Майкл Доббс - Зайти с короля
— Я знаю, сир, знаю, что не вы начали ее. Но вы можете ее остановить.
— Я? Каким образом?
— Вы можете остановить ее или, по крайней мере, свести к минимуму ущерб от нее, даже не выходя из дворца. Для этого ваш пресс-секретарь должен сегодня обзвонить редакторов газет и сказать, что между нами нет разногласий.
В ответ на предложение король кивнул головой:
— Подкрепить иллюзию, что король и его правительство едины, так?
— Именно так. И еще он должен сказать, что обнародованные бумаги искажают реальность, что черновик не отражает ваших взглядов. Возможно, намекнуть, что он написан кем-то из ваших советников.
— Опровергнуть мои же слова?
— Отрицать, что между нами есть разногласия. Позвольте мне внести ясность в этот вопрос.
— Вы хотите, чтобы я отказался от моих убеждений. — Король помолчал. — Вы хотите, чтобы я солгал.
— Это только попытка сгладить разногласия, попытка свести к минимуму ущерб…
— Ущерб, причиненный не мной. Я никогда публично не обсуждал вашу позицию и не собираюсь делать этого впредь. Мои взгляды являются моим частным делом.
— Они перестают быть вашим частным делом, когда появляются на первых страницах газет!
Урхарт не мог сдержать раздражения, считая этот довод решающим.
— Это ваши проблемы, а не мои. Свои мысли я обсуждал только в узком семейном кругу, за обеденным столом. В отсутствие дворцовой прислуги. В отсутствие журналистов. И уж, конечно, в отсутствие политиков.
— Так вы все же обсуждали их.
— Частным образом. Мне только это и остается, если мои советы правительству не требуются.
— Есть советы такого рода, без которых правительство может обойтись. В конце концов, нас выбирали для того, чтобы мы управляли этой страной.
— Мистер Урхарт! — Голубые глаза короля горели возмущением, а побелевшие пальцы впились в подлокотники кресла. — Позвольте мне напомнить, что премьер-министром вас не выбирали, во всяком случае, не выбирал народ. У вас нет на это мандата. До следующих выборов вы не более чем исполняющий обязанности. Я, между тем, законный монарх согласно традициям и всем этим чертовым сводам законов, написанным для того, чтобы вы их иногда читали, и они дают мне право предлагать вам свои советы.
— В частном порядке.
— И у меня нет установленной законом обязанности публично лгать ради спасения правительства.
— Вы должны помочь мне с редакторами.
— С какой стати?
— Потому что… — Потому что, если он этого не сделает, Урхарта на первых же промежуточных выборах ждет полный разгром. — Потому что вы не должны быть замечены в политических разногласиях с правительством.
— Я не отрекусь от моих убеждений. Это оскорбительно для меня не только как для монарха, но и как для человека. И у вас нет никакого права на этом настаивать!
— В качестве монарха вы не имеете права на собственные убеждения, во всяком случае, в том, что касается политики.
— Вы отрицаете за мной право быть человеком? Отцом? Как я могу смотреть в глаза своим детям…
— В таких делах вы не человек, вы орудие государства…
— Резиновый штамп для ваших прихотей? Никогда!
— …которое должно содействовать законно избранному правительству во всех имеющих значение для общества вопросах.
— В таком случае ступайте, мистер Урхарт, и пусть народ вас изберет. Скажите ему, что вам плевать на его будущее. Скажите, что с удовольствием смотрите на то, как шотландцы в нужде и отчаянии бегут из родных мест. Скажите, что вы не находите неприличным, что для тысяч англичан нет другого понятия дома, кроме картонной коробки в каком-нибудь отвратительном подземном переходе. Что в огромные зоны наших городов боятся заходить не только работники общественных служб, но и полицейские. Скажите ему, что вам наплевать на все, кроме возможности набивать карманы для тех, кто вас поддерживает. Скажите ему все это и, если он вас выберет, тогда и приходите сюда командовать мной. Но до тех пор не рассчитывайте, что я стану лгать ради вас!
Король встал, движимый скорее силой своего неуправляемого гнева, чем осознанным желанием закончить аудиенцию. Урхарт понимал, что продолжать разговор нет никакого смысла. Король несгибаем и не пойдет ни на какие уступки, по крайней мере до тех пор, пока Урхарт на выборах не завоюет себе право быть премьер-министром. Медленно шагая к выходу из комнаты, Урхарт понимал, что непримиримость короля перечеркнула последние шансы на досрочные выборы и на победу в них.
В личных покоях Кенсингтонского дворца зазвонил телефон. Был девятый час вечера, и Лэндлесс не особенно надеялся застать принцессу дома. Ее муж был в отъезде, на открытии газового терминала в Биркенхеде, и Лэндлесс подумал, что она либо поехала с ним, либо где-нибудь в городе празднует свободу. Но она сняла трубку сама.
— Добрый вечер, Ваше Королевское Высочество. Я в восторге, что застал вас дома.
— Бенджамин, какой приятный сюрприз. — Ее голос звучал сдержанно, слегка отстраненно, словно она боялась, что-то выдать. — Я прихожу в себя после дня, проведенного с двумя тысячами членов Женского общества. Вы можете себе представить, каково пожать все эти руки и выслушать все эти искренние слова. Сейчас у меня середина сеанса массажа.
— Тогда я прошу извинить за беспокойство, но у меня для вас хорошие новости.
Всю вторую половину дня он спрашивал себя, как она прореагирует на фурор, связанный с королевской речью, которую она передала ему в качестве ее первого вклада в их сотрудничество. Она хотела продемонстрировать ему честность и глубину частных мыслей короля и ни секунды не думала, что речь будет опубликована и разразится настоящая буря. Возможно, будет даже назначено расследование. Не испугалась ли она?
— Я только хотел поставить вас в известность, что завтра все газеты будут восхвалять короля. Это замечательно, это очень пойдет ему на пользу. И все благодаря тому, что мы правильно взялись за дело. Вы сделали это замечательно.
Она вытянулась на массажном столе, стараясь достать бокал шампанского.
— У нас неплохая команда, а, Бенджамин?
— Да, мэм, отличная команда.
Она все еще чуралась его или он преодолел ее опасения?
— Я обдумал все и сделал кое-какие перерасчеты. Знаете, теперь, когда я познакомился с вами и увидел, насколько эффективно вы действуете, я считаю, что ваша помощь значит больше того, на что я первоначально рассчитывал. Еще пятьдесят тысяч. А, как это звучит?
— Это вы серьезно, Бенджамин? Звучит клево.
Лэндлесс вздрогнул, услышав жаргонное словечко, результат постоянной диеты из колонок светской хроники, журналов мод и комиксов для взрослых. Сам он оставил школу в пятнадцать лет и с тех пор пробивал себе дорогу, на которой грубые манеры, грубый язык и грубый акцент служили ему подмогой. Они питали его чувство самоуважения, но он не желал этого трем своим дочерям, для которых были открыты двери любых учебных заведений. И, слушая принцессу, не мог ни понять, ни простить тех, кто с рождения имеет все преимущества и не пользуется ими. Все же он знал, что нашел свою женщину. Лэндлесс дружески хихикнул в трубку.
Положив трубку, она отпила еще глоток шампанского, спрашивая себя, не слишком ли глубоко она увязла. Она давно усвоила, что для членов королевской семьи не бывает бесплатных завтраков, не говоря уж о пятидесяти тысячах фунтов.
— Вы напряглись, мэм.
Она повернулась, осматривая свои вновь обретшие упругость груди. Полотенце соскользнуло с нее.
— Хватит с мышцами плечей, Брент. Займемся внутренними женскими органами.
Лейтенант Брентвуд Олбери-Хант, гвардеец ростом шесть футов и три дюйма, прикомандированный ко дворцу в качестве личного конюшего принцессы, отдал честь и встал по стойке «смирно». Его полотенце тоже сползло на пол, и она подвергла его шутливому критическому осмотру. Он знал, что переведен сюда по запросу к командиру его полка и что ночная вахта под ее надзором будет нелегкой.
Декабрь. Рождественская неделя
— Это невозможно, Френсис.
«Я назначаю министров не для того, чтобы они говорили мне, будто что-то невозможно», — с раздражением подумал Урхарт. Но канцлер казначейства настаивал, и Урхарт знал, что он прав.
Они сгрудились кучкой в углу комнаты для приемов партийной штаб-квартиры, где влиятельные лица партии собрались, чтобы сэкономить деньги и время, отметив одновременно Рождество и проводы на покой функционеров-ветеранов. Зарплаты работников аппарата обычно были жалкими, условия труда — кошмарными, и при этом предполагалось, что они не станут демонстрировать ни независимого ума, ни независимых манер. В ответ трудяги рассчитывали на признание их заслуг по прошествии изрядного количества лет либо в форме приглашения на прием в Букингемский дворец и скромного места в ежегодном наградном списке, либо прощального приема, на котором обычно недоступные министры собирались вместе, чтобы выпить сладкого немецкого вина, потыкать вилкой в сосиску и поздравить уходящих на пенсию служащих, о существовании которых они часто и не подозревали. Однако Урхарт с удовольствием выполнял эти свои обязанности по отношению к пожилой, но еще энергичной секретарше миссис Стэгг. Больше в партии никто, кажется, не был достаточно стар, чтобы помнить, как она появилась в их штаб-квартире. Приготовленный ею чай был отвратительным пойлом, ее кофе не отличался от чая, зато ее чувство юмора было глотком свежего воздуха среди помпезности, обычной среди политиков, и одного ее шумного появления в комнате часто бывало достаточно, чтобы предотвратить какое-нибудь неприятное столкновение. Урхарт влюбился в нее, когда больше тридцати лет назад свежеиспеченным членом парламента зачарованно наблюдал, как она, обнаружив на пиджаке холостяка Тэда Хита оторванную пуговицу, заставила лидера партии раздеться до рубашки и тут же пришила ему новую. Урхарт знал, что это была уже третья ее попытка уйти на пенсию, но теперь, в семьдесят два года, эта попытка скорее всего была последней. Ради нее Урхарт решил отложить свои дела в сторону, что ему, впрочем, не совсем удалось.
