Джозеф Файндер - Московский клуб
— Химикалиями? — Энсбэч бросил на Стоуна настороженный взгляд.
— Очень многие лекарства делают невозможными проникновение бальзамирующего раствора в ткани, потому что разрушается система капилляров. Осмотическое давление падает, раствор неравномерно распространяется по артериям, происходит нарушение электролитического баланса. Поэтому бальзамирование получается неполным и теряет всякий смысл.
— А яды, например, входят в число таких лекарств?
— Вот именно, входят, — ответил Стоун. — Мышьяк, стрихнин, некоторые другие яды могут помешать бальзамированию. Чаще всего отравленного человека забальзамировать просто невозможно.
— Боже милостивый… — произнес Энсбэч. — Это же объясняет…
— Существует версия, — ну, ты сам знаешь, просто слухи, но весьма распространенные, — что Ленина отравили. Что Сталин убрал его. Я помню, читал об этом в мемуарах Троцкого. Я, конечно, понимаю, что все это лишь пустая болтовня, и все же…
Энсбэч согласно кивнул.
— В Лэнгли об этом говорят уже несколько десятков лет.
— Ты слышал когда-нибудь о книге «Лицо жертвы»? Ее издали в пятидесятых годах. Автор — русская женщина Елизавета Лермоло.
— Нет, ничего не слышал.
— Лермоло пишет, что, когда сидела в тюрьме НКВД, она познакомилась со стариком, который работал у Ленина поваром в последние годы жизни вождя. Он рассказывал, что в то утро, когда Ленин умер, он принес ему завтрак. Ленин сделал знак, что хочет что-то сказать, но он уже не мог говорить. Он только сунул старику записку. В ней говорилось, что его отравили.
— Основатель советского государства… — тихо произнес Энсбэч. — Если все это так, ты прав. Это должно было в корне изменить их последующие действия. Возможно, что бальзамирование Ленина стало невозможным потому, что вождь первой советской страны был отравлен. — Он помолчал, пока официант вновь наполнил его чашку. — Думаю, это далеко не та информация, которую Горбачев хотел бы сделать достоянием широкой общественности. — Было что-то странное, механическое в том, как Сол произнес последние слова.
— Сол, я ведь не сказал тебе ничего такого, что было бы тебе неизвестно, — заметил Стоун. — Что, наконец, происходит?
Энсбэч шумно выдохнул.
— Просто… Просто ты должен оставить это дело, Чарли.
— Что?! О чем ты говоришь, Сол?!
— Слушай, ты не хуже меня знаешь, что даже сейчас это не просто история.
— Разумеется. Но пока непонятно, какое отношение ко всему этому имеет «К-3»… Что ты хочешь сказать, Сол?
— Ничего, Чарли. Это просто предчувствие. Запах. Все это дурно пахнет плохо проведенной разведоперацией. И я думаю, что ты сейчас напрасно пытаешься влезть во все это. Меня даже мороз по коже пробирает, когда я думаю о том, что́ ты можешь обнаружить, пытаясь разобраться во всем этом.
— Слушай, твои рассуждения начинают звучать несколько параноидально.
— Как однажды сказал мой друг Генри Киссинджер, не надо думать, что тебя не достанут только потому, что ты параноик.
— Не он первый это сказал.
— Слушай, ты отлично знаешь, что у ЦРУ очень много способов для выражения своего недовольства. Они — то есть мы — не очень-то вникают в юридические тонкости. Они могут сделать кое-что похуже, чем просто аннулировать контракт с тобой и со мной.
Стоун медленно и задумчиво покачал головой.
— Меня все это совершенно не интересует, — его голос прозвучал твердо и непреклонно. — Ты, я думаю, знаешь, насколько все это для меня важно. Это вопрос восстановления репутации моего отца. Это вопрос всей его жизни.
— Значит, ты отказываешься оставить все это?
— Да, пока не узнаю всей правды о том, что случилось с моим отцом.
— Твоего отца подставили, черт побери! И не о чем тут больше говорить. А почему, это теперь уже неважно.
— Я уже заметил, Сол, что ты мне не приказываешь. Ты напуган всем этим, и я не имею права винить тебя.
Энсбэч посмотрел на него долгим мрачным взглядом.
— Боже мой, Чарли, чего ты хочешь?
— Есть одна женщина, очень старая. Она еще жива. Она была личным секретарем Ленина. В двадцатые годы она эмигрировала из России и живет теперь под вымышленным именем. Я наткнулся на эту информацию случайно, работая на компьютере.
— Я обо всем этом знаю. Слышал от Билла Донована, еще когда работал в управлении стратегических служб. Ну, и что же дальше?
— Мне нужен ее адрес. Думаю, это как раз то, с чего следует начать.
Энсбэч опять глубоко вздохнул.
— Не нравится мне все это, — признался он, отодвигая стул и вставая.
Несколько часов спустя Стоун вернулся в свою квартиру в Вест-Сайде.
Он принес с собой фотокопии документов из архива Лемана. Чарли снял пальто, повесил его на вешалку в прихожей, рядом с альпинистским снаряжением, ставшим совершенно ненужным в последнее время.
Он встал на колени и провел рукой по гладкому мраморному полу, нащупывая едва заметный выступ. Он нашел его через несколько секунд: слабый рубец, даже при ближайшем рассмотрении выглядевший просто как полоска застывшего раствора, неаккуратно положенного между двумя плитами. Чарли нажал на выступ, одна плитка поднялась, под ней открылся маленький тайник. В нем Стоун хранил небольшую пачку денег, кое-какие бумаги и револьвер системы «Смит и Вессон», которым он воспользовался только раз в жизни во время стрельб в Лексингтоне, штат Массачусетс. Он когда-то купил такой же и отцу. Стоун уложил в тайник фотокопии, положил плитку на место.
Только после этого он вошел в комнату и сразу заметил, что в автоответчике горит рубиновая лампочка, красный мигающий глазок.
Чарли нажал на кнопку. Сначала говорила одна женщина, с которой он познакомился на приеме и с которой надеялся никогда в жизни больше не встречаться. Затем шел звонок отца. Старик звонил, чтобы поблагодарить сына за то, что тот навестил его в больнице, и сообщить, что ему уже намного лучше.
А следующие два звонка были от Сола Энсбэча.
Голос его звучал со все возрастающей тревогой. Иногда слова заглушал шум машин: он явно звонил из телефона-автомата. Он, видимо, опасался, что разговор могли подслушать.
— Чарли, это Сол. Я в юридической фирме. Позвони мне.
Зуммер.
Энсбэч до сих пор был членом совета «Шеффилд и Симпсон». Время от времени, когда Сол участвовал в совещаниях фирмы и хотел посоветоваться с Чарли, они встречались в офисе фирмы.
Второй звонок:
— Говорит Сол. Ты… Слушай, ты оказался прав, дело очень серьезное. Нам необходимо встретиться, срочно. С семи до восьми я буду в фирме. Но мы не должны встречаться в Фонде. И даже не звони мне туда. Я не доверяю их телефонам. Чарли, это чертовски важное дело. — Затем шла очередная долгая пауза, во время которой был слышен вой сирены «скорой помощи». — Сколько времени я буду ждать, пока проедет эта проклятая машина?.. Слушай, Чарли, у меня есть кое-что для тебя. Пришлось нажать на рычаги, курьер мне кое-что доставил. — Опять длинная пауза, грохот грузовика. — Ну, тебе слышно? Черт побери, Чарли, я тебя жду с нетерпением, приходи скорее.
Фирма «Шеффилд и Симпсон» занимала двенадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый этажи — тринадцатый они не снимали — величественного двадцатиэтажного здания недалеко от Уолл-стрит. Оно отличалось изяществом и простотой старых построек, которых так недостает современным сооружениям.
Стоун приехал в начале девятого. Рабочий день уже закончился. Из старинного лифта вышло несколько задержавшихся служащих. Чарли всегда нравились такие старые здания: от них веяло стабильностью, солидностью и долговечностью. Лифт был отделан панелями вишневого дерева, на стенах висели канделябры с лампочками.
Стоун нажал на кнопку четырнадцатого этажа и, оперевшись на гладкую стену лифта, поехал вверх, восхищаясь мягким и плавным ходом старого механизма. Через несколько минут дверь открылась на нужном этаже.
Некоторые лампы в коридоре еще горели: хотя большинство секретарей уже ушло, несколько компаньонов еще работали. Стоун мысленно поблагодарил судьбу за то, что не стал адвокатом.
Тут он вдруг подумал, что Сол, вернее всего, хотел встретиться с ним выше, на пятнадцатом этаже, который по вечерам пустовал: там размещались архивы и было свалено списанное оборудование, хранились старые счета и отчеты. Половина этажа вообще пустовала: она не принадлежала фирме. Но там было несколько конференц-залов, и когда Энсбэч хотел поговорить с Чарли наедине, он вел его в один из них.
Стоун поднялся лифтом на пятнадцатый этаж и вышел в полутемный коридор. Под потолком тускло мигали запасные лампы дневного света. Никого не было видно. Энсбэча тоже. Чарли прошел мимо зеркального окна, глянув на огни Нью-Йорка, мерцающие внизу. Двери обоих конференц-залов были закрыты. Стоун повернул ручку и заглянул в первый зал.
