Владимир Листов - У каждого свой долг (Сборник)
— Ко мне!..
От бега захватывает дух, ноги скользят.
Двое на снегу. Темно, не видно, кто из них Ромашко. Из ворот дома выбежал мужчина.
— Помоги! Диверсант!
Удар в руку ожег. Навалились на диверсанта вдвоем, выбили нож. Высокий роет ногами снег, выворачивается, как скользкий угорь. Ромашко освободил руку, ударил по затылку… Тот, в комбинезоне, затих…
Ромашко с трудом поднялся, прислонился к забору, рукой зажал правый бок.
Пантелеймон открыл глаза. Комнату наполнял рассеянный дневной свет. Он попытался откинуть одеяло, пошевелить рукой. Нестерпимая боль пронзила грудь. Сразу вспомнил все и через силу улыбнулся. «Какое сегодня число? А-а… Теперь неважно. Скоро домой. В Орел!» От этой мысли стало легко на душе. Появилась няня. Привычным движением смочила лицо мокрым полотенцем, потом вытерла насухо. Накормила обедом.
Полковник вошел тихо, но Ромашко сразу ощутил его присутствие, дернулся и попытался сесть. Забродин положил ладонь ему на грудь и одними губами проговорил:
— Лежите.
Ромашко откинулся на подушки. Забродин пододвинул к кровати стул, сел:
— Почему вы вчера так?
Ромашко понял вопрос:
— Он меня сразу узнал… Ушел бы один, и все! Как бы я дальше жил?
— Вы правы. Сегодня я улетаю. Врачи сказали, что ранение у вас не опасное. Надеюсь, здесь долго не задержитесь.
— Владимир Дмитриевич, — выдохнул Ромашко и, смутившись, замолчал.
— Что у вас? Говорите.
— Можно написать в Орел?
— А-а! — Забродин улыбнулся. — Теперь пишите!
Вечером того же дня, заканчивая доклад генералу Шестову об операции, Забродин сокрушенно сказал:
— Совсем вылетел из головы этот Фред, когда я увидел, что Ромашко ранен. Я кинулся к нему, чтобы оказать немедленную помощь, а в это время диверсант ухватил зубами воротничок рубашки и раскусил…
— Досадно! Ну, что поделаешь… Главное, что маяк снова у нас…
Холодный декабрь 1955 года положил начало суровой зиме. В один из таких дней Забродина вызвал к себе генерал Шестов. Здесь же был и полковник Сорокин, который работал с другой парой парашютистов.
Генерал только что пришел от высокого начальства. Он бросил на стол толстую папку, набитую бумагами, и деловито сказал:
— Присаживайтесь. Нужно посоветоваться.
Генерал осторожно опустился в кресло, надел очки и придвинул к краю стола пачку папирос:
— Курите!
Шестов достал из портфеля листы бумаги, на которых было что-то напечатано, и передал Забродину.
Это был перевод письма Аденауэра государственному секретарю США — Даллесу:
«…Специфические задачи Федеративной Республики ясны. Мы хотим как можно быстрее создать вооруженные силы, которые мы включим в союз НАТО…
Пользуясь случаем, я хотел бы здесь подчеркнуть, что при формировании вооруженных сил решающую роль, не считая, конечно, необходимости учитывать политические соображения, которые должны обеспечить также и внутреннюю готовность наших солдат защищать демократию и свободу, будут играть только военно-технические аспекты. Финансовые соображения ни в какой мере не будут тормозить или замедлять осуществление этой программы.
Параллельно с этой внутренней консолидацией должно усиливаться сотрудничество в Европе. Смею заявить вам также, что мое правительство готово к самому широкому сотрудничеству при осуществлении всех мероприятий по обеспечению европейской интеграции и что мы присоединимся к любому начинанию в этом направлении, будь то создание общего рынка или учреждение атомного пула.
Я уверен, что решимость, выраженная в осуществлении этой программы, не может не произвести впечатления на Советы, если будет налицо другая предпосылка, о которой я упоминал в начале: решимость в действиях должна сопровождаться решимостью в позиции по отношению к Советам…»
Забродин прочел, передал Сорокину.
— Ясно? — спросил Шестов.
— До чего обнаглели! — не выдержал Забродин.
— А союзнички каковы! Если бы они не подстрекали, то разговор был бы совершенно другой… Так вот, нам поручили полить освежающим душем на головы этих политиков. Разрядить лейденскую банку… Может быть, именно сейчас нам выгодно нанести удар с помощью ваших парашютистов? Устроить пресс-конференцию…
Предложение генерала было неожиданным. И, по первому впечатлению Забродина, преждевременным. Но он сдержал себя и попросил:
— Разрешите подумать, товарищ генерал?
— А как вы считаете, товарищ Сорокин?
— Согласен с вами, товарищ генерал.
— Сегодня же сообщите ваше мнение, товарищ Забродин. Учтите, что сейчас перед нами поставлена более важная задача, чем радиоигра.
— Есть!
Забродин отложил дела, которые не требовали срочного решения, и спокойно обдумал предложение генерала, взвешивая все «за» и «против».
Работа с парашютистами идет четко. С их помощью удалось выявить опасного шпиона. Мы узнали, чем интересуется иностранный разведывательный центр, и приняли меры к засекречиванию строительства атомного объекта. Теперь он уже построен и найти к нему подходы сейчас будет потрудней…
С другой стороны, все сложнее готовить правдоподобную дезинформацию. С каждым разом американский центр требует более обширные сведения, которые трудно составлять без ущерба для себя… И в конце концов противник откроет «липу». Тогда, так или иначе, придется прекращать дело. Так не лучше ли закончить все, хлопнув дверью?! Генерал сказал о резком ухудшении международной атмосферы! Да это и чувствуется по всему. Снова «на грани войны»! Кто выдумал это дьявольское понятие? Аденауэр или Эйзенхауэр? А, впрочем, не все ли равно, кто выдумал! В любую минуту может произойти конфликт! Нет, этого нельзя допустить!
Забродин позвонил генералу:
— Когда приступать к подготовке пресс-конференции?
— Как можно скорее.
Майкл Руни водил электрической бритвой по пухлым щекам и мурлыкал под нос песенку.
Пресс-конференция назначена на 11 часов утра. За день до нее кто-то из дипломатов шепнул ему, что будет интересно. Какая-то сенсация!
Майкл любил сенсации. Успех свой он связывал с количеством сенсаций, которые удавалось передать.
— Проинформируйте меня сразу! — приказал посол.
Руни подъехал к Дому союзов, когда вокруг здания уже были расставлены милицейские посты: желающих попасть на пресс-конференцию было больше, чем мог вместить Колонный зал.
— Хэлло, Майкл! — Руни обернулся. Его окликнул датский репортер. В руках у него был замысловатый фотоаппарат. — Русские опять что-то затевают?!
Восклицание датчанина, в котором сквозил вопрос, было явно рассчитано на то, чтобы вызвать Руни на разговор и получить какую-нибудь информацию. Но Руни ничего не знал и ответил уклончиво:
— Говорят…
— Что-нибудь по поводу европейского объединения угля и стали?
— Вы считаете, что экономическое объединение может оказывать влияние на межгосударственные отношения?
— Несомненно. И не только на межгосударственные. В конце концов, вырабатывается определенная психология, что тоже очень важно…
— Интересно… Интересно…
В этот момент дверь в зал отворилась. Толпа журналистов устремилась к длинным столам, на которых были аккуратно разложены радиопередатчики, шифровальные блокноты, паспорта, бланки документов и множество других, не менее интересных вещей. Рядом лежали фотографии.
Десятки рук мгновенно расхватали текст официального заявления Советского правительства.
Внимание Руни сразу привлек фотоснимок: высокий мужчина запустил руку в кирпичную кладку.
— Кэмпбелл!
Руни бросился к телефону-автомату.
— Господин посол! — взволнованно прокричал он в трубку. Господин Кэмпбелл — «персона нон грата»!
Трубка долго молчала…
А в это время, откуда-то из боковой комнаты вошли в зал и сели за стол президиума руководители пресс-конференции и парашютисты.
Ромашко и его спутников осветили яркие «юпитеры», застрекотали киноаппараты, фоторепортеры забегали, выбирая выигрышный ракурс.
Парашютисты держались уверенно. Забродин и не подозревал в Ромашко и Краскове таких качеств: словно им не раз приходилось выступать перед многочисленной аудиторией. Забродин сидел в зале и с теплым чувством наблюдал за ними.
Ромашко выступал первым. Иностранные журналисты торопливо записывали его слова, стараясь ничего не пропустить.
Потом посыпались вопросы.
Вопрос корреспондента французской газеты:
— Господин Ромашко. Вы действительно боялись вернуться из Западной Германии домой?
Ответ: Да. Вначале «Пахари» убедили меня в том, что в Советском Союзе арестовывают всех, кто был в плену. Затем мистер Корвигер окончательно запугал меня и внушил, что у меня нет иного выбора, как сотрудничать с иностранной разведкой.
