Алоиз или другой человек по имени Вилли. Обычно связывался со мной Вилли. Он говорил: «Поинтересуйся... не хотят ли “Смиты” в Калифорнии получить одного в марте». Или в каком-то другом месяце, обычно пару месяцев спустя. - «Осведомись и у “Браунов” в Нью-Джерси». Случалось, он давал мне и по три фамилии. - Посмотрев на Либермана, она объяснила: - Людей, запросы которых я и высылала по почте.
Он кивнул.
- Значит, так. Мне оставалось позвонить Смитам или Браунам, - она стянула бумажную обертку с одного из стаканчиков. - Ваш бывший сосед как-то упомянул, что, мол, вы хотели обзавестись ребенком, говорила я им. - Она с вызовом посмотрела на Либермана. - Они не только проявляли интерес к моим словам, а просто сходили с ума от радости и счастья. Особенно женщины. - Она аккуратно, кусочек за кусочком обрывала обертку со стакана. - Тогда я говорила, что могу доставить им то, что они хотели: здорового белого малыша, в возрасте нескольких недель, скажем, в марте или примерно в это время. Со всеми документами, подтверждающими разрешение на адаптацию от имени штата Нью-Йорк. Но первым делом они должны мне выслать подробнейшие медицинские справки о своем здоровье - я давала им номер почтового ящика Алоиза - и кроме того, они должны дать обязательства никогда и нигде не упоминать, что ребенок усыновлен. На этом настаивает мать, говорила я им. И конечно же, они должны кое-что уплатить мне, когда явятся за ребенком, если им предстояло явиться. Обычно порядка тысячи, порой и побольше, если они могли себе позволить. Это мне было ясно из текста их обращений. Во всяком случае, достаточно, чтобы вся комбинация выглядела как обычная сделка серого рынка.
Она бросила клочки обертки на поднос и вынула пробку из графина.
- Через несколько недель у меня снова раздавался звонок. «Смиты не подходят. А Брауны могут получить заказ пятнадцатого марта. Или, может быть... - она стала наклонять графин над стаканом, поднимая его донышко все выше и выше, но из горла не пролилось ни капли. - Типичная история, - сказала она, возвращая сосуд темного стекла в прежнее положение. - Типичная история, как вообще идут дела в этом проклятом месте! Куча бумажных стаканчиков, но ни капли воды в этой чертовой бутылке! О, Господи! - Она припечатала бутылку к подносу и стопка бумажных стаканчиков подпрыгнула.
