Тина Шамрай - Заговор обезьян
— Да не переживайте вы так! Юра вот-вот подъедет, а там всего-то дел — взять на буксир машину. К вечеру обязательно будем во Владивостоке. Всё будет хорошо, вот увидите!
Хорошо? Кому хорошо? Одно дело сам Пустошин и другое — его сын, он что, тоже занимается правозащитой? Для одной семьи — не многовато ли? Да откуда ему знать, как бывает в семьях этих людей: все вместе или поодиночке они занимаются человеческими правами? Что он знает о тех, кто в Москве и Чите устраивал акции в его поддержку, писал все эти годы письма… Зачем он им, чужой, далекий, непонятный? Но тогда близ города Спасска не так волновало отношение к нему народных масс, как хотелось понять человека, что был в ту минуту рядом.
— Скажите, Алексей Иванович, а ваш сын… он разделяет ваши взгляды?
— А разве я занимаюсь чем-то нехорошим? Юрка у меня человек понимающий, нет, не общественник, но и не балбес какой-нибудь! Вы не беспокойтесь, я даже имя ваше не назову. Да ему это и ни к чему! А что до остального, то вы сейчас мало похожи на себя. Я ведь вчера звонил ему, попросил снять нам квартиру на сутки. Это ведь сейчас не проблема, и снимет он её на своё имя, — успокаивал Алексей Иванович. И пришлось принять такое объяснение. Собственно, только и остается, что принимать или не принимать сложившуюся ситуацию. Или не просить помощи. Тот, кто попросил, уже не самостоятелен. Самостоятельно он когда-то уже действовал, посмотрим, как получится под руководством других.
— Нет, всё не так и плохо! — приободрился Пустошин. — Давайте-ка чайку ещё выпьем! Сейчас только двери закроем, а то ветер переменился, видите, пыль несет в нашу сторону.
Они допили теплым чай, потом Алексей Иванович стал звать подопечного продляться, размять ноги, но тот отказался и, оставшись один, принялся бездумно листать какой-то старый литературный журнал, что нашёлся в машине.
И ровно через полтора часа тёмно-синий «харриер», просигналив, лихо затормозил рядом с поникшим «чайзером». Из распахнутой двери сначала повеяло дорогим парфюмом, а потом появился молодой полноватый брюнет, совсем не похожий на Алексея Ивановича. Выглядел вполне стильно — лёгкие голубые брюки, в розовую полоску рубашка и вишнёвые итальянские сандалии на босу ногу.
— А я как раз друга в аэропорт отвозил, и дай, думаю, поеду навстречу… Как знал, что рыдван твой гикнется. Согласись, папа, это был только вопрос времени, давно надо было поменять машину… Сколько раз предлагал! — весело частил брюнет.
— Да что сразу менять? Надо сначала выяснить, что с ней, — не соглашался старший Пустошин.
— Ты что, не видишь, шатун уже вылез, как говорят механики: показал братскую руку. Папа, машина ремонту не подлежит! Ты забыл, какого она года? Ей почти тридцать лет, папа! Я её из Сиэтла когда привёз? На ней лет десять подростки в Штатах гоняли, и ты какой год уже катаешься. Ушатали старушку!
— На ней и дальше можно ездить. Только подремонтировать и… У меня же с ней не было проблем! — гнул своё Алексей Иванович.
— Да, согласен, двигатель у неё классный, но это — все! Понимаешь — все! Ей полный каюк! Отбегала своё!
— А если купить новый двигатель? — всё никак не мог поверить очевидному Алексей Иванович. — Ты посмотри, салон какой, велюр как новый…
— Проще на её документы подобрать конструктор… такой же «чайзер», только уже в сотом кузове. Но зачем? Надо купить другую машину, и я тебе столько раз предлагал. Предлагал?
— Нет у меня денег на машину, — вскинулся Алексей Иванович.
— Я тебе куплю, я. Или вот своего «хорька» отдам.
— Эту, что ли? Куда мне! Я же не смогу её содержать…
— Об этом поговорим потом, а сейчас некогда. Пересаживайтесь в машину и поедем, — подгонял младший Пустошин.
— А как же… — начал было Алексей Иванович.
— Твою оставим здесь! Потом как-нибудь разберешься с гаишниками, утилизацию оформишь, с регистрации снимешь… Правильно я говорю? — обернулся он к незнакомцу. Тот, улыбнувшись, развел руками: не ему решать.
— Так что, мы бросим её прямо здесь? — продолжал упрямиться Алексей Иванович.
— Да, прямо здесь, — терпеливо как ребёнку объяснял сын отцу. — Папа, ты меня удивляешь! Что ты за неё уцепился? Это только в советское время человек за всю жизнь имел одну машину, и то катафалк напоследок… Не переживай, экология не пострадает, на обратном пути заберешь.
Пустошин-младший только забыл добавить: если машину аборигены не разберут на части. Ведь в тех краях по обеим сторонам трассы такие брошенные машины были не редкость. И большинство из них были оставлены не после аварий, а вот так, застучало, заклинило, а ремонтировать нет резона, проще купить другую. Брошенная машина и трех дней не простоит, подъедут мужички, разберут в полчаса и всё — нет японочки — только её железный скелет останется лежать в кювете. О, сколько разнообразных автомобильных креслиц стоит там по окрестным домам… Правда, всё это было в те достославные времена, когда зависть к успехам соседней страны ещё не застила разум в иных головах.
Растерявшийся Алексей Иванович принялся, было, что-то перетаскивать из своей машины в «харриер» сына, но тот стал убеждать, что кроме фонаря, госномера и талона техосмотра ничего брать не надо. И тут же, достав отвёртку, стал свинчивать белую табличку. А отец всё суетился, приговаривая: да как же так, машина, мол, ещё вполне, вон какой салон чистый, велюр даже не потёрт, давай её на буксире переправим во Владивосток. Алексею Ивановичу было неловко за пристрастие к своему имуществу, да ещё при таком свидетеле, но взять и оставить машину, что два часа назад резво так бегала, было выше всяких сил.
— Все, папа, оставляем, слышишь? Только во Владике не хватало такого барахла, — садясь за руль, отрезал младший Пустошин. — Ну, вы садитесь, или как? Поехали, поехали, мужики!
Алексей Иванович ещё с минуту смотрел в окно, будто прощался со своей ласточкой, а потом, спохватившись, представил сына.
— Это, значит, Юра — сын…
— Не забудь добавить, Юрий Алексеевич. В честь Гагарина называли.
— Ну, Гагарин из тебя не получился! А это товарищ со мной издалека… у нас дело во Владивостоке…
— А звать-то товарища как? — улыбнулся в зеркало Юра.
— Эээ… — повернул голову к подопечному Пустошин: мол, как вас теперь называть? — Анатолий, Анатолием и звать! Вот! — И скосил глаз: правильно я сказал?
«Ну, Алексей Иванович! Вы же говорили: никаких имен…»
— Ты всё такой же, папа! — хмыкнул Юра.
— Какой такой? — вскинулся старший Пустошин.
— Неугомонный, неугомонный, вот какой! Всё-то тебе больше всех надо, всё-то ты, Алексей Иванович, хлопочешь… Как там мать, как Ленка, племянники мои? А зятёк? Всё нормально?
— С утра было нормально, но вот… — начал рассказывать Алексей Иванович, но Юра, не дослушав, уже отвлёкся.
— Нет, ты посмотри, что он делает! Ну, кто так ездит? Тащится, как телега! — показал он красную девятку. — А тут и обойти нельзя… Был тут недавно случай, знаешь же подъём в центре на Алеутскую, ну, та, что была 25-го Октября? Вот на углу там застрял жигулёнок, новый, стёкла тонированные, но поломался. А сзади как раз «Ленд Крузер» остановился, ждет, когда это корыто дорогу освободит. А у того мотор заглох напрочь! Тогда джипперы выскочили, подняли его и сдвинули на тротуар. Но в чём комедия? Как только крузак отъехал, из жигуля вылезли четыре амбала в омоновской форме. Говорят, и оружие у них было. И все такие растерянные-растерянные, не знали, что со своей колымагой делать. Народ, само собой, потешился…
— Что ж это они на такой машине ехали-то? Для прикрытия, что ли? У милиции ведь давно иномарки…
— Так этих же жжулей пригнали, предлагают задёшево. Вот, видно, и соблазнились ребята на подачку, а может, это омоновцы были прикомандированные… Им, говорят, машины и за так дарят, чтоб служили вернее. Кто же в здравом уме на такое железо позарится…
— Да бог с ними! Ты лучше скажи, как жена-то? Скоро рожать будет?
— Алка-то? Да сейчас успокоилась, а то замучила капризами, спишись, говорит, на берег — и всё тут! Другие рожают, а она не может, да у неё родни тут столько, что… Тёща вот переселилась, достают обе по полной программе… Извини, папа, но твою просьбу насчёт квартиры выполнить не успел… Я что встретить-то хотел? Давайте-ка отвезу вас на дачу, а то у нас не квартира, а медпункт. А утром заеду. Идет?
— Это даже лучше будет… Это даже очень хорошо, Юра! — обрадовался Алексей Иванович. И, обернувшись к товарищу Анатолию, стал пояснять:
— Дача совсем близко от Владивостока. — И уже к сыну: — А там никого нет? Ну, родственники Аллочки?
— Нет, нет, сейчас там пусто. А что вам родственники? Вам что, прятаться надо?
— Почему сразу прятаться? Поработать надо… с документами… с бумагами, — подбирал слова Алексей Иванович.
— Насколько намерены залечь? Мне-то можно будет приезжать?
