Чингиз Абдуллаев - Оппоненты Европы
– Сегодня я больше никуда не отпущу тебя одного, – твердо произнесла женщина. – Пока ты разговаривал с этим голландским рыжим политиком, похожим на Иуду, я все время смотрела на тебя и думала, какая я дура. Жизнь так иллюзорна, недолговечна, хрупка. А я вчера собралась и ушла, оставив тебя одного. Представляю, как ты обиделся. Но я не думала, что сегодня… вот так…
– Хватит, – попросил Дронго, – наше счастье в том, что мы можем позволить себе не думать о бренности всего сущего. И о собственной бренности, когда кажется, что время бесконечно, а твоя система координат будет вечной. Только к концу жизни, которая так быстро пролетает, мы начинаем осознавать, что сделали много ошибок, не всегда понимали окружающих, не успели познать много истин и вообще бездарно потратили столь драгоценный дар, данный нам от рождения. К счастью, это осознание приходит только в глубокой старости. Или вообще не приходит.
К ним подошел комиссар.
– Восемь убитых и четырнадцать раненых, – сообщил ван Лерберг, – бомба была заложена под столом президиума. Никто не мог даже предположить, что подобное возможно. Сейчас подняли в воздух армейские вертолеты, патрулируют всю территорию города. Я полагаю, что уже к вечеру будут более конкретные результаты.
– Что с Гиттенсом? – спросил Дронго. – Он остался жив? Вы говорили мне, что он погиб.
– Это был не Гиттенс, а похожий на него испанский представитель, – пояснил ван Лерберг, – сам господин еврокомиссар сейчас в больнице. Он был ранен во время взрыва. Похоже, что две минуты, которые он провел с нами, спасли ему жизнь. Он просто не успел добраться до стола президиума, где больше всего погибших. И его увезли в больницу. Представляю, что теперь напишут журналисты о работе полиции и прокуратуры в Брюгге! Об организации охраны и службе безопасности. – Он вздохнул.
– У каждого свои проблемы, – стараясь не выглядеть ироничным, заметил Дронго.
– У нас они самые большие, – заметил комиссар, отходя от них.
Они одновременно увидели, как носильщики несут чемоданы Богдановых, которые решили покинуть гостиницу. Очевидно, супруга убедила мужа собрать чемоданы и уехать из отеля сразу после прозвучавшего взрыва. Они двигались следом за чемоданами, рассекая толпу.
– Извините, – остановил их следователь, – но мы пока не закончили наше расследование, и я просил бы вас оставаться в своих номерах.
– Что он болтает? – не поняла Эльвина. – Что еще он хочет от нас? Чтобы нас взорвали вместе с остальными?
Дронго, поняв, что нужно вмешаться, шагнул к ним, переводя слова следователя.
– Он не имеет права подвергать нашу жизнь такой опасности, – взвизгнула Эльвина. – Кто он такой? Я сегодня вообще уеду из этой страны.
– Не нужно так кричать, – посоветовал Дронго, – он имеет право отнять у вас паспорт, чтобы воспрепятствовать вашему выезду за границу. Или даже арестовать вас.
– Только этого не хватало, – разозлилась Эльвина, – пусть еще посадит нас на цепь. Я все равно отсюда уеду. Ни одной минуты не останусь больше в этом отеле. Хватит. Пока всех не перебьют, все равно не успокоятся.
– Подожди, Эльвина, – попросил ее более рассудительный супруг, – ты разве не понимаешь, что господин эксперт прав? Мы не можем уехать просто так, без разрешения полиции. Иначе нас просто арестуют.
– Вот пусть тебя и арестовывают, – отрезала супруга, – а я все равно отсюда уеду. Никто меня не заставит здесь жить.
– Вы можете переехать в соседний отель, – предложил Дронго, – здесь рядом, на соседней улице, есть четырехзвездочный отель.
Муж вопросительно посмотрел на супругу.
– Только этого нам не хватало, – громко воскликнула Эльвина. – Может, еще поедем жить в хлеву или в свинарнике? Черт с ними. Лучше оставаться в нормальной пятизвездочной гостинице, чем жить где попало. Поворачивайте обратно, мы снова возвращаемся в наш номер, – решила Эльвина.
Носильщик развернул их тележку.
– Спасибо, – кивнул следователь Дронго, – кажется, нам вместе удалось ее остановить.
Он поспешил к своим подчиненным.
– Это действительно настоящая трагедия, – услышал Дронго за своей спиной негромкий голос и обернулся. Рядом стоял невысокий полный незнакомец, который сочувственно глядел на разрушения. У него были редкие волосы, большой лоб, живые подвижные глаза и румяные щеки.
– Аарон Шайнерт, – представился неизвестный, – я работаю в ювелирном доме Зингермана в Амстердаме.
– Очень приятно, – кивнул Дронго в ответ, – а я эксперт. Меня обычно называют… – Он не договорил.
– Я знаю, – сказал Шайнерт, улыбнувшись, – вы тот самый эксперт, который работал с нашими представителями в Кейптауне.
– Вы были на встрече ювелиров?
– Да. Но у нас никто не пострадал. Нас вовремя эвакуировали, – пояснил Шайнерт, протягивая визитную карточку.
– Значит, вам повезло больше, чем этим, – показал Дронго на раненых, которых выносили из разрушенного зала. Он положил карточку ювелира в карман.
– Да, – согласился Шайнерт.
– Ты готов заниматься делами всех проживающих в отеле, – вздохнула Мадлен, взяв за руку Дронго, – мистер Шайнерт был вместе со мной на нашей встрече. Может наконец ты обратишь внимание и на меня?
Он повернулся к ней.
– Больше я не сбегу, – твердо сказала она, – если ты сейчас решишь подняться к себе в номер.
Глава 13
Он замер, помолчал. Она неправильно поняла его молчание.
– Не хочешь подниматься? Ты обиделся на меня за мое вчерашнее поведение? За мое бегство?
– Глупости, – сказал Дронго, – я думаю о том, что мне нужно остаться здесь. И попытаться помочь полиции разобраться, что именно здесь произошло.
– Ты считаешь, что они не смогут сами разобраться?
– Возможно, смогут. Но я эксперт как раз по вопросам преступности. И просто обязан попытаться помочь им. Будет правильно, если вы… ты… поднимешься в свой номер. И останешься там, пока я не позвоню.
– Возможно, ты прав, – согласилась Мадлен, – но я хотела подождать у тебя.
– Возьми мой ключ, – предложил Дронго, – можешь подождать в моем номере.
– Сначала зайду к себе, а потом подожду у тебя, – сказала Мадлен, забирая магнитную карточку-ключ, – мне кажется, тебе труднее перейти на «ты», чем мне.
– Видимо, да, – согласился Дронго.
Она взяла карточку и, повернувшись, пошла к кабине лифта. Вокруг суетились люди. Дронго подошел к комиссару. Тот отдавал указания своим сотрудникам.
– Больше убитых нет, – сказал он, обращаясь к эксперту, – видимо, взрыв был не такой разрушительной силы, как мы вначале предполагали. Хотя некоторые раненые в очень тяжелом положении.
– Записи с камер наблюдения уже просмотрели? – поинтересовался Дронго.
– Пока нет. Но их уже изъяли.
– Если не будет чужих, то на вашем месте я бы более внимательно допросил Схюрмана.
– Почему именно его? – спросил комиссар. – Вы подозреваете, что это сделал он?
– Пока не подозреваю. Но он слишком убежденный националист, чтобы не замечать его взглядов. Он считает бесполезной саму идею обсуждения возможности приема Турции в европейскую семью. Националист с подобными взглядами вполне мог попытаться сорвать конференцию, сначала убрать дипломата и устроить взрыв в отеле. Хотя он настолько откровенно говорит об этом, что вряд ли стал бы лично устраивать нечто подобное. Но его взгляды важны тем, что он выражает интересы определенной части правых политиков. Именно поэтому я бы обратил внимание и на его взгляды, и на его союзников.
– Его не было в зале в момент взрыва, – задумчиво проговорил комиссар, – он успел выйти отсюда. Но мы обязательно проверим ваши слова.
– Погибших опознали?
– Да, всех восьмерых. Я понял, о чем вы спрашиваете. Среди убитых и раненых нет посторонних, мы проверили это в первую очередь.
К ним подошли журналисты. Среди них были Морзоне и Хмайн, а также несколько журналистов, которые были аккредитованы на этой конференции. Их интересовало мнение ван Лерберга о случившемся. Морзоне, пользуясь тем, что комиссар полиции стоял рядом, даже шагнул к Дронго.
– Уже помогаете комиссару в его поисках истины? – спросил журналист. – Нашим читателям будет интересно узнать о ваших методах расследования.
– Ваши попытки вывести меня из состояния равновесия закончатся тем, что я просто выброшу вас из отеля, – устало предупредил Дронго.
– Вам не понравилась моя статья? – торжествующе спросил Морзоне.
– Мне не нравитесь лично вы и ваш друг, – пояснил Дронго, – а статья глупая. Обвинять меня, что девятнадцать лет назад, находясь в Ираке, я что-то не сказал Саддаму, по-моему, абсолютная глупость. Или провокация. Можете сами квалифицировать свой выпад, мне лично все равно.
– Значит, моя статья вас достала, – решил Морзоне.
– Не совсем. Мне лично абсолютно все равно, что вы напишете обо мне. Но, когда вы пытаетесь заодно опорочить и других людей, мне бывает неприятно.
