Валентина Мальцева - КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 1
— Вы считаете этот план реальным?
— Какой именно? Мой уход на пенсию?
— Нет, я имею в виду самоизоляцию от человеческой глупости.
— А почему бы, собственно, и нет? — мой конвоир недоуменно пожал плечами.
— Вы идеалист, господин Лука Стеймацки, — тихо сообщила я.
— Да ну?! — Стеймацки одарил меня каким-то особым взглядом. Так брезгливые мужчины смотрят на совершенно посторонних грудных младенцев, которых, по странному стечению обстоятельств, необходимо срочно выкупать и перепеленать.
— Ага. День, когда вы действительно сумеете отгородиться от человеческой глупости, будет выбит на вашей надгробной плите в виде даты смерти. Сделать это при жизни, насколько мне известно, не удавалось еще никому…
Стеймацки открыл рот, явно желая возразить, но потом, видимо, передумал и, протянув вперед руку, выдвинул вмонтированный в спинку переднего сидения объемистый бар с бутылками и хрустальными стаканами.
— Пить хотите, мэм?
— Нет.
— А выпить?
— Тем более.
— Не пьете вообще? — Стеймацки смотрел на меня с нескрываемым интересом.
— Ага, — кивнула я. — Боюсь спиться. Вы же понимаете, — при моем-то образе жизни…
— Может, вы проголодались?
— Вы не говорили, что одним из условий транспортировки в этом собачьем ящике является поддержание моего веса.
— Юджин вас так и описывал, — без всякой связи пробормотал Стеймацки и вздохнул.
— Как это «так»? — я сразу же насторожилась.
— Он сказал, что вы, мисс — аномальная женщина.
— Вы уверены, что правильно его поняли? — Я полуобернулась к Стеймацки. Женское начало, пребывавшее, казалось бы, в беспробудной летаргии, вдруг на секунду проснулось и открыло глаза. — Может быть, он сказал «аморальная женщина»?
— Мэм, — ледяным голосом откликнулся Стеймацки, глядя в непроницаемое черное стекло так, словно видел его насквозь. — Не знаю, с кем вам раньше доводилось сталкиваться, но я в свое время закончил Корнельский университет, если название данного учебного заведения вам о чем-нибудь говорит…
— Как вы думаете, господин Стеймацки, это комплимент? — с некоторым промедлением откликнулась я, думая о своем.
— Вы имеете в виду мою учебу в Корнельском университете?
— Я имею в виду аномальную женщину.
— А-а-а… — Стеймацки понимающе кивнул, потянулся к бару, плеснул в широкий толстый стакан немного виски, набил его доверху льдом и как следует приложился к своему типично американскому питью. — Я обычно доверяю не словам, а тону, каким они сказаны. Или выражению лица. Возраст, знаете ли. Так вот, у Юджина оно было… как бы это точнее сказать… Ну, словно отвязанное. Понимаете, что я имею в виду?
— Еще как понимаю! — кивнула я. — Мало того, я даже догадываюсь, от кого именно оно было отвязано…
— Боюсь, что вы меня не так поняли, мэм, — осторожно проговорил Стеймацки, и уголки его губ, словно усы гусара, вздернулись еще выше.
— Как и все мужчины, господин Стеймацки, — желчно процедила я, — вы серьезно переоцениваете сложность собственной натуры. Многомерность, сударь — это понятие геометрическое, и к черепной коробке мужчин отношение не имеющее в принципе. Поверьте моему личному опыту.
— По-моему, я что-то не то сказал, — пробурчал Стеймацки под свой вологодский нос.
— Ну, что вы? — мрачно выдавила я. — Вы так мало говорите, что даже теоретически застрахованы от того, чтобы сказать что-то не то. Последний вопрос, господин Стеймацки, и я дам вам от себя отдохнуть: может, сообщите девушке, куда мы едем?
— Неблизко, мэм.
— Неблизко?
— Неблизко, — флегматично подтвердил Стеймацки.
— Это что, название штата?
— Штат, о котором вы подумали, называется Небраска, — буркнул мой провожатый. — Мы же едем в Вашингтон.
— Господин Стеймацки, вы уж меня извините, но когда в школе проходили географию США, я болела свинкой… Вашингтон, в который вы меня везете — это тот самый?
— Тот самый, мэм, — кивнул Стеймацки. — Федеральный округ Колумбия.
— Похоже, что после двухнедельного заточения меня решили познакомить с Америкой? К чему бы это?
— Скорее наоборот, — словно пробуя каждое слово на язык, ответил Лука Стеймацки и протянул мне здоровенный бутерброд с ветчиной и салатом. — Это Америка решила узнать вас поближе.
— Хрен редьки не слаще, — вздохнула я по-русски и впилась зубами в дареный бутерброд.
— Вкусно?
— Скажите мне, господин Стеймацки, а?..
— Вместо одного вопроса, мисс Мальцева, вы задали уже пять.
— Четыре, — уточнила я. — Обещаю вам, что этот — последний.
— Что еще?
— Собственно, это даже не вопрос. Я хотела поделиться с вами неприятным ощущением.
— Вы всегда так щедры?
— Видите ли, — не реагируя на его университетский юмор, ответила я. — Как-то не по себе стало после этой странной фразы — «Узнать поближе».
— Что именно вас так встревожило?
— Там, где я родилась и выросла, в нее вкладывают совершенно определенный смысл.
— Какой же?
— Можно я вначале доем? — кисло улыбнулась я. — Как-то не хочется портить себе аппетит…
9. МОСКВА. ПЛОЩАДЬ ДЗЕРЖИНСКОГО. ЗДАНИЕ КГБ СССР
Февраль 1978 года
Едва сев в машину, Андропов взялся за вмонтированный в специальный выступ телефон внутренней правительственной связи и набрал три цифры. После первого же длинного гудка трубку подняли:
— Генерал Воронцов. Слушаю.
— Юлий Александрович, через десять минут, у меня…
И повесил трубку.
Только сейчас, откинувшись на мягкую спинку бронированного «ЗиЛа», Андропов в полной мере ощутил, каким изнурительным, опустошающим был только что состоявшийся разговор с Генеральным секретарем. «Шакал, — думал председатель КГБ, закрыв глаза и восстанавливая силы. — Все они шакалы. Старые, хитрые и гнусные. Господи, с кем мне приходится работать?! Нелюди какие-то… Неужели на этот раз им действительно удастся меня прижать?..»
Аккуратно повесив на вешалку пальто, Андропов придавил кнопку селектора:
— Крепкий чай с лимоном. Воронцов здесь?
— Так точно.
— И кофе. Пусть войдет…
Начальник Первого главного управления КГБ СССР Юлий Александрович Воронцов выглядел, как всегда, свежим, отдохнувшим и уверенным в себе ровно настолько, чтобы не раздражать начальство. «Это школа, — подумал Андропов, наблюдая, как пятидесятитрехлетний кадровый офицер разведки, который до сорока пяти лет жил преимущественно за границей и возвращался в Россию только в отпуск, неторопливо, с достоинством, пересекает огромный кабинет и усаживается напротив. — Аппаратчики ЦК ходят иначе. Ведут себя иначе. И думают, сволочи, тоже по-особенному, словно им эти правила поведения вместе с тригонометрией в школе объясняли…» Андропов вспомнил, как один из немногочисленных друзей его юности, профессиональный дипломат еще литвиновской школы, с которым он когда-то работал вместе в Венгрии, сказал недавно: «Этот молодняк в коридорах на Старой площади меня просто убивает. Все на одно лицо: костюмы одинаковые, галстуки одинаковые, даже прически, мать их, как из-под одной руки. Они, Юра, и спать, по-моему, ложатся не в пижаме, а в темно-синем костюме, и под щеку, вместо ладошки, папку «К докладу» подсовывают. Чтобы форму не потерять…»
Дежурный офицер из приемной неслышно поставил поднос и так же неслышно удалился.
Андропов потянул к себе тонкий хрустальный стакан в массивном серебряном подстаканнике и осторожно подул на обжигающую жидкость.
— Доброе утро, Юрий Владимирович, — напомнил о себе Воронцов.
— Если бы, — пробурчал председатель КГБ и поставил подстаканник на поднос. — Я только что со Старой площади…
— Да уж догадался, — кивнул Воронцов и, в свою очередь, подул на кофе. — Что-то подозрительно быстро нам предъявляют счет, вам не кажется?
— Не нам, Юлий Александрович, — негромко поправил Андропов и, поморщившись, отодвинул от себя подстаканник. — Мне.
