Васил Иванов - Час пик. Кто убил Влада Листьева?
А на трассе все эти BMW и Saab’ы останавливаются и с тихой завистью балдеют — ну, ну, ну и ни хера ж себе, и только шепоток по горячему гудрону стелется, — каков, каков однако!..
Он — маньяк, а вы, по большому счету, со своими шмотками от Диора и роскошными тачками — серые мышки, и поступили — то сюда или по связям, или за большие баксы, или же потому, что экзамены у вас принимали такие же серые мышки, как и вы сами, чувствовавшие подсознательную симпатию к собратьям по интеллектуальному увечью.
Все вы, все без исключения работаете на публику, все хотите понравится сперва другим, и через это самое «другим» — самим себе; ведь если разобраться, и шмотки, и показное эстетство, и оргии, и самый банальный половой акт — это прежде всего лицдейсгво; на публику то есть, все это замыкается на другого (—ую) или других и сводится к одной незамысловатой фразе: «вот как я могу, вот я, значит, какой, посмотрите, какой я…»
Это ваша норма, серые мыши, и потому вы считаете себя «нормальными». Безнадежно нормальны, неизлечимо здоровы.
Вам все время надо напрягаться, доказывать, а зачем ему что — то кому — то доказывать? Он что — цену себе не знает?
И вы ради этого самого доказательства потеете, бедные, работая «наружу», он — на себя. На удовлетворение собственного эго, и нет ему нужды ни до ваших показных коитусов (а они всегда показные), ни до внешнего лоска, ни до глупых бесед в курительной — «а вчера Валька — то…» или: «слышал про Охлобыстина?..» или: «правильно Николай Бердяев писал…»
Занятие этим приносит чувственное удовлетворение только ему — зачем ему удовлетворять еще кого — то, зачем делиться?
Высшее проявление эго — быть безразличным ко всему на свете.
Так что — желать стать «нормой», то есть стать похожими на вас?
Ни хера.
Маньяка не любили, но — боялись: мало ли что, ненормальный…
А вдруг — Дудаев, Чикатило, а вдруг — действительно… ну, покоцает, бля, маньяк?
Чужая душа — потемки.
Хотя, конечно, на Чикатило не тянет: ростовский маньяк хоть телок трахал, пусть и не достигших студенческой половозрелости, а этот…
А вот об этом, дорогие мои, вы никогда и не узнаете.
* * *…все началось во время зимней сессии: лежа на диване, Маньяк лениво почитывал растрепанную «Историю древнего мира».
Римский секс — тоска: императоры спят со своими служанками, мамами, дочерьми и сестрами, сплошной инцест, куда не глянь.
Интересно, а этим… ну, этим они когда — нибудь занимались?
Да куда там — кровавая эпоха войн с варварами и завоевательных походов в Парфию никак не способствовала сладострастному самопогружению в глубины собственного «я».
Русский секс, как утверждают просвещенные однокурснички — куда круче.
«Вертолет», «шоколадный глаз», «Дюймовочка», «Анка — атаманша»… Однокурсники в один голос авторитетно заявляют, что последнее особенно пикантно: двойной минет, взять в рот сразу два мужских достоинства и, когда оба синхронно напрягутся, выплюнув в нёбо миллионы обжигающих сперматозоидов — сглотнуть и свистнуть, как Соловей — Разбойник или Стенька Разин — в два пальца.
Какие там Клеопатры с Антониями!
Детский лепет на лужайке…
Хотя, если разобраться, все это — говно на палочке: водка, перегар, трудовой пот, конвульсии, сбитые на пол простыни и казенная кровать — скрипучая и полуразломанная… Ты — сразу кончаешь, а она шипит, раненная кобра: «а я еще нет…» И рожа — недовольная — недовольная, будто бы жениться обещал, и — не женился.
Без них как — то лучше: чувствуешь себя хозяином положения и властелином вселенной. Правда, в пролетарской среде, где — нибудь на ЗиЛе или АЗЛК, бабы, которые мужиков за таким занятием засекают, по слухам— бьют безжалостно и нещадно, чтобы не расходовали впустую столь ценный для женских органов и пищевода продукт; но кто узнает тут, в этой квартире?
А потом — вновь — таки: сколько экзестенциального! — ни одна партнерша, ни один припопсованный прыщавый отрок не поймут!..
То — то, что не поймут…
Да, проблема взаимоотношений полов — извечная российская трагедия.
Но — уймитесь сомнения и страсти, потому что — Древний Мир: Рим, Тарквиний, Сулла, Каталина, Цезарь, Цицерон, Август, Веспасиан, император Нерон, который очень любил петь (по — русски), Троян, Диоклетиан, Ромул Августин и прочие мудаки.
Профессорша — старая благообразная баба с жестяной прической и землисто — серым лицом, по просвещенному мнению понимающих в подобных делах тож однокурсниц, никогда в жизни не кончала и, видимо, по этой причине решила основательно протрахать девственные мозги курса.
Выучить на память пятьдесят латинских выражений — к чему?
Что, студенты со студентками в убогой возвышенности общаги — по — латински … будут, что ли? Похищение сабинянок, «Египетские ночи», оргии Нерона, хоровые трахалки по Калигуле? Так у нас — похлеще! Зайдите как — нибудь в наш кампус, Екатерина Николаевна, милости просим, оч — чень поучительно. Заодно и поймете, что жизнь прожита вами зря. В человеке, как справедливо говорится, все должно быть прекрасно, и т. д.
Тем более, что студент имеет полное право на половую жизнь: gaudeamus igitur, juven.es dum sumus. [13]
Ax, выражения иностранные? Ну, щас, Екатерина Николаевна, щас выразимся, щас мы вам тут так выразимся, что на всю жизнь запомните…
Нормальный студент, обогащенный просмотром импортной порнухи по видику (и отечественной — в блоках общежития Alma Mater), если он только не готовит себя в великие бизнесмены или в американские послы, вполне может обойтись несколькими иностранными словосочетаниями, и не мертвого латинского, а живого и доступного англо — американского, так что шла бы ты лучше домой ту фак с мужем ту ду, если у него еще стоит, дорогая профессорша, и, просим сердечно — кисс нас в эсс…
Но — учить все — таки надо, потому что профессорша на редкость принципиальная дура, взяток не берет, даже большими, очень большими (для нее) баксами. Пробовали как — то через старосту всучить — истерику учинила, «за кого вы меня принимаете?!..»
Сказали бы, за кого, да не хочется отношения перед экзаменами портить.
Учи, студиозус.
Учение — свет, неучение — тьма. Классика, как говорится.
Смирись с суровыми реалиями предсессионных будней.
Смирение, как говорил, кажется, Августин Блаженный — первейшая христианская заповедь. Особенно, когда ничего нельзя изменить.
Ну, дура она и есть дура — очевидного не понимает.
«Ведь я не прошу, чтобы вы досконально овладели языком…» — на что хор однокурсниц даже не краснея: «а мы и так им владеем досконально, вон, Андрюша подтвердить может!..» — хор однокурсников во главе с Андрюшей подголосочно комментирует: — «Катерина Николавна говорит об иностранных…» — професорша проникновенным речитативом: «латынь, божественный язык великих Цицерона и Вергилия, к сожалению относится к мертвым языкам…» — хор однокурсниц жизнеутверждающей постлюдией: «может быть, у великих Цицерона и Вергилия, а у нас языки, да и все остальное — тоже…»
М — да, божественная латынь, божественная «Энеида», божественный лаконизм выражений…
Озорные интеллектуалы и особенно — интеллектуалки курса выдали сразу же, живо: «Fortuna non penis, un manus no resepi» [14], и это заставило почтенную латинистку густо покраснеть. Остались, видимо, и у нее счастливые воспоминания о беспечных студенческих годах, сладкоголосая птица юности нашептывает, наверное, по ночам — а то откуда бы она знала перевод?
Неужели только из одного профессионального интереса?
Ну, бляди есть бляди — ничего не скажешь. Это уже, наверное, физиология.
Penis — единственный интеллектуальный багаж, который они вынесли за несколько лет учебы в престижном вузе. Большой такой, пребольшой, как у Андрюши.
Так что надо учить, иначе неприятностей не оберешься — во всяком случае, общаться с очковой змеей в деканате что — то не хочется.
А учить — еще больше не хочется.
Уф — ф–ф…
«Ceterum censeo Carthaginem esse delandam» [15]
«Homo homini lupus est» [16]
«Labor omnia vicit improbus» [17]
«Tu quoque, Brute!» [18]
Маньяк отложил учебник в сторону, закурил и задумался…
Брут.
Кем же он там был, в своем Древнем Риме?
Каким — то там проконсулом, кажется, претором или эдилом? Что — то в этом роде. Короче — обыкновенный администратор, вроде теперешнего заместителя председателя горисплкома, мелкая сошка, какими вся эта древнеримская история кишмя кишит. Сколько было за всю историю Рима таких администраторов?
Несколько сотен?
Несколько тысяч?
А в историю вошел только один — единственный — Марк Юний Брут.
Сколько было в Риме императоров, сколько было людей, обладавших несоизмеримо большей властью, несравнимо богаче, чем этот самый Брут — всех этих Октавианов Августов, Тибериев, Домицианов, Септи— мий Северов, Гелиогабаллов, Аврелианов?
