Томас Гиффорд - Змеиное гнездо
– Ни слова, Бен.
Президент спросил:
– Ты можешь заняться этим для меня?
– Конечно.
– Тебя не устраивает версия самоубийства?
– Просто я представить не могу человека, менее склонного к самоубийству. Только и всего. Почему? Зачем бы ему это делать?
– Не знаю, Бен, но ведь я тебе всего несколько часов назад говорил, что он меня беспокоит, – снова Ларкспур. – У людей в его возрасте с мозгами всякое бывает.
– Слушай, мне до утра не выбраться с этого проклятущего острова. Тогда я затеряюсь среди машин на пароме.
– Бен, ты все понял? Я прошу тебя никому не сообщать. Сперва нам нужно поговорить. Я должен сообразить, что с этим делать. – Президент оторвался от трубки и забормотал что-то в сторону.
– Знаешь, в таких делах всегда есть, на чем споткнуться, – сказал Дрискилл и помолчал, подчеркивая свою мысль паузой. – Я хочу, чтобы ты это ясно понимал.
– Ты со мной не согласен?
– Нет-нет, Чарли, просто я адвокат. Но я нутром чую, что ты прав.
– Бен, ты мне нужен здесь. – Голос президента звучал натянуто, почти до срыва. Боннер был подвержен эмоциям и глубоко чтил Дрю Саммерхэйза. – Мне нужен личный доклад. Это ужасно. Мы должны найти лучший из возможных выходов.
– Ладно, ладно – я буду завтра утром.
Не время кочевряжиться из-за поездки в Вашингтон. Для президента, когда ему угрожал проигрыш, Бен Дрискилл немедленно оказывался в команде. Служба кризисной помощи. Да и Бену не хотелось оставаться наедине с мыслями о Дрю и о случившемся.
– Не откладывай.
– Ладно. Из-за шторма могут отменить челночные авиарейсы. На вокзале Пени сяду в экспресс «Метро». Доберусь до вас к полудню.
– До свидания, Бен. И… мне чертовски жаль. – Связь прервалась.
«Вот так, – размышлял Бен, выезжая за пустынную окраину, – начинается сокрытие преступления».
Однако Дрю одобрил бы выбранный им образ действий. Его смерть, конечно, все равно свяжут с именем президента, но если выяснится, что рядом оказался Бен Дрискилл, резонанс будет намного сильнее. Он уже представлял сюжеты: наводящие вопросы, намекающие на сокрушительные выводы. Почему Бен Дрискилл очутился там в ненастную ночь? И как это связано с делами партии? Что за важное дело нельзя было отложить до завтра? Не грядет ли новый президентский кризис?
Всегда остается вероятность, что все вскроется – выяснится, например, что он не сообщил о факте самоубийства, – но вероятность довольно зыбкая. Стоит рискнуть ради того, чтобы не полоскать имя президента. Он не станет чинить препятствий правосудию, ни в коем случае не станет ничего сдвигать, перемещать или уносить с собой. Только очень пристальный взгляд обнаружит сам факт сокрытия. Сокрытия чего? Самоубийства? Никто и не узнает, что он там побывал. Так захотел бы сам Дрю.
Он ехал обратно сквозь проливной дождь, через темный остров, по вымытой волнами дамбе. Вернувшись в дом, он снял плащ, бросил его на кушетку в кабинете, прошел в кухню и приготовил себе кофе. С чашкой в руках он вернулся в кабинет, где еще горел камин. Слишком жарко. Господи. Он разбросал поленья кочергой и разбил головешки, посмотрел, как замирает огонь. Вытер бусинки пота со лба. Не думать о теле Дрю в оранжерее, нельзя о нем думать, это не Дрю, Дрю здесь больше нет…
Портфель Дрю – зеленая с коричневым кожа, куплен у Мэдлера на Парк-авеню за три тысячи долларов много лет назад, подарок клиента – стоял на одном из кресел с широкими кожаными подлокотниками. В пепельнице из резного стекла сигара «Маканудо Черчилль» наполовину превратилась в столбик белого пепла. Она еще не остыла. Большие сигары долго хранят тепло. Час, а может, и два. Бен снова постучал кочергой по углям, стараясь погасить. Из одного полена выскочил сверчок и тут же зажарился. Хоть к оракулу обращайся за ответом: какого черта Дрю покончил с собой? Может, услышал снаружи шум, решил, что грабитель, и вышел с револьвером в руке? Мог он упасть и нажать курок? Мог ли застрелиться случайно?
Через носовой платок, чтобы не оставлять отпечатков, Бен открыл элегантный немецкий портфель. Кофейной чашкой и кухней он займется позже. Портфель оказался почти пустым, внутри всего пара папок. В одной – несколько листов компьютерной распечатки, большей частью цифры, словно шифр, ожидающий электронного дешифратора. Бен ничего не понял. Вторая папка толще, перехвачена для надежности резиновой лентой, с углов торчали уголки засунутых наспех листков. По-видимому, здесь собраны вырезки, заметки и сообщения, касающиеся вполне логично выбранного объекта – человека, соперничающего с президентом Боннером за выдвижение от демократов. Летучий Боб Хэзлитт. Бен порылся в папке. Стандартный предвыборный набор. Дрю собирался пересмотреть его, может, надеялся что-то выжать, подсказать президенту ответ на усиливающиеся выпады Хэзлитта.
На столе лежал сложенный лист факса – предварительный макет выходящего в понедельник «Уорд файненшл аутлук» – крупного политического и финансового издания, которое в Вашингтоне и Нью-Йорке читали так же жадно, как «Пост» или «Таймс», а по стране – расхватывали быстрее, чем любое из вышеназванных. Газета производила впечатление реликвии прошлого – как из романа Диккенса: редкие фотографии, бесконечные колонки однообразного шрифта, страницы с таблицами и биржевыми ценами – для одних бессмысленные, для других – столь же необходимые, как кровь и кислород. Финансовые обзоры консервативны, политические – держались правого крыла. Авторам передовиц никогда не встречались республиканцы, не заслуживающие одобрения, кроме, конечно, республиканцев, которые, подобно президенту Джорджу Бушу, склонялись к центризму. Демократы в газете неизменно представали идеологическим пугалом, варьируя от мелких хулиганов до современного воплощения Антихриста. Президент на данный момент, в затянувшемся сезоне недовольства Боннером, числился Антихристом процентов на семьдесят пять.
С неуклонным восхождением Боба Хэзлитта – «выступающего от имени Здравого смысла и Простого Человека» – один из авторов, душа и сердце УФА Баллард Найлс, предпринял крестовый поход против Боннера и обзавелся собственной дубиной. Национальный республиканский комитет представлял собой компанию толстячков, связанных понятиями благовоспитанности и опасениями перед тем, что скажут другие о них самих и их слабосильном кандидате, Прайсе Куорлсе: так считал Баллард Найлс, как видно, не боявшийся никого и ничего, судя по тому, как лихо он бичевал правительство.
Все это напоминало атаки, которым когда-то подвергался Франклин Рузвельт или – ближе к настоящему – Билл Клинтон. Не так давно президент, выступая на футбольном поле, высказался насчет Найлса, обозвав того «акулой, прожорливой рыбиной» и разыграв шуточную сценку под музыкальную тему из ужастика «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-стрит» Сондхейма. Толпа ревела от хохота, и все же многие задумались над образом президента, отправляющегося бриться к парикмахеру Найлсу, который заносит над ним сверкающее бритвенное лезвие. Клинт Спенсер из «Вашингтон пост» писал, что «сценка оказалась слишком жизненной, даже для такого сборища, но президент, как видно, счел ее остроумной. Искусство подражает жизни. Администрация Боннера уже истекает кровью, как заколотая свинья. Но президент умеет проигрывать с достоинством – и, возможно, в этом его беда. Быть может, пора вызвать тяжелую артиллерию и поискать предателей в собственной партии – чтобы обрушить на них шквал огня».
И вот сегодня кто-то по факсу переслал Дрю Саммерхэйзу предварительный макет очередной статьи Балларда Найлса. Все любопытственнее и любопытственнее.3«Сквозь зеркало». Кто бы это мог сделать?
Найлс выдавал статьи трижды в неделю и уже не первый месяц обрушивался в них на администрацию, но в последние три-четыре недели нападки стали яростнее прежнего. Как сказал в одном из интервью президент Боннер: «Вы не думаете, что пена на клыках Найлса выглядит не слишком привлекательно?» Кто-то – надо полагать, сам Дрю – выделил его статью желтым редакторским маркером. Стандартным заголовком колонки было «От Найлса». Бен читал, и в животе у него становилось пусто и холодно.
«Слухи о грядущей катастрофе, вьющиеся вокруг Белого дома и администрации президента Боннера, создают – цитируя покойного государственного мужа Росса Перо – „громкий чавкающий звук“ пересыхающих источников этики. Сердце этики вырвано из груди разлагающегося воинства. Предчувствие становится реальностью, и в Белом доме больше, чем где-либо еще. Смею добавить, реальность становится виднее. Кто-то – один или многие – основательно набедокурил. И в прошлом, и теперь. До нас дошло, что через день-другой разразится скандал, ядовитое газовое облако поднимется над некой особенно гнилой политической трясиной. Его очертания пока не ясны, и на него еще не удается прицепить именные бирки, но скандал проявляется. И пахнет он падением Чарльза Боннера.
