Михаил Попов - Кто хочет стать президентом?
– Нет, Чайника так отпустить нельзя. Он нам должен, – сказал старший.
– Отрабатывает, – сказал младший.
– Отрабатывает? – удивился Петров.
Его подвели к окошку в стене, через которое можно было рассмотреть еще одно помещение, где на довольно большом канцелярском столе лежали картонки, кисточки и стояли банки с краской.
– Что он делает? – обернулся Петров к кавказцам.
– Пишет жалостливые объявы. Мама умерла – подайте, здоровья лишился – помогите!
– А, – гость понимающе закивал. – Не может старый конь без борозды. И что, помогает? Есть результат?
Кавказцы переглянулись: похоже, у них выпытывают их производственную тайну.
– Есть маленький навар. Женщины, что с его картонками ходят, приносят больше, – буркнул младший.
– И инвалиды тоже. Детей учит, как плакать, где грязь размазать.
– И когда он отдаст вам свой долг?
Старший мечтательно посмотрел в угол вагона и промолчал.
– Год! – решительно сказал младший.
– А выкупить долг можно?
Очень скоро все четверо ехали по моросящей Москве в сторону Замоскворечья. Чайник – в нормальной жизни Бладилин Иван Сергеевич, трезвый, грустный, смотрел в окошко. Он вообще мало пил, в отличие от большинства безногих.
– Зря ты, Петруша, меня домой везешь.
– Почему?
– Все равно ведь сбегу.
– Наташку порадуй, она ж тебя любит, и малышки любят. Чего тебя на улицу тянет, да еще к таким упырям.
– Не к упырям, а к народу, к настоящему делу, братишка.
Петров самодовольно усмехнулся:
– Так вот, могу с тобой поспорить на какие хочешь бабки: в ближайшие полгода никуда ты не сбежишь.
Бладилин встрепенулся:
– Неужели?!
– Да, да, и ты в команде.
Когда машина остановилась у дорогого дома с роскошными стеклопакетами в окнах и будкой спецвохры, Петров позвонил наверх и сообщил радостную новость.
– Что ж, пока жена бежит сюда к тебе навстречу, скажи мне, отчего у тебя такая кличка неуважительная – Чайник? Тебя, я заметил, ценят даже там, на дне дна.
– Это очень легко объясняется. Чайник, в моем случае, это не Самовар, понял? Самовар – это когда ни рук, ни ног, а у меня ручки-то вот они, помнят работу ручки-то.
Тут сверху, из квартиры, спустилась Наташа – крупная молодая женщина в роскошном халате и с распущенными волосами. Отказавшись от помощи людей Петрова, она сама подхватила мужа на руки и понесла в дом мимо привычно зевающих консьержей, приговаривая что-то вроде: «Ты мой маленький, Ванечка любименький, где ты катался, где скрывался?»
Приняв два доклада – от Шварца и Петрова, – начальник службы безопасности потянулся в кресле всем длинным сильным телом. Он любил эту ситуацию – ситуацию нарастания, когда еще почти ничего не просматривается над горизонтом обычного течения событий, но ему-то уже известно: мир сделался немного другим и будет меняться в нужную сторону.
«Пожалуй, сегодня можно было бы нанести еще один штришок на новое полотно. Где там у нас господин кандидат? Кушают чай после бассейна?»
– Что это? – спросил Андрей Андреевич, когда Капустин протянул ему телефонную трубку.
– Телефон с уже набранным номером.
– Каким это?
Недовольным движением, но телефон кандидат принял.
– Это номер Юры Брауна.
– Что?! – И трубка полетела в сонный, уже законно отдыхавший на сегодня бассейн.
Они немного посидели молча, неприязненно поглядывая друг на друга. Вернее, Андрей Андреевич глядел неприязненно, Капустин – с сожалением. Кандидат наконец сказал:
– Ну и что же ты не даешь мне второй телефон? – Тон его был отнюдь не извиняющимся.
– Вы же все равно не станете ему звонить. Кандидат резко вскочил.
– Да, я не хочу звонить этому недоноску! Капустин смотрел на воду.
– Он нам нужен.
Андрей Андреевич оскалился, сделал несколько шагов вдоль бассейна, развернулся, сделал несколько шагов обратно.
– Ты ничего не путаешь, Кирюша? Это я ему нужен. Начальник охраны продолжал любоваться электрическими бликами на водной глади.
– В конечно счете дело обстоит, разумеется, так, но стартовать нам было бы лучше, имея эту хитрую, противную, рыжую харю в своих рядах.
Андрей Андреевич вернулся в кресло.
– Но почему, объясни, почему ты считаешь, что этот фарцовщик, щелкопер, очковтиратель нам может быть нужен?
– Именно потому, что он очковтиратель, фарцовщик и все то, что вы сказали. На первом, очень коротком, этапе услуги такого человека необходимы.
Кандидат снова встал и хлопнул себя по полам халата, будто искал ключи в карманах.
– Ну, не знаю, это все слова, риторика. Если вдуматься, за ним ничего серьезного даже по наперсточной части нет. Ну, купил он первым, даже раньше Абрамовича, английский клуб, но ведь тут же, через месяц после того, как откричали газеты-интернеты, выяснилось, что это дартс-клуб и ничего больше.
– Вот нам от него такой месяц и нужен. Потом мы его как… даже не буду говорить как. Он сейчас в Лондоне, там, где центрее не бывает. Его репутация известна, его возможности – тоже, точку приложения мы определяем сами. Маленькая комбинация, максимальная выгода, первый толчок. И – как использованный презерватив.
Тяжелый вздох кандидата.
– Будем считать, что я тебе поверил. Но он же хам!
– И это входит в наши расчеты.
– Такой противный, склизкий хам, и всегда лезет целоваться, как Алибасов.
– Алибасова мы ни за что не позовем. Еще один тяжелый вздох.
– И с деньгами он меня пару раз…
– Ну, это, Андрей Андреевич, по мелочи, да и дело прошлое.
Кандидат закрыл глаза.
– Но общаться будешь с ним ты. И только ты.
– Это само собой, Андрей Андреевич, но первый звонок – ваш.
И Капустин достал из жилетного кармана еще один телефон размером с зажигалку. Потыкал в него ногтем, приложил к уху.
– Вот, наш красавец в галерее Сачче. Тянется к искусству в тот момент, когда мы тянемся к власти.
Когда кандидат приблизил телефон к искривленному, но все еще красивому лицу, начальник охраны прошептал:
– Тяжела ты, шапка Мономаха.
– А что такое галерея Сачче? – поинтересовался Андрей Андреевич, закончив короткий бессодержательный разговор с невидимым Юрой Брауном.
– Как бы это поточнее… Представьте себе большое корыто, как наш бассейн, не меньше, наполовину наполненное мазутом, а по поверхности разбросаны пустые пластиковые канистры.
Голодин посмотрел на бассейн. Чувствовалось, что он силится представить сказанное.
– И что?
Капустин развел руками:
– И весь Лондон стоит и восхищается.
– А почему я там не бывал?
Начальник охраны отрицательно покачал головой:
– Не-ет, теперь вам поздно. Нарушите только еще создающийся образ. Вам надо на народность напирать. Будете дерьмом другого рода восхищаться. Шиловым, на худой конец – Церетели.
Кандидат почему-то помрачнел.
Глава двенадцатая
Похищение сабинянки
г. Калинов
За рулем сидел Бобер. Вел он свою «пятерку» лихо, но без транспортного фанатизма. Главное – доехать, был его девиз. Движение на улицах райцентра было отнюдь не перенасыщенным, но на редкость бестолковым. Все время какому-нибудь грузовику срочно требовалось развернуться задом через встречную полосу, тут и там внезапно тормозили на трамвайных путях две «газели», водители которых надолго сцеплялись кавказскими языками, игнорируя правила дорожного движения и интересы пассажиров – и тех, что в маршрутках, и тех, что в трамваях.
– Да, черные приборзели, – пробормотал Бобер.
– Гость ведет себя так, как позволяет ему хозяин, – ответил Кастуев. – Если на рынке какой-то кавказец обирает местную старушку на рубль, то восемьдесят копеек идут в карман начальнику местной ментуры, неужели не ясно?
– Да ладно тебе, – сухо сплюнул Бобер. Видимо, на эту тему у них было говорено-переговорено: старая отечественная традиция. – Русскому барину нужна прокладка.
– Какая прокладка? – автоматически спросил Елагин, его не очень занимала материя разговора.
– Русский барин гнушался сам лезть в грязь конкретного управления делами и потому привлекал управляющего. Желательно инородца. Хоть немца, хоть осетина.
Бобер тихо присвистнул:
– Алик, не заводись. Каким бы дерьмом ни оказался барин, управляющий должен знать меру. Состригай шерсть, сдирай кожу, да только, братец, не куражься, это больше всего обижает аборигена, особенно русского. Обмани, но с уважением. Поэтому кто бы ни был виноват на деле, жечь пойдут не ментовку, а дом хозяина рынка, если что.
Кастуев только махнул рукой, показывая, что они с Бобром никогда не поссорятся по-настоящему из-за того, о чем сейчас спорят.
– Россия опять на пороге великих событий, – сказал Елагин, и в тоне его проскользнула ироническая нотка.
Бобер насупился:
– А ведь зря смеешься, московский гость. Это вам там, в кремлях, кажется, что все события вершатся путем передвижения группы миллиардов долларов из одного угла Садового кольца в другой, а может статься, настоящий метан копится здесь, в этих трясинах. И ведь когда-нибудь рванет.
