Томас Гиффорд - Сокровища Рейха
Наконец Питерсон, вздохнув, поднялся:
– Идемте посмотрим, что осталось от того типа, которого вы убили. – И когда я уже застегивал дубленку, добавил: – Черт возьми, надеюсь, его еще не замело полностью.
Говорят, что, если на улице стужа, трудно определить, когда становится еще холоднее. Чушь собачья. Было минус сорок, скорость ветра достигала тридцати миль в час, и я не припомню, чтобы мне когда-либо в жизни случалось выходить в такую погоду. Наступило утро, и по мере того, как становилось светлее, открывалась непривычная картина… Точно это не Земля, а другая планета, давным-давно безжизненная. Выстроившиеся в ряд деревья, обсыпанные снегом, скрываются в метельной дымке. Лужайка покрыта ровным настом, который потрескивает и ломается под ногами…
Хвостовая часть сломанного снегохода уныло торчала из-под снега подобно останкам самолета, тридцать лет назад потерпевшего аварию в Ливийской пустыне. Гонимая по насту поземка завивалась вихрями вокруг его остова и мчалась дальше.
Убитый превратился в один из снежных бугров, но я хорошо знал, где искать. Питерсон принялся за работу и начал разгребать снег, пока не показалась рука, синюшная, ломкая. Снег теперь был цвета ржавчины, и Питерсон продолжал с остервенением копать дальше. Я стал помогать ему, чтобы не замерзнуть. Мы как бы разворачивали завернутый во много слоев бумаги какой-то жуткий подарок. Убитый не вызывал у меня никакого интереса. Однако я продолжал отбрасывать снег. Питерсон что-то бормотал себе под нос. Когда мы наконец откопали труп, небо стало совсем серым.
Человек лежал на спине, обе ноги были переломаны и неестественно вывернуты. Полголовы было снесено моим первым выстрелом, а лицо так сильно обезображено в результате удара о ветровое стекло, что убитого с трудом можно было узнать. Толстую дубленку разодрало в клочья моим вторым выстрелом; на ней запеклась кровь, и обрывки мышц прилипли к меху изнутри. На снегу вокруг была кровь – замерзшие рубиновые кристаллы – и кусочки плоти.
– Невероятно! – выпрямляясь, прокричал Питерсон, стараясь перекрыть свист ветра. – Просто невероятное месиво.
– Это тот верзила, который пытался убить меня на шоссе. Я узнал его, можете мне поверить.
Питерсон посмотрел на меня, словно хотел сказать, что он слышал все, ничего не пропустил. Потом взял винтовку убийцы, которую тот, по-видимому, сжимал в руках до последнего момента. Я нашел и поднял свою двустволку. Мы направились обратно к дому.
– Купер, – прокричал Питерсон через плечо, – от вас дьявольски много неприятностей! Господи. – Он вошел в дом. – Ума не приложу, черт побери, как мы затащим похоронные дроги сюда в такой снег. На всех четырех колесах моего «кадиллака» зимние покрышки, и все равно мне потребовалось целых два часа, чтобы добраться к вам. Вот незадача.
Мы пили кофе. Я нашел аспирин. В желудке все еще было отвратительно после выпитого вчера виски. Я уже отвык от виски и теперь боялся, как бы не вернуться к старому.
Вместе с Питерсоном мы перебрали одно за другим события прошедшей ночи, которые завершились гибелью того верзилы. Питерсон заверил меня, что с моей стороны это чистейший случай самозащиты и мне не о чем беспокоиться, но, конечно, придется написать официальное объяснение. Для опознания убитого, если при нем не окажется никаких документов, потребуется некоторое время, впрочем, об этом пока рано думать.
Питерсона больше всего занимал вопрос, имел ли человек, чей замерзший труп сейчас лежал в снегу, какое-либо отношение к убийству Сирила и Полы. Есть ли тут вообще какая-то связь? А если есть, то какая? Что было общего у Сирила, Полы и у меня? Почему кто-то так стремится убрать нас? Кто они, эти люди? Естественно, что теперь уже покушение на меня на шоссе нельзя считать единичным, случайным актом насилия. Это было намеренное преследование с целью прикончить меня.
– Они не успокоятся, Купер, – сказал Питерсон, дуя на кофе и поигрывая массивным золотым перстнем с печаткой, – потому что, насколько я понимаю, это люди весьма решительные, а вам до сих пор удавалось от них ускользнуть. Надо полагать, они крайне раздражены, что не сумели разделаться с вами.
– И что же мне теперь делать? – спросил я устало.
– Прежде всего покинуть этот дом. Переезжайте в город или поживите у Бреннера… Можете?
– Какое-то время, – ответил я.
– До тех пор пока мы что-нибудь не придумаем, Купер.
Он вышел на улицу к своему «кадиллаку» и связался по радио со «скорой помощью». Там ответили, что попытаются пробиться к нам.
Вернулся он с кислым видом. Это был уже совсем не тот прежний веселый старина Питерсон, которому все нипочем… Он опустился в кресло возле стола деда.
– Вчера вечером мы вскрыли этот металлический ящик. Там оказались бумаги со столбцами цифр, множество будто бы совсем невинных страниц с немецким текстом, листки с цифрами и отдельными словами на немецком, несколько схем, похоже, организационного порядка, вроде бы что-то военное, списки американских городов, списки крупных фирм, графики. Лично мне это ни о чем не говорит. И тем не менее мы совершенно уверены, точнее, почти уверены, что Пола погибла именно из-за них, из-за этого старого хлама. – В голосе Питерсона чувствовалось возмущение, чего до сих пор я не слышал. Углы его губ опустились, черные усы поникли. – Я начинаю приходить в бешенство от всего этого, Купер, – от того, что убивают граждан под самым моим носом, от того, что эти гады, кто бы они ни были, плевать на меня хотели. Я уже говорил вам: иногда происшествия доставляют мне удовольствие, они напоминают мне, что я все еще живу и надо шевелить мозгами. Но в данном случае это не так. Дело приняло нешуточный оборот. Вы согласны со мной?
Я не понял, был ли его вопрос просто риторическим, и на всякий случай ответил:
– Лично мне все это с самого начала не казалось шуткой.
Он откашлялся, кивнул:
– Конечно. Я понимаю. Какие уж тут шутки, когда дело непосредственно касается тебя. Я что? Я не был причастен. Мне представился любопытный случай, и было интересно. Теперь же я тоже вовлечен в это дело. Я знаю всех вас – вы для меня уже не просто какие-то актеры в этом маленьком представлении для моего развлечения. – Он сжал пальцы в кулак и стукнул себя по подбородку. – Вы понимаете, о чем я говорю, Купер? – Он прошелся по комнате, постоял, греясь у камина и глядя в огонь, перевел взгляд на отверстие в панели стены, проделанное пулей. Взял винтовку, из которой стрелял в меня долговязый. Некоторое время изучал ее, вертя в руках, читая все, что было на ней написано, и проворчал: – Маузер, калибр 7,65. Отличное оружие, хорошо ухоженное. Изготовлено на «Маузер верке» в Оберндорфе на Неккаре. Винтовка что надо. – Он вновь отошел к стене, оглядел еще раз отверстие, провел по нему кончиком пальца, потом посмотрел в прицел. – Оптический прицел фирмы «Цейс», пуля… пуля почти одиннадцать граммов, летит со скоростью около двух тысяч семисот футов в секунду. Как говорится, при такой скорости палкой от нее не отмахнешься, Купер.
Он вернулся к столу и погрузился в кресло. В жуткой тишине дома оно оглушительно скрипнуло. Потрескивал огонь, дробно стучал в стекло снег.
– Такая пуля убивает двумя способами. Если она попадает в какой-нибудь жизненно важный орган – мозг, позвоночник или в область сердца, – объекту каюк. Если же она не заденет ни один из этих органов, но поразит достаточно живой ткани, – объекту все равно каюк. Однако в первом случае вероятность попадания невелика. Чтобы она увеличилась, требуется оружие помощнее, пуля с еще большей скоростью полета, обеспечивающая широкое поражение… Вы следите за ходом моей мысли, Купер? Так вот. Сигналы от разорванных нервов вызовут короткое замыкание в вашем мозгу – и прости-прощай. Это один из видов шока. Есть и другой. Например, такой, при котором от удара пули лопаются вены и артерии, ведущие к вашему головному мозгу, – и все, конец… Так вот, наш покойный друг исключил всякий риск. На случай промаха, если не будет задет ни один ваш жизненно важный орган, он использовал мягкую пулю в тонкой оболочке, которая, взорвавшись у вас внутри, повредила бы значительную часть живой ткани и убила бы вас даже при попадании в плечо или бедро. Кроме того, скорость полета у нее такова, что при любом попадании пуля почти наверняка вызвала бы шок.
От монотонной речи Питерсона меня затошнило еще больше.
– Откуда вам, черт побери, все это известно? – спросил я.
– Жизненный опыт, – ответил он. – Ужасно, не правда ли?
Пока он рассказывал безразличным тоном, что этот убийца намеревался сделать со мной, я слушал и думал о том, что с верзилой сделал я сам: первым выстрелом ему, выходит, снесло солидную часть мозга, то есть жизненно важного органа, в результате чего наступила мгновенная смерть. Второй выстрел должен был повредить обширную часть живой ткани и вызвать шок, но к тому времени этот человек был уже мертв.
