Майкл Уивер - Заложники обмана
Он снова рванул рубашку, слушал, как трещит материя, и чувствовал, что готов быть жестоким, готов убить ее, если придется, и приходил в восторг оттого, что может причинить страдания.
Его мозг посылал огненные стрелы в его руки, которые, касаясь ее тела, порождали влагу страсти, пальцы жадно ощущали эту влагу, как будто все познание мира об этих вещах сосредоточилось в их кончиках. О, как он чувствовал ее в эти минуты, как чувствовал возникновение тепла, идущего у нее изнутри и готового отдаться ему; он точно знал, к чему следует прикасаться ради этого, а к чему нет.
Она все еще боролась с ним, но Дарнинг сознавал, что она слабеет. Он слышал теперь лишь негромкие, воркующие просьбы не мучить ее. Удерживая ее на месте всем весом своего тела, он начал срывать с себя одежду.
Света в комнате не было, но бледные лучи луны лились в открытое окно, то самое, через которое он десять минут назад проник сюда. Ему больше всего нравился именно такой путь. Войти силой. Перебраться через темный подоконник в комнату к спящей женщине и бросить первый взгляд на то, что его ожидает. На чудесное вместилище либидо. И вот перед ним она… ничего еще не ведающая, беззащитная, ее тело полно тайны и не ожидает насилия. Пока он стоит и дрожит от возбуждения. Пока он слушает ее дыхание и видит, как слегка приподнимается и вновь опадает ее грудь. Пока он смотрит на плавную линию ее живота и холм Венеры чуть ниже.
Все это ждет меня.
Сладчайший Иисус Христос.
И мне пятьдесят четыре года, будь они прокляты.
Я министр юстиции Соединенных Штатов.
И когда же эта жалкая клоунада перестанет быть всеподчиняющим содержанием моего существования?
Генри Дарнинг пылко надеялся, что никогда.
Сбросив с себя одежду, совершенно нагой, он заглушил ее крики, зажав ей рот своими губами.
Она укусила ему губу. Сильно. Болезненно.
– Только сделай это еще раз, и я откушу тебе нос, – пригрозил он.
Она не делала этого больше.
Но продолжала сопротивляться даже тогда, когда он вошел в нее. И не был при том нежен. Вошел не как возлюбленный. И даже не как друг. Скорее со злостью, как тот, кто вонзает острие. Но и это было частью ритуала, которую нельзя опустить. Никогда в жизни он не ощущал себя столь алчущим. И столь сильным.
Я дьявольски силен.
То была правда. Ничто его сейчас не сдерживало. Если бы внутренний голос повелел ему подняться на вершину Монумента Вашингтона и спрыгнуть оттуда, он бы это сделал. Без сомнения. Все любимые им звуки отдавались у него в голове. Новые мечты рождались для него.
Я сам свое поле битвы.
Он грубо ухватил в горсть прядь ее волос, перевернул женщину на живот и принялся содомировать ее сзади.
Продвигаясь на какую-нибудь четверть дюйма с каждым ударом, он слушал, как она стонет:
– Боже, ты меня убиваешь!
И вот так он кончил. Конец всегда оставался загадкой. Возможно, частью еще большей загадки, неких великих таинств. Случалось, что он почти презирал завершающий акт, находил его безнадежно пустым и опустошающим, приносящим лишь полное психическое и физическое изнеможение.
Но не сегодня. Нынешняя ночь оказалась иной, нынешней ночью он, когда уже был близок к завершению, осознал на мгновение всю сладкую муку любви.
Она лежала с ним рядом в темноте, крепко его обняв.
– Я люблю тебя, – сказала она.
Он поцеловал ее. Но то был не более как условный рефлекс на ее слова.
– Прости, что больно укусила тебе губу.
– Переживу, – отозвался он.
– Меня словно унесло куда-то.
– Ты была восхитительна.
– Это ты был восхитителен. Делал все с таким невероятным пылом.
– Ты имеешь в виду такую надоедливую штуку, как секс?
– Какой ты иногда смешной, – рассмеялась она.
– А это потому, что на самом деле я клоун, – ответил он.
Я могу изменять и спасать жизни. Все-таки я больше, чем просто клоун, подумал Дарнинг, когда она уже уснула. И я это сделал…
Я сделал это тогда в Виргинии. И еще сделаю снова. Но прошли часы, пока он смог уснуть.
Глава 14
Это был район небольших овощных ферм на северо-запад от Питтсбурга, и Джьянни Гарецки пришлось долго тащиться туда по унылой, наводящей тоску местности.
Следуя указаниям Анджело Альберто, он свернул к востоку на грязную дорогу, которая вела то через лесные участки, то по открытому полю. Завидев потемневший от непогоды фермерский дом, проехал по ведущей к нему пыльной дорожке и остановил машину.
На почтовом ящике стояло имя Ричард Пембертон. Ничего не скажешь, значительная этническая перемена по сравнению с Франком Альберто.
Джьянни поднялся на парадное крыльцо, постучал в дверь и немного подождал. Постучал снова, погромче. Снова не получив ответа, спустился с крыльца и обошел дом сзади.
Перед сараем стоял грузовичок-пикап. Однако кроме нескольких коз и коров в сарае никого не было. Стайка цыплят тюкала клювами по земле.
Прикрыв ладонью глаза от солнца, Джьянни поглядел на поле. Какой-то человек мотыжил землю. Джьянни двинулся по направлению к нему, стараясь держать пустые руки на виду.
Человек заметил его с расстояния примерно в сто ярдов. Он перестал работать, бросил мотыгу и молча ждал, пока Джьянни подойдет поближе. Одет он был в выцветший комбинезон, на голове кепка с большим козырьком. Вначале человек не двигался, потом вдруг присел на корточки между рядами растений, которые Джьянни принял за кукурузу.
Когда их разделяло уже не более десяти ярдов, человек встал. В руках он держал ружье.
– Бьет достаточно далеко, – произнес Фрэнк Альберто.
Джьянни понял, что Альберто никогда не расстается с оружием. Ничего себе житье. Как и у меня. За исключением того, что Фрэнк Альберто живет так уже девять лет. Так же, по-видимому, вынужден вести себя и Витторио Батталья, где бы он ни жил.
– Тебе чего здесь надо? – спросил Фрэнк, сохранивший нью-йоркский выговор в неприкосновенности.
Джьянни присмотрелся к нему и не обнаружил никакого сходства с сыном и ничего похожего на облик долголетней жертвы. Ни капли лишнего жира. Папаша Энджи был большой, мускулистый и явно сильный мужчина. Дон Донатти охарактеризовал его как pazzerello, то есть психопата. Качество, которое может не только подвести других, но и довести до гибели своего обладателя.
– Я всего лишь хотел бы поговорить, – ответил Джьянни.
– О чем?
– О Витторио Батталье. Я его друг, мистер Альберто. И не желаю зла ни вам, ни Витторио.
– А ты-то кто такой, черт тебя возьми? – У Альберто потемнели глаза.
– Меня зовут Джьянни Гарецки. Я сын ваших бывших соседей. Изучал искусство вместе с Витторио и вашим Энджи.
– Чепуха! Я видел фотографии Гарецки. Он на вас ничуть не похож.
Джьянни осторожно снял парик и очки, отклеил усы. Они стояли на кукурузном поле под ярким палящим солнцем и смотрели друг на друга.
– Стало быть, Энджи сказал вам, где я.
– Не сердитесь на него. У него не было выбора.
– Каждый имеет свой гребаный выбор.
– Это не его вина, мистер Альберто. Я сказал, что если он не сообщит мне, где вы живете, то я сдам его Дону Донатти.
Фрэнк Альберто двинулся к Джьянни медленным, почти небрежным шагом. Примерно в трех футах остановился и поглядел на него. Затем почти незаметным движением ударил Гарецки в подбородок прикладом ружья.
И Джьянни свалился в кукурузу.
Он приходил в себя постепенно – так поднимается на поверхность аквалангист, задерживаясь на некоторое время на каждом уровне. Было больно, однако это ощущение в последнее время сделалось для него привычным. Стараясь собраться с мыслями, он держал глаза закрытыми дольше, чем мог бы. Открыв их, он уже был подготовлен.
Он сидел в лесу, опершись спиной о ствол дерева. Было прохладно и тенисто, но лучи солнца пробивались сквозь листву. Кора у дерева, возле которого он сидел, грубая и твердая. Фрэнк Альберто находился в нескольких футах от Джьянни и держал на коленях ружье.
Альберто показал вправо:
– Погляди-ка.
Джьянни поглядел. И увидел большую свежевырытую яму, с краю которой горкой высилась земля, а в землю воткнута лопата.
– Это для тебя.
Джьянни опустил веки и не произнес ни слова.
– К чему все это дерьмо? – задал вопрос Альберто. – Я имею в виду, что я давно уже помер. Никто в этом поганом мире… кроме моего сына да Витторио Баттальи… никто даже не знает, что я живой. А ты являешься прямо ко мне на поле и желаешь, понимаете ли, поговорить. Ни больше ни меньше.
Он прищелкнул пальцами. Достал пачку сигарет, вынул одну и закурил. Джьянни посмотрел на его руки – крупные и крепкие.
– Я уже девять лет как покойник, – продолжал Альберто. – Витторио для меня все одно что Бог. Мой собственный бог. Он меня воскресил. Ему я молюсь каждый вечер. А ты, понимаешь, захотел поговорить со мной о нем. Ладно. Говори. У тебя есть десять минут. После этого ты будешь разговаривать с Иисусом Христом.
