Станислав Рем - Переведи меня через Майдан...
Михаил выхватил микрофон из рук Дмитриева. Навстречу им двигался один из помощников Козаченко, Богдан Петренко. Самойлов с Володей перегородили путь вице-спикеру:
— Разрешите несколько вопросов.
Депутат вскинул глаза и удивлённо посмотрел на Самойлова:
— Ты?
— Насколько тяжело болен Андрей Николаевич? — спросил Самойлов, не отвечая на поставленный вопрос.
— Я не уполномочен отвечать. — Петренко сделал шаг в сторону, но оператор перегородил ему дорогу.
— А чем его отравили?
— Выключите камеру. Я говорить не буду. — депутат бросил взгляд по сторонам, явно кого-то выискивая. Кажется, сейчас будут бить, и, вполне возможно, ногами. — неожиданно Дмитриеву вспомнилась фраза из романа Ильфа и Петрова.
И действительно, через несколько секунд телевизионную группу окружили незнакомые молодцы, в офисном обмундировании, с короткими причёсками, добрыми лицами, и благими намерениями.
— Володя, выключай. — Самойлов усмехнулся, и спрятал микрофон.
Петренко сделал отмашку охране, окинул долгим взглядом журналиста:
— А мне сказали, будто тебя попёрли с телевидения.
— Наша земля всегда была щедра на слухи. К примеру, о тебе до сих пор в Москве болтают.
— Кто? — Петренко сделал удивлённое выражение на лице.
— Многие. Всё-таки в ленинском комсомоле Богдан Петренко был не последней фигурой.
— Дела давно минувших дней.
— Но приведшие тебя в депутатское кресло. По старой памяти.
Петренко прищурился:
— На что намекаешь?
— Какой тут намёк? Прямой текст. Володя, пошли. — Самойлов перекинул сумку через плечо, и помахал депутату, — Привет Пупко.
— Кто это? — спросил оператор, когда они отошли на приличное расстояние.
— Козёл. — Самойлов сплюнул под ноги, — Бывший второй секретарь ЦК ВЛКСМ. У нас с ним в девяностом конфликт вышел.
— Когда ты в «Позиции» начинал работать?
— Тогда. — Самойлов снова сплюнул сквозь зубы. — Как начал, так, благодаря ему, и кончил. Одно радует: после нашей передачи у этого урода контракт сорвался. — Самойлов рассмеялся. — А деньги там были приличные. Представляю, как ему по голове компаньоны настучали. После развала Союза ничего о нём не слышал. А вот видишь, где пригрелся.
— Наш шеф свой стартовый капитал тоже начинал не бабушкиного наследства. — заметил Володя.
Михаил осмотрелся по сторонам:
— Все они одним миром мазаны. Может, пойдём по сто грамм на душу населения примем? Что-то настроение совсем пропало.
— Так я за рулём.
— Значит, возьмём домой бутылку. Или две.
* * *«Один из представителей окружения Андрея Николаевича Козаченко, фамилию просил не называть, признался, что отравление кандидата в президенты от оппозиции могло произойти на даче руководителя СБУ О. А. Тимощука, где А. Н Козаченко впервые почувствовал недомогание. Именно там, попробовав крабов, креветки и другие рыбные продукты, Андрей Николаевич ощутил недомогание. Так, как до приезда на дачу Тимощука лидер оппозиции нигде пищу не принимал, то вопрос об ответственности руководителя СБУ напрашивается сам собой.
Телеканал «Свобода», 13 сентября, 200…»
* * *«Решением, принятым Верховной Радой Украины, создана парламентская, следственная комиссия по факту отравления кандидата в президенты Украины, депутата Верховной Рады Козаченко Андрея Николаевича. Председателем комиссии назначен….
Газета «Интересы Украины», 15 сентября, 200…»
* * *Лосев придвинул стул к ногам Синчука, заставив того присесть, в результате чего, на всеобщее обозрение, проявился круглый живот Станислава Григорьевича, на котором полы пиджака едва сходились, да и то только в том случае, когда хозяин костюма стоял.
— Рассказывай. — Тимощук взял со стола зажигалку в форме бронзовой статуэтки, изображавшую фигуру рыцаря средних веков.
— О чём рассказывать? — подполковник с недоумением смотрел на руководство. Лосев присел на соседний стул, с левой стороны от допрашиваемого. Так, чтобы свет от окна падал в лицо допрашиваемого.
— Ты из себя тут дурочку не строй! — Тимощук едва себя сдерживал. — Кто отвечал за безопасность на моей даче?
— Я. - подтвердил Синчук.
— И где она, твоя безопасность? — Олег Анатольевич кивнул в сторону телевизора, по которому, в записи, шло выступление Козаченко с трибуны парламента. — Где, я тебя спрашиваю?
Станислав Григорьевич сплёл пальцы рук. Всё-таки сидеть перед начальством, да к тому же отчитываться не самое приятное занятие.
— Его могли отравить и до приезда к вам.
— Ты меня за кого, за идиота считаешь? — Тимощук вскочил с места, — Да мне плевать, где и кто отравил Козаченко. Меня интересует, откуда журналисты пронюхали, что он был у меня? Синчук, тебе что было доверено?
— Проследить, чтобы по внешнему периметру от вашей дачи была установлена охрана, и не находилось ни одной машины, которая бы вызвала подозрение.
— И? — глава СБУ склонился над подчинённым.
— Мы всё выполнили в соответствии с инструкцией.
— Да плевать я хотел на твою инструкцию! — с губ Головы СБУ слетела слюна на костюм подчинённого. — Ты должен был проследить, чтобы ни одной машины, ни одного подозрительного лица не было возле моей дачи на расстоянии в пятьсот метров! Ты это выполнил?
— Так точно.
— Тогда откуда в газетах появилось сообщение о том, что Козаченко был у меня, и, как говорят эти писаки, вполне возможно, получил ядовитую дозу в моём доме? Кто мог им сообщить о встрече?
Синчук промолчал, хотя на языке ответ вертелся. И звучал он так: да хрен его знает! Вон, может Лосев им подсказал. Или Петренко, тот тоже в тот вечер крутился на даче. Или кто из охраны. Или повара. Конюх. Тренер, который летом жил на даче генерала. Да мало ли кто? В наше время продать информацию — святое дело. Главное, сделать это подороже. А орать все умеют. На то он и генерал, чтобы кричать на подчинённого. Пусть выговорится. Не в первый раз. А начнёт оскорблять, так можно и рапорт на стол положить. По собственному. И пошло всё оно…
Тимощук, засунув руки в карманы цивильных брюк, мысленно выматерился: не сдержался, таки. А ведь думал. В том, что Синчук не виноват, Олег Анатольевич и не сомневался. Подполковник действительно всё выполнил в соответствии с инструкцией. Даже больше. Как позже проверил Тимощук, все машины проверялись по всему периметру от дачи на расстоянии почти в два километра. А потому, ни одна зараза не могла проникнуть на его дачу. Ответ был один: продали. Но кто? Первое подозрение, после выступления Козаченко, пало на Петренко. Но тот приехал, когда уже всё, практически, было оговорено. Да и к тому же, депутат напился до поросячьего визга, и всё пытался прыгнуть в бассейн в одежде и туфлях. Слава Богу, охрана сдержала, а то пришлось бы воду менять, удовольствие не из самых дешёвых. Сам Козаченко проговориться тоже не мог. Не в его выгоде «светить» встречу. Только что всё обсудили и об о всём договорились. Лосев? Свой человек. Вместе начинали, вместе продолжаем.
— В общем так, полковник. — Тимощук присел на край стола, напротив подчинённого. — Твоя задача выяснить, кто пронюхал про нашу встречу. Ты меня понял? Иначе, пеняй на себя.
Станислав Григорьевич поднялся и оправил полы пиджака:
— Насколько я понял, пан генерал, вас интересует запись вашего разговора с кандидатом от оппозиции, если таковая имеется?
Тимощук на время потерял дар речи. В голове моментально пролетел анализ того, что могло бы с ним произойти, если действительно кто-то делал запись его разговора с Козаченко. Достаточно положить плёнку на стол премьера, и его, Тимощука, песенка в миг будет спета. А этот толстый полковник не дурак — в момент просчитал его.
— Нет. Меня только интересует, кто бы мог видеть… — Тимощук замолчал. Кто мог видеть и сообщить? Да человек двадцать. И на кой чёрт он пригласил Козаченко именно к себе на дачу! Неужели нельзя было его принять где-то в других условиях? И этого подполковника напрасно вызвал на ковёр. Эмоции, всё эмоции.
— Я понял задачу. — Синчук несколько успокоился. До выборов Тимощук будет молчать. А там глядишь, и ситуация сама собой поменяется. — Постараюсь выполнить.
— Постарайся, подполковник. — Тимощук отвернулся к окну. Всё. Попался. Теперь обратной дороги нет. — И прошу прощения за несдержанность. Сами должны понять, не каждый день тебя обвиняют в преступлении.
— Я понимаю. — Синчук попытался застегнуть пуговицу, но так и ушёл, открыв на всеобщее обозрение свой круглый, обтянутый светлой рубашкой, живот.
* * *— Степан Григорьевич?
Тарасюк, прикрыв трубку мобильного телефона рукой, едва не скулил:
— Вы что наделали? Вы видели, что с ним происходит?
