Гюнтер Карау - Двойная игра
По проводам передавали какие-то ряды цифр, когда сквозь листву берез я заметил приближавшуюся по просеке группу велосипедистов. Я рванул вниз кабель и антенну, зашвырнул их концы так далеко, как только смог, быстренько уложил кошки и рацию в корзину и насыпал сверху грибов. И велосипедисты, подъехав ближе, обнаружили грибника, сортировавшего свою добычу. Впереди ехали двое детей. Мальчик, спрыгнув с велосипеда, крикнул тормозившему сзади отцу:
— Посмотри-ка, какие у него грибочки! А у нас ничего! Почему мы до сих пор ничего не нашли?
Папаша уставился на меня с завистью и недоверием.
— Чудесные грибы, — сказал он.
— Да, — подтвердил я, — к тому же совсем не тронутые червем. В этом году они появились раньше обычного. — И я продолжал хладнокровно чистить грибы, одновременно разглагольствуя по поводу методов их сбора.
А девочке прямо-таки не стоялось на месте от нетерпения.
— Где, где вы их нашли? Вы не хотите нам показать?
Я сделал довольно неопределенный жест:
— Там. Езжайте туда. Здесь ничего нет: слишком сухо. А вон там, недалеко, дорога спускается вниз.
Дети мигом вскочили на велосипеды. Мальчик уже тронулся с места, а девочка, устремившаяся было за ним, зацепилась педалью за провод, который я спустил вниз по столбу.
— Дурацкая проволока! — крикнула она.
Отец кивнул мне на прощание:
— Большое спасибо.
Затем он стал помогать девочке выпутаться из провода. Он дергал и яростно рвал его до тех пор, пока до него не дошло, что это за провод. Он поднял глаза к верхушке столба, однако так и не смог оторвать второй конец. Изрыгнув проклятие, он швырнул спутанный провод в траву:
— Типично русская манера. Все время что-то чинят и все вокруг расшвыривают. В немецком-то лесу!
Это был один из тех типов, которые всегда все знают и видят на три метра под землей. Когда смолкло попискивание его велосипеда, я посчитал, что операция закончена. По крайней мере, для меня. День прошел, и слава богу. Что бы там ни было, но в моей корзине лежали прекрасные грибы, которые я в качестве алиби мог предъявить Ренате.
Сидя в бункере, мы, конечно же, не могли знать, что произошло. Сергей Антонович еще какое-то время продолжал операцию, а .затем дал отбой. Когда мы поднялись наверх и остановились возле машины, которая должна была отвезти нас, он, перед тем как сесть в нее, посмотрел на меня долгим взглядом. Казалось, льдинки в его серых глазах похолодели еще на несколько градусов. Он сказал очень сдержанно, а старший лейтенант быстро перевел:
— Вы ведете чертовски опасную игру.
Я выдержал его взгляд и намеренно тихо проговорил:
— Это не игра, товарищ полковник.
В машине он курил «Беломор», делая глубокие затяжки, и что-то беспрестанно говорил переводчику, сидевшему рядом с водителем. У меня уже не было желания вслушиваться. Что прошло, того теперь не вернешь. Можно только либо поумнеть, либо поглупеть. Однако Сергей Антонович вдруг протянул мне пачку папирос, а старший лейтенант, повернувшись ко мне, с особым выражением перевел:
— Товарищ полковник убежден: вы знаете, что делаете. Он просит извинить его за резкость. Был очень напряженный день. Сейчас он приглашает вас на подведение итогов. Он говорит, что считает операцию совместной, что убежден: наш человек там, в лесу, сделал все, что мог.
13
Телеграмма (молния).
Отправлена 1.2 в 16.30.
Секретно.
Вручить дежурному офицеру.
Копии — начальнику отдела по связи с общественностью и начальнику уголовной полиции.
Содержание: по поводу телеграммы в адрес отдела уголовной полиции и письма, отправленного с курьером в адрес отдела по связи с общественностью. Оба документа от 31.1 относительно сообщения в прессе.
Представленное по служебной линии сообщение для публикации в прессе (о происшествии под условным наименованием «Шаденфойер») считать недействительным. Там, где сообщение передано по инстанциям, следует срочно задержать его, в случае необходимости минуя промежуточные инстанции.
Ознакомить окружной совет, первый отдел окружного управления и окружное управление лесного хозяйства.
ВРИО начальника: дежурный офицер
(подпись неразборчива).
Найденная вторая фишка для го — та песчинка на чаше весов, которая способна повлиять на решение. Эрхард Холле рад, что просьба товарища Вернера допустить его к расследованию в качестве консультанта удовлетворена. Из архива учебных материалов он получает старое дело под названием «Мертвый глаз», чтобы сопоставить его с новым делом «Шаденфойер». При повторном просмотре материала он не в силах скрыть своего разочарования. В те времена, но всей вероятности, протоколы велись чересчур лаконично. Либо правила ведения делопроизводства были менее строги, либо из-за особой важности событий меньше доверяли бумаге. Однако на одной из пленок, которую Вернер дает ему в дополнение к учебному материалу и которую он по все еще действующему старому ключу корректирует, обе фишки для го упоминаются два раза. В одном месте даже слышно, как Йохен демонстрирует манеру доктора Баума клацать фишками, перебрасывая их, подобно фокуснику, с ладони на ладонь. Тогда о новом человеке в западноберлинской резидентуре ЦРУ еще не было никаких материалов: ни фотографии, ни образца почерка, ни сведений о служебной карьере. И наряду с его описанием, которое Йохен Неблинг несколько раз пополнял деталями, привычка перекидывать фишки для го в течение некоторого времени оставалась важнейшим сведением в заведенном на него досье.
Эрхард Холле вовсе не собирается утверждать наличие прямой связи между двумя фишками для го, найденными вблизи места обнаружения трупа около автострады на Пренцлау, и человеком, постоянно носившим их с собой, как некоторые носят визитную карточку. Но он первый признает вероятность такой взаимосвязи. И все-таки это для него не истина в последней инстанции. У каждой профессии своя этика, базирующаяся на разнообразных понятиях и символах. У Эрхарда Холле в этом вопросе все редуцируется к одному-единственному пункту. Этот пункт — доказательства.
— Удалось ли нам хоть что-нибудь доказать? — спрашивает он однажды Вернера, после того как они перебирают все мыслимые варианты. — Если бы мы поискали еще, то могли обнаружить и третью фишку. Что тогда?
— Так давай ищи! — бурчит в ответ Вернер. — Можно подумать, что не ты за мной, а я за тобой бегал!
Что-что, а уж одно-то Эрхард Холле хорошо усвоил: самые тяжелые случаи — это те, где все нелогично. Удалось установить мотив преступления, но некого подозревать в нем. Нет субъекта, чьи качества и чей образ жизни соответствовали бы характеру преступления. Пропадает вещь, и никто не знает, была ли она вообще. Девственница умирает от аборта. Внезапно начинает говорить свидетель, всю жизнь считавшийся глухонемым. И совершеннейший абсурд — это когда труп появляется там, где ему совсем не место. Иногда в учебных материалах все упрощается: скажи мне, кто жертва, и я скажу тебе, кто преступник. Если в нашем случае продолжать тянуть нить за найденный конец и продолжать распутывать клубок, то постановка проблемы будет иной, более сложной: кто человек с фишками для го — жертва или преступник?
Холле еще раз сравнивает данные судебно-медицинского заключения о трупе, обнаруженном у автострады, с описанием доктора Баума. С одной стороны, характерные признаки, которые позволили бы идентифицировать труп, отсутствуют, но с другой — пол, рост, вес, телосложение и возраст не исключают идентичности.
Между тем аппарат, помогающий Холле вести расследование, работает все активнее. В государственной библиотеке так ничего и не происходит. Правда, перестраховки ради наводят справки о молодой мулатке Виоле Родригес, записавшейся в библиотеку. Но, во-первых, оказывается, она интересуется не старояпонской поэзией, а немецким фольклором, а во-вторых, тут же выясняется, что это студентка, приехавшая по обмену с Кубы.
Проверка транзитного автомобильного сообщения тоже мало что дает. В период, когда могло быть совершено преступление, пограничным контролем не отмечено никаких происшествий и нарушений, за исключением того случая, когда шведская туристка, возвращавшаяся из Гданьска, так сильно набралась, что в Пенкуне не могла вспомнить свое имя и фамилию, и случая с путешественником без гражданства, у которого таможенники изъяли антикварную вещь — готического ангела с одним крылом. Ни в том, ни в другом случае дополнительная проверка разницы между временем въезда и временем выезда не выявила ничего подозрительного. Кто въехал, тот и выехал. Одним словом, как при игре в «любит — не любит», когда все время выходит «не любит». Но тут Холле, уже уставший от рутинных проверок и сравнений, вдруг наталкивается на одно обстоятельство, которое на первый взгляд не бог весть что, тем не менее заставляет задуматься.
