Хаим Соколин - Серая зона
— Нет, Юдит. Это нереально. Я еду не один. И это достаточно далеко. Мы летим самолетом.
— Ну что ж, нет так нет. Очень жалко. Самолетом? Это значит вы должны сначала добраться до Рокхемптона, ведь авиарейсы есть только оттуда. А Эмеральд как раз по дороге в Рокхемптон. Вот и прекрасно, ты довезешь меня до Эмеральда. Не возражаешь?
— Нет, Юдит. Мы не едем в Рокхемптон, а летим из Лонгрича.
— Но отсюда нет рейсов. Как же вы полетите?
— У нас свой небольшой самолет. Мы летим прямо отсюда.
— Так все неудачно. Обещай, что позвонишь, как только вернешься. Ну, а завтра у тебя найдется для меня время?
— Когда вернусь, обязательно позвоню. А завтра я, к сожалению, буду занят до позднего вечера.
— Ну, тогда мне нечего здесь делать. Утром уеду автобусом в Эмеральд. Не везет нам с тобой. То у меня особые обстоятельства, то у тебя…
26
“Джет коммандер” плавно оторвался от взлетной полосы и взял курс на запад. До Перта было ровно четыре часа полета. Они прилетят туда на день раньше Шмуэля. Договорились, что их встретит Рой Сингх и отвезет прямо на яхту. Алекс подумал, что должен прибыть отдохнувшим, в хорошей форме. Поэтому сейчас неплохо было бы стряхнуть усталость, накопившуюся за последний месяц. Он откинул спинку кресла и попробовал заснуть. Но как только закрыл глаза, перед ним возникла Юдит в позиции цапли. “Ну все, — сказал он себе, — началось наваждение. Если уж мысль зацепилась за что-то, то бесполезно стараться не думать об этом”. Спать почему-то расхотелось. Он взглянул в окно — они летели над пустыней Симпсон. Унылый пейзаж, смотреть было не на что.
Внезапно возникло ощущение полной беззаботности, как это часто бывало у него в полете, — впервые за долгое время голова была свободна от мыслей о работе, “Альбион Энерджи” и даже о Юдит. Но это ощущение длилось недолго. В голову ни с того, ни с сего полезли какие-то далекие и не очень далекие встречи, события, случаи из жизни. Неожиданно память заработала, как неуправляемый кинопроектор, который стал раскручивать длинную ленту беспорядочных воспоминаний. Будто чей-то невидимый палец нажал кнопку… Вдруг замелькали кадры той страшной школьной драки во время “дела врачей”, когда его беспощадно били всем классом. После этого Алекс твердо решил стать боксером. Боксером не стал, но держать и наносить удары научился хорошо. Это выручало не раз. А крепкий кулак, как говорила мама, ему достался от деда… Потом пошли эпизоды институтской жизни, разведки в разных странах, защита диссертаций — одной, другой. Там были иные удары, но он держал и их. И наносил ответные в виде неожиданных и продуманных аргументов. Оппоненты отступали…
После этого, без всякой связи с предыдущим, вспомнились соседи по коммунальной квартире — сантехник Сергей Дмитриевич, дядя Сережа, одинокий холостяк, занимавший шестиметровую комнатку, и Эсфирь Давыдовна, учительница истории, которой принадлежала самая большая “жилплощадь”. С дядей Сережей Алекс любил играть в шахматы. Снимая с доски фигуру Алекса, он обычно приговаривал: “Что, мальчик, попался? Будешь знать, как зевать”. В тридцатых годах Сергей жил с родителями в большой отдельной квартире. Отец его был директором крупного завода. В тридцать седьмом, когда ему было одиннадцать лет, родителей арестовали, и больше он их не видел. Через неделю, в пять утра, пришли за ним. Чекисты вывели Сергея из подъезда, около которого стояла черная “эмка”. “Иди в машину”, - сказали ему, а сами остановились покурить. Но неожиданно для них и для себя он бросился бежать через пустынную улицу к немецкому посольству, расположенному напротив по очень подходящему адресу — Мертвый переулок. У посольства дежурили два милиционера. “Держи его!” — закричали им чекисты. Один из постовых сделал Сергею подножку, а другой схватил за руку. В это время мимо проходила старушка — из тех, кому не спится по утрам. “Что, мальчик, попался? Будешь знать, как воровать”, - донеслись до него ее назидательные слова, последние слова, которые он услышал на свободе. По непонятной причине они прилепились к Сергею на всю жизнь.
Потом были пять лет в детдоме, а за ними четырнадцать лет воркутинских лагерей.
Сергей Дмитриевич и Эсфирь Давыдовна были в постоянной ссоре и между собой не разговаривали. “Книгоноша”, как звали учительницу соседи по дому, жила в их квартире почти всю жизнь, за исключением четырех лет эвакуации. Единственное, что она увезла с собой в октябре сорок первого, когда в спешке покинула Москву, было полное собрание сочинений Ленина. С этими красными томами и вернулась обратно. Тогда и получила свое прозвище…
Потом память вдруг выхватила из сумбурной мозаики встречу в Тель-Авиве с Авнером, отставным полицейским, который в детстве прошел Освенцим и уцелел только потому, что был в крематорной команде. Вместе с другими подростками он выгребал пепел из печей и собирал его в большие контейнеры, а зимой в гололед они посыпали им дорожки перед домами эсэсовцев. В мае 1962 года, когда был сожжен труп повешенного Эйхмана, этому бывшему узнику лагеря смерти, а теперь офицеру израильской полиции, было поручено выйти на катере ВМФ за пределы территориальных вод Израиля и высыпать пепел в море. На вопрос, о чем он думал при этом, — Авнер ответил: “Первое, о чем подумал, — как мало пепла остается от человека…”
Эта история дала толчок другим воспоминаниям, так или иначе связанным с жизнью и смертью. Когда-то судьба свела Алекса с известным грозненским геологом Николаем Ильинским, детство которого прошло в Центральной России, а работать ему пришлось десятки лет на Кавказе. Мечтал Николай на старости лет вернуться в родные края и поселиться в каком-нибудь маленьком тихом городке, вдали от промышленных центров. И вот за пять лет до пенсии стал он подыскивать подходящее место. Каждый отпуск супруги Ильинские отправлялись в российскую глубинку и объезжали по пять-шесть городков. Интересовали Николая только кладбища. Он методично обходил все могилы, ряд за рядом, и списывал с памятников в толстую тетрадь годы рождения и смерти. Потом сводил эти данные в таблицы, строил графики и рисовал диаграммы. Был он человеком аналитического склада ума и верил в статистику. Целью его было найти городок с наибольшей средней продолжительностью жизни. Обследовав около сорока мест по своему вкусу, он нашел, что искал, где-то в Пензенской области. Выйдя на пенсию, Николай с женой переехал туда. Он собирался жить долго. А через год утонул в реке Суре…
Потом “кинопроектор” перенес Алекса в Швейцарские Альпы, где познакомился он однажды с американской супружеской парой. Фрэнку было восемьдесят два года, а Кэтрин — семьдесят пять. Горные лыжи занимали главное место в их жизни. Почти круглый год они гонялись за снегом по всему миру, переезжая с континента на континент — Америка, Европа, Австралия. В одном месте сезон заканчивался, в другом начинался. Алекс любовался их отточенной техникой и каким-то особым изяществом, с которым они закладывали виражи на крутых склонах — то идя след в след, то расходясь в разные стороны, обгоняя друг друга, а затем снова сближаясь. Это напоминало грациозную игру дельфинов. Иногда Алекс намеренно отставал, чтобы наблюдать за ними сверху, когда они были похожи на молодую пару, проводившую в горах свой медовый месяц. И вот, во время одного из таких спусков, Фрэнк, шедший на большой скорости впереди жены, упал и умер. Наверное, он сначала умер, а потом упал. Все произошло мгновенно. Алекс едва успел затормозить около них. Кэтрин спокойно сказала: “Фрэнк ушел”. Алекс начал было говорить слова соболезнования, но она остановила его: “Все в порядке, Алекс. Он мечтал о таком уходе. Он счастлив”. Она не сказала “умер”, на ее лице не было скорби. Его особенно поразило слово “счастлив”. “Действительно, прекрасный уход, — подумал тогда Алекс. — Альпы, яркое зимнее солнце, ослепительно белый снег. Человек мчится вниз, легко перенося тяжесть послушного тела с одной лыжи на другую и не чувствуя своих восьмидесяти двух лет. Каждая его клетка полна жизни… И вдруг некий внутренний маятник, отмеривающий время, отведенное нам в этом мире, качнулся немного сильнее и безболезненно пересек ту таинственную границу, которая отделяет бытие от небытия и из-за которой уже нет возврата. Что может быть лучше! Я бы не отказался от такого ухода. В общем-то, смерти не следует бояться. С ней надо лишь успеть разминуться на большой скорости…”
Снежные Альпы напомнили о другом снеге, который так и остался для Алекса большой загадкой, чем-то на грани мистики и черной магии. Как-то гостил он у родственников в Бостоне и очень подружился с их сыном, четырехлетним Мирончиком. Однажды мальчик заявил, что не заснет, если Алекс не расскажет ему на ночь сказку. Сказка была рассказана, но Мирончик все не засыпал. И вдруг он спросил:
