Валентин Гуржи - Поселок
вздрагивали, все звуки замолкали, и выстрела не было слышно. Мама оставалась жива-
здорова и спокойно отвечала бабушке:
– Вспомни, сколько Наташке было лет, когда Роберт вернулся. Четыре годика!
– А где он раньше был, когда заделал ребенка?!
– Он женат, мама.
На это бабушка с шумом выдыхала воздух и цедила сквозь зубы:
– Так какого ж ты… хрена… – дальше она произносила глупые слова, за которые от
взрослых ребенок сразу же получил бы по затылку, – оставила ребенка?.. А теперича он
воспитывает, как же! Распоряжается!..
– Он ее просто легонько шлепает, – перебивала мама.
36
– А я не разрешаю, чтобы моего ребенка били! – приказала бабушка. – Пусть приобретет
своего, тогда и распоряжается!
Мама опускала голову и тихо произносила:
– Мама, это его ребенок. Понимаешь? Его, его, его…
Папу-Роберта не называли папой, и это сильно огорчало Наташу. Так сильно, что к горлу
подступал горький комок и давил, давил… Чтобы не заплакать, Наташа заставляла себя
думать о хорошем, как советовал папа. Она отворачивалась от взрослых и смотрела на улицу.
Там стояло тихое лето. Там был мир, в котором дружно жили все – и животные, и деревья.
Они никому не мешали и заботились друг о друге. И в этом мире Наташа чувствовала себя
главным участником, радовалась утру и наступающему летнему дню. Новый день, еще
неизвестный, и вчерашний – смешались, цепко держа друг друга. Ей было трудно сейчас
расставить их по углам, как кукол: что-то тревожило, что-то радовало. Она лежала тихо, как
мышь, и прислушивалась.
О стекло окна билась синяя муха. Во дворе возился Борька, пробравшись через дырку в
заборе. В субботу он вставал рано, приходил во двор и еще до появления Наташи устраивал
игры с рыжим псом Плутоном.
Помнится, однажды напротив кухонного окна, они с Борькой строили песчаный город.
Дома вырастали всякие: со стороны Борьки – космические, без окон и крыш. Возле нее –
«кремлевские» – с куполами и пиками. После продолжительных холодных дождей
неожиданно наступили теплые деньки. Вокруг было тихо и спокойно. Под ладонями глухо
шуршал тяжелый песок. Из него, нагретого солнцем, как из погреба, в воздух поднималась
сырость. Но вот к влажному запаху песка примешался мандариновый. Наташа глубоко
вдохнула. Аромат усилился. Во двор вошла, придя с базара, бабушка. В сетке болтались
желтые мандарины.
Наташа ела быстро и с большим аппетитом. Сок вскруживал голову, заставляя позабыть
обо всем. Пористые корочки постепенно устилали купола песчаных башенок.
Борька остановил работу. Приоткрыв рот, он следил за руками Наташи глубокомысленным
взглядом. Ее пальцы быстро отделяли тесные розовые дольки друг от друга. Он, наверное,
хотел что-то сказать, но молчал. Тогда Наташа подумала, что и Борьке тоже захотелось
мандаринки. Она выбрала самую большую и стеснительно положила ее возле Борькиной
руки:
– Хочешь попробовать?
Борька торопливо закивал головой и срочно стал отделять корочки. Строительного
материала прибавилось.
Первым заговорил папа. Его голос шел из окна и звучал как в пустом помещении. Он
говорил, что все люди одинаковые – и большие и маленькие. И Наташа правильно сделала,
что угостила Борю. Иначе у ребенка может развиться жадность, если этот ребенок будет
оставлять все себе.
– Прямо-таки! – возражала бабушка. – Не больно-то другие о тебе позаботятся. Жди, как
же! Пускай смалу привыкает грести под себя. Она будет женщиной, а не профоргом каким-
нибудь… Сама кушай, внученька, – добавила она, выйдя на крыльцо, и сверху, широко, по
мужски расставив ноги, смотрела на Наташу спокойным ровным взглядом. Но папа услышал
и возмутился. Он предупредил бабушку, что всем достанется от жадности ребенка. Во-
первых, ребенок, когда станет взрослым, сам пострадает оттого, что не сможет победить свой
порок. А во-вторых, и родителям достанется на старости лет.
– А ты здорово на дитя не рассчитывай. На себя надейся, – посоветовала бабушка.
37
После слов бабушки говорить было не о чем, и поэтому во дворе установилась тишина.
Каждый занимался своим делом. Бабушка ушла в комнату отдыхать, мама готовила обед, папа
стоял у окна. Потом папа сказал ей, хитро усмехаясь:
– Ты ж смотри, никому не давай! Все съешь сама!
Наташа замерла. То, что сказал папа – противно. Он ей показался таким жадным! Вот уж
не хотелось быть похожей на такого человека. Но Наташа хорошо знала папин характер. Если
не прислушаться к тому, что он говорит, то по его словам часто выходило все наоборот: нужно
было делать так, как не нужно. Может, и на этот раз он схитрил, передразнивал другого
человека. И не ее ли, случайно?
От этой мысли ей стало стыдно, потом обидно, потом Наташа совсем разревелась, как
выражался Борька. Все это произошло на глазах у мамы. Мама рассердилась, накричала на
папу. Папа стал защищаться. А пока они там ругались, Наташа украдкой протянула Борьке
последний мандарин, и они снова принялись строить песчаный город. Борька что-то говорил
о строительстве, что-то там придумывал, а Наташа прислушивалась к голосам, доносившимся
из кухни.
Оказывается, мама выгоняла папу. Он сказал, что очень жаль ребенка. Потом он еще что-то
сказал такое, от чего Наташе стало грустно. Выходит, папе некуда было деваться, кроме, как
пойти к бабушке Нелле, своей маме.
В самую решающую минуту Наташа ушла за угол дома на пустырь перед калиткой и,
притворившись, что собирает цветы, ждала его там.
И он вскоре вышел. Подошел. Присел. Посмотрел ей в глаза.
Она спросила:
– Ты обиделся? Пошли к озеру, к нашему месту?
– Пошли. Но не на долго. Уже поздно.
– Ты не думай, я Борьку угостила.
– А я в этом не сомневался, Натаня. А как же иначе?
Она обняла папу. От него пахло жареным луком. Тихо сказала ему на ухо, по секрету:
– Папочка, раз ты идешь в гости к бабушке Нелле без меня, то возьми у нее… иголку и
нитку. Только коричневую, хорошо?
– Откуда ты взяла, что я иду к бабушке Нелле?
– Не знаю… ты принесешь мне иголку и нитку?
– Принесу. Но ведь все это есть у мамы.
– Нет, папочка. У тебя пуговица отрывается.
– Это, Натаня, пустяки… Бабушка Нелли сама пришьет.
– Нет, папочка. Она плохо видит. Я лучше пришью. Договорились?
– Договорились… но ты еще шить не научилась.
– Пока ты будешь ходить туда-сюда, я научусь, не беспокойся. Смотри же приди! Я жду. И
еще я тебе хотела сказать… сказать… – она по-взрослому отбросила волосы назад, – ты
знаешь, папочка… ты должен… починить мои единственные ботинки. У них совершенно
оторвались подошвы. А завтра идти в детский садик. Ты представляешь? Смотри! Ребенок
простудится!
– Это ты правду говоришь? – у Роберта глаза сделались строгими, и он задумчиво
посмотрел на ее ноги.
– Наверное… Ты не задерживайся, папочка! И нитку с иголкой не забудь, – тянула она
время.
– Хорошо, Наташа. А пока что иди домой. Уже темнеет.
38
– Хорошо, папочка. Только я тебе хотела сказать… сказать… У нас в детском садике… Ирка
доводит маленького Виталика до слез. Она каждый день ему говорит, что за ней придет папа,
и они сразу же поедут в детский городок на качели.
– Ну, что ж тут обидного? – удивился Роберт.
– Она нарочно это говорит. Она знает, что у Виталика нет папы.
– А мама?
– Нет, папочка. Маме некогда. Ей нужно готовить обед…
– По-моему, ваша Ира попросту болтушка.
– А, по-моему, она насмешница. И еще мне жалко Виталика. Может быть, мы его возьмем
ко мне в братики? Как ты думаешь?
– Подумаем, Наташенок. Подумаем… – деловито отзвался Роберт, устраивая Наташу на
сухое поваленое дерево и сам усевшись рядом…
Наташа после того случая долго не могла заснуть, дремала, но в ту минуту, когда бабушка,
мама, папа, толпясь в дымной кухне, уходили из памяти, словно растворялись в тумане, а
Борька на глазах превратился еще в одного Плутона, зарывающего белую кость в песок, она
вздрогнула от собачьего топота за окном… Когда открыла глаза, над домами поднималось
солнце, освещая верхушки деревьев и извилистую водную поверхность озера,
поблескивающую, как осколок зеркальца. Она подумала, что так, вспоминая, можно
пролежать и до самого вечера, когда солнце начнет садиться и станет другим. Совсем другим.
Каким было вчера. Тогда на противоположном берегу оно медленно, огромным красным
шаром опускалось в самую середину сада. А у сижки с двумя рогатками для удочек, где они
сидели с папой, – поблескивало на тонкой набегавшей волне. Наташа боролась со сном,
терпеливо ждала, когда, наконец, и папка начнет зевать и уйдет с ней в дом. Но папа с мамой
из-за бабушки поссорились, и Наташа не знала, останется ли он ночевать…
