Валериан Скворцов - Срочно, секретно...
Теперь, посматривая в окно, за которым ничего нельзя было разглядеть, Бэзил думал о шефе, одной из тяжелых обязанностей которого было следить за тем, чтобы у его людей в командировках всегда были возможности и сносные условия для оперативного освещения событий. Бэзил как никогда оценил эту заботу во время марша вьетнамских войск на Сайгон весной семьдесят пятого, в изнуряющие дни освобождения Пномпеня от полпотовцев в январе семьдесят девятого... Московские газеты приходили раз в месяц, и Бэзил разрывал бандероли, волнуясь: опубликовали, то ли дал? Печатали, хотя и правили, сокращали, добавляли. Иногда по телефону доносились искаженные расстоянием жесткие интонации: «Опаздываешь с информацией. Твой портрет прикажешь ставить вместо нее в газете?..»
В Чиангмай, в семистах пятидесяти километрах от Бангкока, «северную столицу», через которую проходила одна сторона «золотого треугольника» — района производства опиумного мака, охватывающего Таиланд, Бирму и Лаос, — Бэзил приезжал лет пять назад. Чистенький, процветающий город среди плодородных рисовых долин, вокруг — кольцо голубых гор. Самая высокая — Дой Сутхеп — на закате бросала тень на улицы, подступившие к обветшалым кирпичным стенам средневековой крепости. На восходе, розовея, в безветренном небе зависали прозрачные облака. Величаво сходились, нагромождались, расходились, исчезали и вновь возникали. Сверкали позолоченные крыши пагод. Почти каждый день в какой-либо шумело гулянье.
Из вросших в землю ворот вытягивались, словно янтарные бусы, вереницы бонз в шафрановых накидках. Толпа кричащих парней тащила следом барабаны на бамбуковых жердях. Пританцовывающие девушки с шиньонами, перетянутыми жемчугом или серебряными нитями, в сверкающих шарфах, прикрывавших грудь, прижимали чеканные вазы с цветами. Одетые в белое старухи плелись под зонтами с изображением птиц...
Утром японец упорно избегал смотреть на Бэзила. Роясь в мягкой сумке, перекладывал сваленные в кучу фотоаппарат и кинокамеру, коробки с пленками, плоский приемник, несессер, защитные очки, зонтик, термос и коробочки для закусок.
Спрыгнув с подножки остановившегося вагона, Бэзил едва не угодил под мотоцикл, с треском вырвавшийся на платформу. Водитель в зеленом шлеме и пятнистой форме гнал, лавируя между пассажирами. Седок за его спиной упирался в бедро прикладом ручного пулемета, запасные рожки для которого торчали из брезентовых подсумков на багажнике. Второй мотоцикл вылетел из-за пакгауза, потом третий. На этих солдаты взгромоздили противотанковые реактивные гранатометы в специальных гнездах.
— Завтра сможем купить на деревенском базаре даже базуки с инфракрасной наводкой, — сказал японец, морщась от бензиновой гари. — Почему бы им сразу не разнести в щепы этот поезд?..
— Вот куда я приеду умирать, — шутливо сказал Кхун Ченгпрадит, догоняя Бэзила, которого он сам вызвался сопровождать в этой поездке.
Кхун провел ночь в третьем классе из экономии. Деньги взять наотрез отказался, хотя Бэзил предлагал заплатить за работу в качестве переводчика на время пребывания в Чиангмае. Такое редакционной сметой расходов допускалось. Кхун объяснил, что если будет переводить Бэзилу при его встречах, у полиции появится формальный повод вызывать и спрашивать: совместима ли деятельность русского с интересами национальной безопасности?
Ничего исключительного в этом, конечно, не было, но Кхуну явки в участок нанесли бы вред в глазах коллег. В любой роли попадать в осведомители более чем неэтично... Из Бангкока выезжал не очень веселый, а теперь его настроение явно поправилось.
— Радуемся жизни? — спросил Бэзил.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло... Кажется, идет в руки материал. Видел лихачей с гранатометами? Начинаются маневры армии, авиации и местных рейнджеров под названием «Следующая тревога — настоящая».
— Местные рейнджеры?
— Генералы надумали бороться с повстанцами их же методами. Сформировали батальоны по территориальному признаку. Предполагается, что уроженец местности, где предстоит действовать против партизан, активней и быстрей выполнит задачу, поскольку знает леса, тропки, ручейки да и многих жителей в округе.
Улицу возле вокзала перегораживали грязно-зеленые армейские грузовики. На колесных ободьях, крыльях и рессорах слиплись пласты краснозема. Парни с насупленными лицами, в зеленых комбинезонах и черных беретах с кокардами томились в кузовах. Между колен держали карабины с примкнутыми штыками. Брезентовые подсумки — без единой металлической застежки, на завязках, — какие раньше Бэзил видел на пленных полпотовцах, свисали на широких лямках.
Публика эта называлась «красными быками», считалась опорой государства и стекалась по сигналу из деревень вокруг ближайших армейских гарнизонов. Там бравые парни получали оружие, боезапас и обмундирование. На этот раз «быки» прихватили и противогазы.
Грузовики ждали с работающими моторами. С «джипов» в мегафоны подавались команды. За почтамт, откуда начиналась ведущая в центр улица Муанг-роуд, шаркая кедами в такт, уходило шествие сельских скаутов — деревенских парней в шортах, широкополых шляпах, с дубинками на плечах... Огнестрельное оружие им заменяли многочисленные кинжалы. У них тоже отвисали противогазные сумки, каждый десятый тащил носилки.
Кхун делал пометки в блокноте. Рядом переминался высокий здоровяк в белой гуаябере. Отдуваясь, он поставил на асфальт кофр-холодильник и большой термос. Когда наклонился, из выреза рубашки скользнул серебряный замок на цепочке. Здоровяк, от которого тянуло виски, запихнул замок обратно.
— О Будда! Ни носильщиков, ни встречающих! — сказал он по-английски. И почти без перехода молодцевато и весело заорал, прижмурившись от натуги, по-тайски:
— Ура защитникам родины и национальных ценностей! Ура бесстрашным воинам! Смерть коммунистам!
Пассажиров, задержанных потоком войск, скопилось несколько десятков. На крик никто не обратил внимания. Только Кхун, стоявший ближе других, сунул блокнот в задний карман брюк, повернулся к здоровяку и возбужденно подхватил, придерживая пальцами дужки очков:
— Ура защитникам родины и национальных ценностей!
Человек с кофром и термосом покосился на единомышленника. Несвежая тенниска с вышедшим из моды языкастым воротничком, мятые брюки, сандалии на босу ногу, дерюжная торба с пожитками, пластмассовые очки в царапинах.
— Слушай-ка, парень! Дотащи до стоянки машин мои вещи. Получишь двадцать бат.
— Вы... иностранец! Вы предлагаете мне подзаработать в этот ответственный час для нашей безопасности?! Патриотов вам не купить! Ура защитникам национальных ценностей!
— Ура! — ответил здоровяк. — Однако у вас нет оснований считать меня иностранцем...
Стоявшие поблизости отводили глаза. Ура-патриотов принимали за подвыпивших. В тот момент только отдельные слова разобрал Бэзил, остальное Кхун пересказал по-русски в такси.
Бэзил тронул его за рукав, кивнул в заднее окошко такси, в котором они ехали. Следом, лишенный из-за воинских грузовиков возможности обогнать такси, величаво плыл перламутровый «крайслер», сверкавший хромом, с номерным знаком из четырех восьмерок. В машине сидел знакомый по вокзалу здоровяк.
— Ого! «Большие деньги» — толстосумы демонстрируют мощь... Но на меня им наплевать, — сказал Кхун. — Я нахожусь вне сферы их интересов. Вот Пратит Тук, которого убрали, пожалуй, их больше интересовал...
— Чья такая карета?
— Их шесть. Помимо «крайслера», три «мерседеса» и два «роллс-ройса». Все имеют номера из четырех восьмерок. По поверью хуацяо, цифра является мифологическим воплощением денег и их всесилия. Чан Ю, хозяин роскошных тачек, заплатил за каждый номер по сто пятьдесят тысяч бат на специальных торгах в дорожной полиции.
— Чан Ю еще жив?
— Никто не знает в точности. Возможно, дряхлый проходимец здравствует, возможно — нет. Чтобы сохранить авторитет «больших денег», нужна таинственность. Известно, что Чан Ю выбрал Чиангмай для проживания из-за здорового климата и обретается в специальных апартаментах гостиницы «Чианг Ин» на последнем восьмом этаже, блокированном наглухо. Один бедовый офицер из армии сунулся было туда в связи с расследованием опиумного бизнеса и оказался уволенным. Вот так-то!
— Тогда твой отказ услужить человеку Чан Ю или, во всяком случае, человеку, за которым приехал на вокзал его «крайслер», может тебе дорого обойтись.
— Ты же не новичок на Востоке, Бэзил! Да плюнь я в рожу Чан Ю публично, он не шевельнется. Разве я запустил руку в его кошелек? А вот возьми я оттуда десяток бат, мне бы тогда несдобровать...
Кхун помрачнел, съежился в углу оклеенного пластиком сиденья. Пальцы, сжатые над торбой, шевелились. Сказал:
— Ненавижу бедность и хотел бы иметь много денег... Чем образованнее человек, тем сильнее должен ненавидеть он бедность, лишающую возможности творчества. В высшем смысле. Но я ненавижу и деньги, потому что они лишены достоинства. Хотел бы стать богатым, иметь дом, машину, возможность покупать книги, что-нибудь коллекционировать. Не больше. Но у денег нет достоинства, они съедают в человеке человека...
