Евгений Коршунов - Операция «Хамелеон»
— Йес, сэр!
Дункан встал из-за походного, грубо сколоченного стола и прошелся по хижине. Здесь было душно, низкий потолок давил.
— Капитан Мак-Грегор прибыл!
Лорд Дункан окинул его ободряющим взглядом. Молодец! Красавец... Отличный офицер! Говорят, с амбицией! (Ему нравились люди с амбицией.) И все же жалко... Но ничего не поделаешь.
Зато о нем будет знать вся Англия.
Капитан стоял навытяжку и лишь взглядом следил за шагающим по хижине лордом.
— Вам поручается выступить с отрядом на Бинду. Эмир Бинды опять беспокоит наши торговые караваны. Кроме того, он продолжает торговать рабами. Вам поручается арестовать эмира и посадить на его место кого-нибудь посговорчивее. Письменный приказ вы получите позже.
— Йес, сэр!
«И все-таки жалко, что этот парень погибнет».
И лорд Дункан неожиданно подумал, что сам он уже немолод, отяжелел и, если бы не высокий рост, казался бы даже толстым. Он вспомнил себя вот таким же, как этот капитан, блестящим офицером в Индии.
Интересно, если бы в те годы его послали на верную смерть, смерть во имя Англии, как бы он себя вел? Да, он вел бы себя точно так же, как этот Мак-Грегор. Он пошел бы не моргнув глазом.
— Значит, конница эмиров была вооружена всем этим? — сказал Петр и кивнул на копья и стрелы.
— Зато отряды лорда Дункана имели «максимы».
Роберт допил стакан до дна.
— Фирма сделала пулеметы разборными — специально для двух носильщиков. Кстати, носильщики несли и разборные семидесятипятимиллиметровки: три человека на пушку. Офицеры вспоминали потом, что носильщики очень гордились выпавшей им честью. И конечно же, были очень довольны платой.
— Они уже у бара!
Профессор Нортон стоял в дверях холла. Таким Петр видел его впервые.
На профессоре были необъятных размеров шорты неопределенного цвета. Салатовая рубашка с трудом сходилась на обширном животе. Вся она вымазана варом, как и шорты, и массивные кривые ноги, и тяжелые, обнаженные по локоть руки.
Он держал небольшой, но увесистый брезентовый мешочек.
— А я... вот!
Профессор встряхнул мешок, и там что-то зазвенело.
— Пенсы! Оказалось, идеальные шайбы для моей лодки! И как это я раньше не догадался. Да сидите вы, сидите. Я сейчас...
И, потряхивая мешком, профессор поспешно проследовал через холл к лестнице, ведущей на второй этаж дома. Уже на лестнице он обернулся:
— Сегодня я закончил-таки лодку!
Он опять махнул мешком и, отдуваясь, поспешил вверх по лестнице.
Роберт слез с табуретки, обогнул стойку и принялся разливать виски.
— У профессора есть лодка? — спросил Петр.
— Хобби! Все свое свободное время проводит на пляже. То чинит ее, то усовершенствует. Простой деревянный баркас со стареньким мотором. Сейчас гораздо дешевле купить хороший пластмассовый глиссер, чем чинить это корыто. Но он не хочет. Говорит, что не доверяет этим современным безделушкам. Кроме того, мол, ему необходимо заниматься физическим трудом — тренировать сердце. Впрочем, на пляже все считают его немного... того!
Ужинали они в саду за домом.
Санди развесил на кустах стеклянные фонарики, зажег в них свечи. Тучи насекомых бились о горячее стекло, падали, налетали новые.
Профессор был в отличном настроении. К тому же сегодня, как никогда (по словам самого профессора), Санди удались запеченные улитки.
Сначала, увидев на блюде коричневые раковины, Петр чуть было не выскочил из-за стола, чем еще больше повысил настроение хозяина. Но затем, собравшись с духом, съел одну, еще одну, еще...
Это было вкусно.
«Вот бы увидели мои, как я здесь лопаю улиток! — улыбнулся про себя Петр, вспоминая отца, мать и сестер. — Мама наверняка бы просто плюнула, отец покачал бы головой, а сестры... Нет, сестры у меня современные. Сказали бы, что родители безнадежно отстали, да еще привели бы в пример какую-нибудь статью из научного журнала, в которой утверждается, что улитки очень полезны!»
— Миссис Нортон — француженка. Если вы хотите стать другом профессора, вы должны привыкнуть ко всяким диковинам французской кухни, — с набитым ртом пояснил Петру положение дел Роберт. — Мне тоже пришлось пройти через все это. Только меня мистер Нортон испытывал на лягушачьих лапках.
— Это было весело, черт возьми! — довольно рычал хозяин: Санди тщательно следил, чтобы его стакан все время был полон.
Когда покончили с улитками, Санди торжественно принес и установил на столе небольшую жаровню. Потом появились глиняный горшок и солидное блюдо с мясом, нарезанным длинными ломтиками. И в заключение Санди принес десятка два тонких и длинных лучинок.
Горшок был водружен на жаровню: через несколько минут в нем забулькала жидкость, запахло горячим прованским маслом.
Нортон плотоядно потирал толстые ладони:
— У вас в России такое не готовят, а?
Он ловко нанизал на лучинку кусочек мяса и привычно опустил его в кипящее масло. Роберт сделал то же самое.
Профессор, в предвкушении удовольствия чмокнув губами, вытащил сварившийся в масле кусок мяса, подул на него и отправил в рот.
— Так готовят мясо в Провансе. Отличное блюдо! Рекомендую!
— Попробуем.
Петр принялся насаживать мясо на лучину.
Внезапно квадраты света, падавшие в сад из окон виллы, исчезли. Роберт взглянул на часы, поднеся их почти к самым глазам.
— Однако выключили-то они точно, а вот включат...
Он обернулся к Петру:
— Помните, я говорил вам о забастовке? Но пока это только напоминание, что правительству предъявлен ультиматум. Сегодня по городу опять были разбросаны бумажки: предупреждение, что будет прекращена подача электричества на час — с восьми до девяти. Это как раз то время, когда обычно устраиваются всякие официальные приемы или банкеты. Да и частным лицам вроде нас это может испортить аппетит.
В голосе Роберта звучало раздражение.
— Откровенно говоря, я рад, что мы на это время уезжаем на Север. Там, у эмиров, полный порядок. Никаких листовок, никаких демонстраций! Все как при лорде Дункане.
— Не ворчите, Боб. Вы для этого еще молоды.
Профессор положил тяжелую руку на руку Петра.
— Не верьте ему, Питер. Порою он бывает сварливее меня. Но в общем-то он очень неплохой парень.
Санди вырос из темноты с бутылкой коньяка.
— Хорошо, Санди. Оставь коньяк здесь. Мы уж как-нибудь сами с ним справимся.
Профессор взял бутылку.
— А сам иди в дом да проверь, все ли окна закрыты. Я не уверен, что кое-кто не захочет использовать эту профсоюзную акцию в своих частных интересах.
— Йе, са.
Профессор проводил взглядом белое пятно кителя Санди, удаляющееся в темноту. Потом налил себе полстакана коньяка, молча выпил до дна, ладонью вытер губы. Лицо его стало серьезным, он глубоко вздохнул, задумчиво потер рукою тяжелый подбородок, испытующе посмотрел сначала на Петра, затем на Роберта.
— Вот что, парни.
Голос его окреп. И Петр подивился трезвости этого голоса. Нортон откинулся на спинку кресла, опять задумчиво потер подбородок.
— Вы можете меня не слушать... Воля ваша. Но я хочу поговорить с вами откровенно. Я хочу вам рассказать об одном разговоре, касающемся вас обоих, который у меня был с...
Он оборвал фразу, остановил взгляд на австралийце.
Роберт, словно не замечая этого, потянулся к бутылке, налил себе, отпил глоток, провел языком по сухим губам.
И вдруг тяжелый кулак профессора с грохотом обрушился на стол. Лицо его побагровело.
— Эти свиньи ни с чем не считаются. Для них нет ни науки, ни ученых, а только их грязные делишки. Они лезут во все. Сволочи!
— Профессор! — начал было мягко Роберт.
— Нечего меня успокаивать! Я достаточно стар и скоро успокоюсь навсегда. Но пока я жив, пока жива моя совесть, я не буду пешкой ни в чьей грязной игре. И никому не позволю...
Он вдруг схватился за сердце и обмяк.
— Ччерт...
Петр и Роберт вскочили.
— Санди... Он знает... лекарства в ванной... в шкафчике...
Петр бросился в темноту.
— Санди! Санди! — почти в отчаянии кричал он, спотыкаясь о кусты, обдирая руки о колючие ветви.
— Ничего, это пройдет... это пройдет, — бормотал профессор, пока Роберт старался заставить его выпить глоток воды, осторожно поддерживая за плечи. — Эт... то бывает...
Зубы его стучали, как в лихорадке.
Наконец Роберту удалось влить ему в рот несколько капель.
Но профессор отвел стакан от своих губ.
Он говорил шепотом, с трудом выдавливая слова.
— Так вот... слушай. Эти свиньи... Роджерс и компания затеяли грязное дело.
В темноте сверкнул фонарик, рядом с ним второй.
Профессор дышал тяжело:
