Томас Гиффорд - Преторианец
— Запомните одно, Годвин, — вставил Джеллико, — делайте, что вам сказано. Вы в этом рейде вроде довеска. Не сомневаюсь, вы отличный парень, но если вы станете шалить и из-за вас возникнет угроза моей жизни, я вас пристрелю и глазом не моргну. Ничего личного, понимаете? Просто я так веду дела.
Он улыбнулся из-под усов и, закончив свое выступление и глотнув из бокала, обернулся к Худу.
— А теперь, Макс, повтори еще разок насчет той пещеры. Лично я терпеть не могу пещер. И особенно ненавижу пещеры, набитые козьим дерьмом. Как ты собираешься найти ту, что нам нужна?
— Хочешь верь, хочешь не верь, Джелли, но я подумал и об этой мелочи. Давай посмотрим еще разок и карты, и снимки. У нас будет полно времени выучить их по дороге в Алекс, но лишний раз не помешает — крепче уляжется в голове.
— Насколько я тебя знаю, — сказал Джеллико, — ты заставишь нас заниматься зубрежкой даже на этих смертоубийственных плотиках, на которых нас выкинут с подлодки.
— Боюсь, что в этот раз не выйдет.
— Почему же нет, позволь тебя спросить?
— А меня не будет на подлодке.
— Добираешься вплавь? Показуха, старик.
— Нет, я выйду со стороны суши. Чуть опережу вас. Группа дальнего десантирования подкинет меня как можно ближе, а там я преображусь в араба. А может, в итальянского офицера. Я отыщу пещеру, дам на подлодку сигнал о высадке и встречу вас.
— Черт, — возмутился Джеллико, — все веселье достанется тебе. Пока мы будем задыхаться в вонючей подлодке, ты отправляешься на прогулочку! Годвин, за этим парнем нужен глаз да глаз. Вечно подыскивает себе теплое местечко. Маскарад, дружеские посиделки с туземцами, приличная итальянская кухня. Ладно, Макс, давай еще раз посмотрим карту. Монк, вы не нальете? От разговоров о пустыне меня жажда замучила.
Сверху донесся голос Лесли Хатчинсона. Он пел «You Keep Coming Back Like a Song». Красивая, грустная мелодия. Он начинал задумываться, увидится ли снова со Сциллой.
Они шли по Слоан-стрит к тому самому месту, где он столкнулся с Сэмом Болдерстоном в ту ночь, когда Макс Худ едва не застал Годвина на месте преступления, только сегодня за ними медленно катил черный правительственный «ровер», предоставленный в распоряжение Монку Вардану.
— Вам еще предстоит подписать бумагу, освобождающую правительство его величества от всякой ответственности за вашу жизнь. Если вы позволите отстрелить себе голову, мы не виноваты. Главное, ваше начальство не сможет предъявить нам счет.
— Понимаю. Где бумага?
— В машине. Извините, что оставил ее на последнюю минуту.
— Все это основательно отрезвляет, Монк.
— Смею сказать, война нередко оказывает на людей подобное действие. Надеюсь, мне ни с чем подобным столкнуться не доведется. Зато подумайте, какое приключение — когда оно останется позади. Оно обеспечит вас до конца жизни! Годвин, человек, который участвовал в атаке на Роммеля. Мне-то не придется рассказывать ничего подобного. Я вам завидую.
— Вы будете рассказывать о Черчилле. На старости лет, конечно, напишете книгу.
Они шагали по улице, щелкая каблуками по мокрой мостовой. Годвин упорно думал о Сцилле, которая, лежа в ванной, учила наизусть песни с голоса Хатча, звучащего из соседней комнаты. Никогда ему так явственно не хотелось жить.
— Как вам показался Макс, Монк?
Годвин постарался, чтобы вопрос прозвучал небрежно.
— Что вы, собственно говоря, имеете в виду?
— Он изменился.
— Нагрузки. Напряжение. Разъезды. Эта война. Все вместе так или иначе сказывается. Он уже не мальчик. Как и все мы.
— Мне показалось, он в тот вечер выглядел нездоровым.
— Действительно? — выговорил Вардан, отчетливо разделяя слоги. — А по-моему, все тот же старина Макс. О, он говорил, что страдает бессонницей или что-то вроде. Не удивительно, в свете того, как ему досталось за последние два месяца. Полеты в Александрию и обратно, проникновение в войска Роммеля… Подготовка к открытию этого самого шоу… не удивительно, если он на грани… иначе говоря, готов к драке. Готов убивать. Для того, в конце концов, мы его и используем.
Монк постукивал перед собой наконечником зонта, как слепец тростью.
— Такова война, как я успел понять. Людей используют на износ. Но Макс, кажется, вечен. Стоит его завести, и он превращается в машину для убийства, верно?
— Немножко жестоко, — сказал Годвин.
— Правда? А он мне сказал, что у вас есть причины согласиться. А, да, еще одно он мне говорил… сказал, что готовить подобные представления в последнее время стало трудней. Я посоветовал ему об этом не беспокоиться.
— Должно быть, ваш совет принес ему большое облечение.
— Я ему сказал, что всем все дается все труднее. Я не стал бы лгать Максу Худу.
— Наверно, вы правы. Мы все устали.
— А тем более Макс. Потому-то он и подготовил все с таким тщанием. В молодости он мог импровизировать, полагаясь на интуицию и на свои силы. В молодости он не знал страха. Но для таких игр, какие ведет Макс Худ, я предпочитаю людей со здоровым чувством опасности.
— Ну, в таком случае я определенно вам подхожу.
— Но его страх как раз и поможет вам выбраться. Его страх — ваш туз в рукаве.
— Рад, что вы так думаете. Мне он показался совершенно выжатым.
— Джеллико уже ходил с Худом на такие дела, а Джеллико, кажется, вполне в нем уверен.
Они остановились на углу Бромптон-роуд. Слева возвышался «Харродз». На пустой темной улице тихо урчал «ровер».
— Монк, вы не допускаете возможности, что…
— Не стесняйтесь, друг мой.
— Вы не думаете, что Макс мог узнать о нас со Сциллой?
— Я сам постоянно задаю себе тот же вопрос.
— Понимаю. Я просто подумал… может быть, именно это его и гнетет? Не дает спать по ночам… Он не говорил ничего такого, чтобы можно было подумать?…
— Расслабьтесь, старина. Когда Макс узнает, вы это заметите.
— Ради бога, каким образом?
— Каким? Да просто потому, что тогда он вас убьет.
— Вы думаете?
— А вы сомневаетесь?
— Нет, думаю, вы правы.
— Так что беспокоиться не о чем. А теперь забирайтесь в машину и подпишите свой ордер на убийство. Через шесть часов вы отправляетесь в Алекс.
Глава седьмая
Первый из них погиб еще в море, раньше, чем они добрались до берега, и Годвин счел его счастливчиком. Все они прошли через ад, и смерть была облегчением.
Что угодно было бы облегчением. Все, кроме того, чем они занимались. Что угодно, лишь бы выбраться из подлодки — она называлась «Кисмет» и, он не сомневался, была его погибелью, его судьбой — что угодно, лишь бы отдаться морю, слиться с ним, что угодно, лишь бы выбраться из жаркой духоты, пропитанной запахом пота и звуком пота, его собственного и чужого, именно звука — стука капель, стекающих с тел, равномерного, как стук метронома, падающих на стальную палубу с тел, втиснутых на крошечные койки или свернувшихся в комки боли под торпедными аппаратами, или сбившихся в кучу в кают-компании, готовых в любую минуту испачкать салфетки рвотой, потому что некуда было деться от запаха собственной рвоты, что угодно, чтобы избавиться от жары, и запаха, и крена, и качки, и синяков, и ссадин от острых углов и падения на металл палубы, потому что они не привычны были держаться на ногах в качку, и все равно им было плевать, и какая им разница, когда хочется сдохнуть, и невозможно дышать в затхлом воздухе, и целый день нельзя покурить, потому что на глубине невозможно очистить воздух, и всю ночь, при всплытии, тоже не покурить, потому что Средиземное море в гнусном настроении, и ветер от четырех усиливается до восьми баллов, и тебя беспрерывно рвет, и в животе уже ничего не осталось, и все равно выворачивает наизнанку, и ты умираешь заживо, и нет сил, и мучит жажда, и когда первый из них наконец умер, утонув в море, когда пришло время высадки, он был счастливчиком. Первый счастливчик, но не последний.
Джеллико подошел к нему на вторую ночь после выхода с александрийской стоянки подводных лодок.
— Поднимались наверх?
— Некогда было. Все время рвет. И ноги не держат.
— Ну, с одной стороны, от свежего воздуха, может, и полегчает.
— А с другой стороны?
У Годвина снова свело судорогой желудок. Он слышал, как бурчит у него в кишках.
— С другой стороны, вас там наверняка смоет за борт и никто вас больше не увидит.
— Ах, легкая смерть!
Джеллико слабо хмыкнул.
— Вот это я имел в виду насчет Макса. Помните, я говорил? Предпочитает легкие пути… хитрая бестия. Вы представьте себе, Годвин: покачивается на спине верблюда… девы под легкими покрывалами ублажают его танцами, исполняют каждую прихоть… фиги, виноград, чего только нет… Ах, Макс… вы и вправду плохо выглядите, старик.
Он оторвался от мысленного созерцания легкой жизни, которую вел Макс, и озабоченно осмотрел Годвина:
