Анджей Выджинский - Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо
— Вы плакали.
Улыбающиеся губы вдруг искривились, как в плаче, подбородок задрожал. Она кивнула. Я ничего не сказал, хоть понимал, что она ждет вопроса. Я хотел, чтоб она сама пересилила недоверие или стыд. Девушка коснулась пачки сигарет «Виндзор», лежащей на столе.
— Можно закурить? Извините, но я забыла захватить свои сигареты, даже сумку с собой не взяла. Наверное, в машине оставила.
— Вы курите такие же?
— Нет. «Мелахрино», и очень много…
Сорт сигарет, туфли, костюм, — все говорило о том, что с деньгами у нее нет хлопот.
Я взял зажигалку, сделанную из противотанкового патрона, и подал ей огонь. Она инстинктивно отшатнулась от пламени высотой в несколько дюймов.
— Да ведь так можно пожар устроить! — сказала она и поглядела вверх, не закоптился ли потолок.
— Я умею с ней обходиться. Это, наверное, единственная зажигалка в мире, которая десять лет подряд дает огонь при одном нажатии рычажка.
Я достал из письменного стола любимую пепельницу, огромную, похожую на опрокинутый цилиндр, и поставил ее на столик, за которым мы сидели. Лоретта была поражена.
— Похоже на артиллерийский миномет! Что это такое?
— Конечно, можно переделать ее на миномет, вы правы. Но это просто очень удобная пепельница, удобная по разным причинам. Иногда ко мне приходят клиенты, которые хотят меня впутать в какую-нибудь подозрительную историю. Тогда, ставя или передвигая пепельницу, я нажимаю на маленькую пластинку в дне цилиндра. У него двойное дно, и туда вмонтирован магнитофон.
— Вы его включили?
— Нет.
— Зачем вы об этом говорите? Чтобы меня предостеречь?
— Затем, чтоб пробудить у вас доверие. Вы хотите сказать что-то важное и медлите. Я боялся, что вы расплачетесь, потому ни о чем не спрашивал. Прошу вас успокоиться. Думаю, что вы уже освоились с этой комнатой и со мной. Я вас слушаю.
— Это очень сложное дело.
— И я не думаю, что вы пришли ко мне с какой-нибудь чепухой. Например, чтобы я проследил за парнем, которого вы… которым вы интересуетесь.
— Это действительно серьезное дело. Вы должны мне обещать, что это останется между нами… и что без моего ведома…
— Эти формальности можно опустить. Прошу вас подробно и по порядку рассказать, что произошло. Лишь тогда я скажу, интересует ли меня вообще это дело и смогу ли я чем-нибудь вам помочь.
— Но ведь вы можете любое дело…
— Нет, не любое. Если вы обратитесь по поводу боли в горле к кардиологу или окулисту, тот отошлет вас к ларингологу, хоть он тоже врач. Такое бывает и в нашей профессии. Я вас слушаю.
— Значит, по порядку, да?
Я посмотрел в потолок.
— Можно еще сигарету? Вы разрешите?
Я молча подал огонь.
— Я уже говорила вам, — начала она после паузы, — что учусь в Колумбийском университете. Я слушала там лекции по истории испанской цивилизации, этот курс читал профессор де Галиндес…
— Доктор Хесус Фернандес де Галиндес?
— О, да! Вы знали профессора?
— Рассказывайте дальше, пожалуйста.
— Двенадцатого марта… — начала она. — Ах, нет! Должна вам еще сказать, что профессор де Галиндес был…
— Был?
— Да, в том-то и дело, что я не могу сказать «есть». Это самое ужасное, и из-за этого я пришла к вам. Но прошу вас, дайте мне слово, что все, о чем я скажу, останется между нами. Я очень об этом прошу.
— Почему?
— Потому что если кто-нибудь узнает, что я рассказала… тогда они могут меня убить. Они наверняка это сделают.
Она заглянула мне в глаза: хотела проверить, серьезно ли я отношусь к этой угрозе.
— Они меня убьют, — повторила она решительно.
3Мерфи сел на аэродроме Эмитивилль.
Самолет он поставил так, чтобы можно было стартовать в любую минуту. На острове не чувствовалось ветра, воздух был прозрачен, небо чисто. Мерфи снял свой зеленый кожаный шлем; внутри шлем был влажен от пота.
К самолету подошел сторож из аэродромного обслуживания; он прикоснулся ладонью к потрепанному козырьку форменной фуражки. Мерфи в ответ слегка взмахнул шлемом. Сторож прихрамывал на правую ногу. «Паршиво, что он сюда лезет, — подумал Мерфи, — сейчас никого тут не должно быть поблизости, никто не должен со мной разговаривать».
— Добрый день… Как вы себя чувствуете?
— Как за сутки до свадьбы, — буркнул Мерфи: таким поговоркам он научился в школе пилотов.
— Принести вам сэндвичи и кофе?
— Спасибо. У меня в термосе шестьдесят литров.
— Кофе?
— С сахаром.
— И ничего вам не нужно?
— Чтобы меня оставили в покое, больше ничего.
— Я думал, вам газету принести.
— Я читать не умею.
Сторож преспокойно выслушивал ответы Мерфи, будто они имели смысл. Он пригляделся к машине, потом посмотрел в небо.
— Когда вы летите? — спросил он, стоя с задранной кверху головой.
— Я жду кое-кого.
— Это наверняка дама. Вы даму ждете?
— Нет, рекомендательное письмо к президенту.
— Люблю хорошие шутки. У вас талант на шутки. — Он повернулся на левой ноге и сказал, не опуская головы: — Небо для вас будет чистое. Как стеклышко.
— Я заказывал погоду в Белом Доме.
— Я там никого не знаю.
— Вы бы лучше ушли.
— Если вам что понадобится, позовите Ральфа. Иногда бывает — что-нибудь нужно. Меня зовут Ральф Баллок.
— Никогда не забуду.
Мерфи еще раз проверил приборы; ему сказали, что в Эмитивилле никому нельзя разрешать подходить к машине, даже механику. «В порядке, — подумал он, — на этом ночном горшке можно летать». Он посмотрел на часы: они показывали 17.05.
Получасом позже в воротах аэродрома показалась санитарная машина. Она проехала на стартовую площадку и остановилась в нескольких метрах от «Феникса».
4— Они меня убьют, — повторила Лоретта Флинн. — Не знаю, как, не знаю, кто и когда, но сейчас я подумала, что меня наверняка убьют. В таких обстоятельствах меня это не должно было бы волновать… но смерть пугает… Я хочу жить.
Я вспомнил извилистые улочки Виллемстада и мужчину, стрелявшего трижды, и того, кто упал на мостовую, прижимая к груди ананас, пробитый пулей. Вспомнил, как у гостиницы «Альма» в Париже Фраскуэло Моралес получил в лицо две пули. Странное стечение обстоятельств привело к тому, что я стал свидетелем обеих этих смертей, но я ни за что не хотел бы видеть, как умирает Лоретта Флинн.
— Все в порядке, можете не беспокоиться, — заверил я девушку, — даю слово, что никаких неприятностей вам не причиню. Рассказывайте дальше.
— Двенадцатого марта, после лекции профессора Галиндеса, я вместе с ним вышла из университета, — сказала Лоретта.
— Вы в первый раз выходили с профессором? Прошу вас по ходу рассказа упоминать о таких деталях.
— Но ведь не в этом суть, это совсем другое дело!
Я коснулся ее руки.
— Прошу предоставить выводы мне и ограничиться фактами.
Она была озадачена и взволнована, даже сконфужена.
— Ну, так нет, не в первый раз, если для вас это важно. Мы часто выходили вместе. Я готовлю работу об архитектуре ацтеков периода Монтесумы, и профессор помогал мне найти различные источники, например…
— Хорошо. Вы вышли с профессором.
— Я уже говорила. На углу есть аптека, мы туда иной раз заходили перекусить. И в тот день зашли. Ах, да, — она иронически улыбнулась, — вы хотите подробностей. Так, вот, профессор Галиндес заказал кефир, а я пила чай с лимоном и ела пирожное. Мы разговаривали о Кортесе в связи с этой моей работой, о Монтесуме.
Потом, примерно через час, я отвезла профессора на своей машине к станции метро.
— К какой станции?
— Колумбус Сэркль. Профессор живет на Пятой авеню, 30.
— Почему вы не отвезли его прямо домой?
— Он хотел поехать метро. Это имеет какое-нибудь значение?
— Вы не все сказали.
— Жена профессора ждала его всегда на станции метро у Пятой авеню. Потому он и хотел поехать метро. Жена за него боялась.
— Ну и…?
— И жена его не дождалась… Именно поэтому я и пришла к вам.
— Может, профессор вообще не поехал метро?
— Не знаю, боже, ведь я же ничего не знаю! Профессор попрощался со мной, вышел из машины и спустился по ступенькам вниз, в метро.
— Вы видели, как он спускался?
— Да, видела. Ко мне как раз подошли две мои однокурсницы и попросили, чтоб я их подвезла. Они тоже видели, как профессор попрощался со мной и сошел по ступенькам на перрон, хотя я предпочла бы, чтоб меня не видели с профессором.
— Почему?
— Потому что это неудобно: студентка встречается с профессором. Он будет защищать мою работу, и тогда коллеги могут подумать, что профессор согласовал со мной свои вопросы… Но я для этого слишком самолюбива, а он слишком честен.
— Вы не все сказали.
— Прошу поверить, что это не имеет ничего общего с исчезновением профессора!
