Станислав Рем - Переведи меня через Майдан...
— Мне нужна ваша помощь.
— Личная? Или как?
Андрей Николаевич поморщился:
— Не то говоришь, что думаешь, Анатольевич. Естественно, мне нужна поддержка вашей службы.
Тимощук запахнулся в махровый халат:
— А ты не спеши, Андрей Николаевич. Ещё разок окунись, потом пивка выпей. А вот после разговор, глядишь, и завяжется. — Олег Анатольевич налил себе светлого пива и приложился к бокалу. Опустошив половину глава службы безопасности вытянул ноги.
— Да если уже начали разговор, то нужно его и продолжить. — заметил Козаченко.
— И чем ты можешь нас заинтересовать?
Кандидат от оппозиции покрутил в пальцах запотевший бокал с пивом.
— Предлагаю деньги. Хорошие деньги.
Олег Анатольевич отрицательно покачал головой:
— Лично меня подобное предложение не интересует. — голова шефа СБУ повернулась в сторону зама. — Михаил, а как ты?
Подчинённый только бросил взгляд на начальство и отвернулся.
— Вот видишь, Андрей Николаевич, никому из нас деньги не нужны. Точнее, они нужны, но не те, что предлагаешь ты. Нам несподручно касаться твоих финансов.
Козаченко отпил из бокала, хмуро посмотрел на собеседника.
— Деньги они и есть деньги. Не пахнут. Молчат. Поверь финансисту.
— Верю. — Тимощук сделал глубокий глоток. — Не пахнут, это точно. Они воняют. — глава СБУ поморщился. — Мы, как то проводили спецоперацию по уничтожению старых купюр. Знаешь, Николаевич, видимо, давненько ты не бывал в своих, точнее, в государственных хранилищах. Старые купюры, которые прошли через тысячи, даже через сотни тысяч рук, не просто воняют. Они смердят. Невозможно взять в руки. Затёртые, маслянистые, скользкие. Меня такие деньги не интересуют. Не хочу проколоться.
Козаченко несколько минут пытался привести свои мысли в порядок. Собеседники, сидящие перед ним, были на порядок выше его. Всем. Точнее, тем, во что он сейчас решился играть.
— Неужели вам нравится унижаться перед…
Политик не смог найти подходящей характеристики для ныне действующего президента страны.
— Почему именно унижаться? — Тимощук плотнее запахнулся в халат. — Ты вот с ним сколько лет шёл рука об руку, пока горшки не побили? Восемь? Восемь! И не унижался. Даже наоборот. Отцом родным называл. Разве что отчество себе его не взял. Ну да это присказка. — Тимощук отправил заместителя за новой партией бутылок с пивом. — Ты мне сказку глаголь.
— Что ты хочешь? — поставил вопрос ребром кандидат.
— Вот это другое дело. Что тебе сказать… У нас, вроде бы, как всё имеется. — Тимощук разломал клешню краба, извлёк белое, нежное мясо, и принялся его жевать. — Одного только не хватает.
— Чего? — Козаченко понял, о чём идёт речь. И не ошибся.
— Свобода! Во всех её проявлениях. Свобода — как понятие объёмное и растяжимое. — Интересно, подумал Козаченко, насколько много власти, или свободы, они сейчас запросят?
Молчание Козаченко Тимощук понял по своему.
— И нас интересует только это. Свобода — понятие реальное, и вполне ощутимое. Особенно, когда в тюрьме, — Козаченко вздрогнул при этих словах. — Когда находишься в камере, чётко понимаешь, твоя свобода довольно сильно ограничена. И не только четырьмя стенами, но и отношениями к тебе арестантов и конвоиров. И чем больший срок ты мотаешь в заключении, тем больше тебе нравится свобода.
— На что намекаешь, Олег Анатольевич?
— Ни на что. Пойдём, попаримся. Глядишь, и начнёшь, Андрей Николаевич, абстрактно, но чётко представлять свои желания. И формулировать их.
— Если ты имеешь ввиду свободу на уровне КГБ, то сам понимать должен, подобного я тебе обещать не в состоянии.
Тимощук поднялся с плетёного кресла:
— Не в том направлении мыслишь, Андрей Николаевич. Да и вообще, перестань пока мыслить. Идём париться.
* * *— Добрый вечер, Степан Григорьевич.
— Послушайте, вы же говорили, что позвоните завтра!
— Обстоятельства изменились. Можно говорить или нет?
— Можно.
— Вы просьбу наших друзей выполнили?
— Да.
— Когда?
— Два часа назад.
— При каких обстоятельствах.
— На ужине.
— Точнее.
— Коз….
— Не называйте имён. — резко перебил голос.
Тарасюк чертыхнулся: идиоты, постоянно перестраховываются. И остолбенел: а что если СБУ, или кто там ещё, прослушивают мобильники? Телефон неожиданно приобрёл больший вес и чуть не выпал из ослабевшей руки.
— Почему замолчали? Говорите. — настойчиво раздавался голос невидимого собеседника.
— Он ужинал со своим окружением. — с трудом договорил Тарасюк. — Или я снова сделал что-то не то?
— Нет, всё в порядке. И перестаньте нервничать. Вы ничего не заметили в поведении шефа?
— Вроде бы нет.
— Почему так неуверенно сказали: вроде бы нет? Или, всё-таки заметили?
Тарасюк мысленно выругался.
— Втянули вы меня…
— Расслабьтесь, всё идёт по плану. Так, да или нет?
— Нет.
— Ждите следующего звонка.
* * *Синчук нажал кнопку рации..
— Сергей, как там у вас?
— Всё в норме. — голос звучал глухо, словно из под подполья.
— Гости прибыли?
— Так точно. Находятся в сауне, парятся.
— Ничего необычного не заметил?
— Да нет. Гости прибыли на двух машинах. Охрана в «Опеле», осталась стоять за забором.
— Хозяин сам?
— Сам. Но через час приехал Петренко.
— А этого каким ветром принесло?
— Понятия не имею.
— Что он делает?
— Пытался пройти к шефу, но его не пустили. Попросил вызвать гостя. Тоже отказали. Теперь сидит и пьёт водку.
— С кем пьёт?
— Сам.
Подполковник выматерился:
— Если нажрётся, сразу звони мне.
Синчук отключил телефон и ещё раз выругался: очередная ночь псу под хвост. Теперь ещё с этим сраным депутатом разбираться. Развернув полиэтиленовый пакет, подполковник поморщился: бутерброд с колбасой, собранный утром женой, на такой жаре к вечеру «сдох»: стал скользким и противным.
— Что за день… — звонок мобильного телефона приостановил исторжение нового потока эмоций. — Синчук слушает.
— Слушай, подполковник. — голос начальника областного управления СБУ, прямого руководителя, сейчас был явно не к месту. — Ты кого ко мне на дачу послал, а? Эти, твои ханурики продали два поддона кирпича… Представляешь? Силикатного. Кизиловского. Ты знаешь, по чём ныне такой кирпич?
Нет, — Синчук прикрыл мембрану телефона и выматерился. — день сегодня действительно хреновый.
* * *Богдан Васильевич Петренко напился не случайно. Точнее, напился специально. В надежде заглушить те чувства, которые именуются сомнением.
После встречи с Луговым, он всё время физически ощущал, как привычная, твёрдая поверхность земли уходит у него из под ног. На Козаченко собирались совершить покушение. Такое с трудом укладывалось в голове. Но, Петренко прекрасно понимал: Луговой не из тех людей, чтобы шутить. Это раз. И он не сам проявил инициативу. Льву Николаевичу, как помнил Богдан Васильевич, сантименты были не свойственны. Политологу приказали — он выполнил распоряжение. Чьё? И так понятно. И вот именно с этого места размышлений земля то из под ног и начала убегать.
У Богдана Петровича было два варианта действий. И оба его никак не привлекали. Предположим, говорил сам себе бывший секретарь ЦК ВЛКСМ, я сообщу Козаченко о том, что того собираются отправить к праотцам. И, первый вопрос, какой зададут в ответ, будет звучать так: а откуда, пан Петренко, вам известно об отравлении? Ах, от товарища Лугового… А что вас объединяет со Львом Николаевичем? — последует второй вопрос. А за ним и третий: а почему вы скрывали факт вашего тесного знакомства с российским политологом? И четвёртый: а почему Луговой обратился именно к вам? С этих, и последующих вопросов то и начнётся крах его и без того шаткой карьеры. И тогда всё! Повторного возвращения в «большую политику» не состоится. Факт!
А если промолчать, результат понятен без слов.
Сомнения Богдана Васильевича мучили долго. Пока их не залил алкоголь.
* * *Андрей Николаевич вскрыл панцирь краба и осторожно выцарапал мясо:
— Божественно. Давненько такого не ел.
— Вот и замечательно. — Тимощук разлил коньяк по бокалам, раздал их гостям. — Итак, Николаевич, выпьем за будущее. Точнее, за то будущее, которое каждый сам для себя рисует. И на которое надеется.
— Я бы выпил за то будущее, которое не рисуют, а создают. — Козаченко слегка пригубил спиртное.
— Создать — не проблема. — вставил реплику зам Тимощука Лосев. — По крайней мере, у нас всё для этого есть. А вот спланировать, задача не из простых.
Козаченко почувствовал, как его бросило в жар. Странно, раньше никогда коньяк так на него не действовал.
