Говард Фаст - Хелен
— Может быть, все-таки не совсем тупа? — пытался настаивать я.
— Сучонка бесстыжая… Послушайте, что я вам скажу, мистер Иддивен. Я это не каждому говорю, я — женщина гордая. Сейчас гордых людей мало, а я вот как раз такой человек. Но вы… вы ведь вроде врача, да?
— Ну, не совсем…
— В том смысле, что от вас дальше это никуда не пойдет.
— Да, можете мне доверять, — заявил я.
— Так вот, я не хочу, чтобы моя дочь, какой бы она ни была, оказалась на электрическом стуле. Зла я ей не желаю, нет, сэр. Но что еще? Ей было всего двенадцать, когда она позволяла парням щупать себя во всех местах за десять центов. И сама их щупала. Эх и драла же я ее! Кровища так и хлестала! Я ей говорила: прекрати, ты вырастешь дешевой блядью. И — вот видите, так и случилось! Она и стала дешевой блядью! Что делать-то?
— Расскажите про её отца.
— Мерзавец! Он бросил меня двадцать лет назад. Думаете, легко было растить её в одиночку? Нет, сэр. Жизнь — сложная штука, мистер Айзерман…
Она залпом осушила очередную рюмку и, громко икнув, спросила, не закажу ли я ей пива.
— От этой имбирной шипучки у меня жажда разыгрывается. А жажду лучше всего утолять хорошим светлым пивом, мистер Зандиберг…
Я заказал официанту стакан пива и спросил миссис Пиласки про книги.
— Она, должно быть, много читала? Брала в библиотеке книги…
— Читала, как же. Одни комиксы. Журналы ещё музыкальные листала. Много читала, ха! Говорят же вам — одни комиксы. Чего от неё было ещё ожидать.
— А ваш отец был немец? Или, может быть — отец вашего мужа?
— Что?
Я повторил вопрос.
— Слушайте, дорогуша, отца своего мужа я никогда в глаза не видела. Может, у него вообще отца не было. А мой папаша был украинец, который всю жизнь покорячился на сталелитейном заводе и отдал Богу душу ещё до того, как Хелен появилась на свет.
— Но ведь она говорит по-немецки?
— Она-то? Гы-ы! Я лучше говорю по-китайски, чем она по-немецки. Вы что, издеваетесь надо мной? Ни хрена она по-немецки не знает. Во, врунья!
Я встал.
— Я хочу, чтобы вы с ней встретились, миссис Пиласки, — твердо сказал я.
— Встречусь, — вздохнула она. — В конце концов, мать я ей или нет?
* * *Я позвонил Джо Апполони и рассказал ему про Мэри Пиласки. Он взмолился, чтобы я не приводил её к нему. Он сказал, что с радостью даст ей на расходы пятьсот долларов, лишь бы только я сводил её в «Последний шанс» или в «Бриллиант».
— Да, она, конечно, старая развалюха, — сказал я, — но ведь все-таки она — мать. Где твои сыновние чувства? Что она скажет, если узнает, что Джо Апполони наплевать на мать Хелен Пиласки?
— Не мучай меня, Блейк. Любая мать достойна уважения.
— Разумеется.
— Ее наверняка окружат уважением — в тех домах, что я тебе назвал.
— Послушай, — сказал я. — Она алкоголичка, это верно. Но она нуждается в защите. Господи, есть у тебя сердце или нет? А ещё говоришь, что любишь её дочь.
— Ладно, пес с тобой, — вздохнул Джо Апполони. — Приводи её сюда.
Вот так случилось, что я привез её в «Пустынный рай». Джо, оглядев её снизу вверх, недоверчиво покачал головой.
— Ты уверен, что она — мать Хелен? — спросил он.
— Библия порой ставит под сомнение факт отцовства, — сказал я, — материнству же никто ещё вызова не бросал.
— Ладно, не фига кичиться передо мной своим высшим образованием.
— Это её мать.
У матери уже давно пересохло во рту и она осведомилась, нельзя ли промочить горло. Ноги у неё болели, поэтому она уселась за стойку бара в казино. Выпила три порции виски с имбирным лимонадом, а потом попросила пива, так как во рту стало сладко. Джо вручил ей фишек на пятьсот долларов и она отправилась играть в кости, но почти сразу же поцапалась с крупье. Тогда мы отвели её за стол для игры в «блэк-джек», где Мэри Пиласки и спустила все, до последнего цента. Она выпила ещё несколько порций виски и отрубилась. Джо пришлось устраивать её на ночь в одной из своих комнат.
— Вот, значит, какая у неё мать, — сказал он.
— Да, — кивнул я.
— Просто не верится.
— Мне тоже, но она и впрямь её мать.
* * *Я позволил Мэри Пиласки вволю выспаться и заехал за ней после полудня. Заказал ей обед, который она благодарно уплела. Выглядела она довольно помято, вся тряслась, глаза налились кровью.
— Мне здесь не нравится, — пожаловалась она. — Я домой хочу.
— Разве с вами дурно обращались?
— Нет, все было хорошо, но просто мне здесь как-то не по себе. Все смотрят. Может, я не очень хорошо одета, но ведь я гордая. Мне не нравится, когда на меня пялятся, как на кошачьи объедки.
— Прошу прощения, — извинился я. — Я надеялся, что вам здесь будет уютно.
— А мне обязательно встречаться с Хелен?
— Прошу вас.
— Что ей от меня толку? Да и мне что от этого будет? Только вспомню, как любила её когда-то, когда она была крошкой. А потом вдруг все пошло наперекосяк. Вот у вас, мистер Индимен, есть все: молодость, работа, богатство, положение. А у меня что? Ни черта у меня нет.
Не в силах слушать этот вздор, я поспешно расплатился, усадил её в свою машину и повез в тюрьму. По дороге меня стала бить нервная дрожь, а вот миссис Пиласки, напротив, сумела взять себя в руки, осознав, что встречи с дочерью избежать уже не удастся.
Сидя в комнате для свиданий, мы дожидались, пока надзирательница приведет Хелен. Когда Хелен вошла, мы с её матерью поднялись ей навстречу. Хелен смотрела на нас холодно и с некоторым вызовом.
Я переводил взгляд с неё на её мать, тщетно пытаясь следить за двумя женщинами сразу. Они не делали ни шага по направлению друг к дружке; просто стояли и смотрели.
Мне показалось, что лицо миссис Пиласки прояснилось. Посмотрев на меня, она кинула взгляд на свою дочь, потом снова повернулась ко мне.
— Это не моя дочь, — сказала она.
Мое сердце екнуло.
— Вы ошибаетесь, — сказал я.
— В своей плоти и крови, мистер Зайденберг? Держите карман шире. Вы бы узнали свою мать? Вот я узнала бы свою дочь. Нет, молодой человек, я не ошибаюсь.
— Посмотрите на нее! — рявкнул я. — Перед вами — Хелен Пиласки!
— Возможно, вы и правы, но это не моя Хелен Пиласки. Я же не говорила, что моя Хелен — святая, но она никогда не пошла бы на убийство. Нет, сэр. Нет. Да, эта девушка похожа на мою дочь, но она не моя дочь.
— Это твоя мать, Хелен? — спросил я.
— Вы же слышали, что она сказала.
— Она — твоя мать? — завопил я. — Да или нет?
— Господи, Блейк, не будьте же таким занудой. Чего вы добиваетесь?
— Ладно, — сказал я надзирательнице. — Хватит. Отведите её в камеру.
Хелен увели, а я остался наедине с миссис Пиласки, которая выглядела очень довольной и буквально пыжилась от гордости.
— Так я и знала. Мое материнское сердце чуяло, что Хелен — моя Хелен — не способна на убийство.
— Но эта женщина и в самом деле похожа на вашу дочь, миссис Пиласки?
— Да, но это ничего не значит. Допустим, она похожа — и что из этого? Что это доказывает? Сотни женщин похожи на мою Хелен. Да моя Хелен скорее умерла бы, чем соорудила такую прическу, как эта лахудра. Моя Хелен и говорит иначе, и голос у неё другой, у моей Хелен. Да, сэр.
Я повез миссис Пиласки к Чарли Андерсону. О встрече мы с ним заранее не договаривались, поэтому нам пришлось проторчать в его приемной добрых сорок минут, после чего я заставил миссис Пиласки в его присутствии повторить то, что она сказала мне.
— Когда родилась ваша дочь, миссис Пиласки? — спросил он, глядя на копию анкеты Хелен, которую вытащил из ящика своего стола.
— Шестнадцатого сентября 1940 года.
— Где?
— В Чикаго, в больнице Святого креста.
— Есть ли у неё какие-нибудь особые приметы? Родинка, например?
— Да, на спине такая штуковина — в виде полумесяца…
Чарли Андерсон посмотрел на меня и задумчиво спросил:
— Ты купил миссис Пиласки обратный билет?
Я кивнул.
— Вот и прекрасно. Рад был с вами познакомиться, миссис Пиласки, — сказал он, учтиво улыбаясь, как истый политик. — Мистер Эддиман отвезет вас в аэропорт.
Проводив миссис Пиласки, я вернулся к себе в контору. Поездка к Чарли Андерсону ничего не изменила. Я знал, что он скажет; знал я также и то, что встал на тропу саморазрушения — медленного, но неотвратимого, если у меня не хватит силы духа сойти с нее.
То, что влюбился я не в кого-то, а в Хелен Пиласки, меня тревожило, но изменить хоть что-либо я был уже не в состоянии.
Глава седьмая
Сидя за туалетным столиком, Клэр разглядывала меня в зеркало. Я терпеть не могу, когда она это делает, и Клэр это отлично знает, ведь у меня возникает чувство раздвоения личности, такое ощущение, будто меня рассекли на две части, ни одна из которых точно не знает — что происходит с другой. Я знал, что в эту минуту Клэр разговаривает сама с собой, репетируя слова, с которыми вот-вот обратится ко мне. Я прошел в ванную, разделся там, вернулся в спальню и уже ложился в постель, когда Клэр наконец собралась с духом.
