Роберт Ладлэм - Наследие Скарлатти
Таким вступил в двадцатые годы нашего века Алстер Стюарт Скарлетт.
Его привечали все – от тех, кто составлял сливки светского общества, до тех, кто говорил от имени народа. Сам он не мог привнести в жизнь общества ни мудрости, ни понимания, но все же вносил свою лепту, весьма специфическую: на нем сфокусировались симпатии общества. Его требования к жизни были совершенно непомерными, но таковы были и времена. Он желал только одного – радостей и наслаждений, и чтобы никаких забот, и огорчений, и неприятностей.
Но у Генриха Крюгера был свой счет.
Письма от Штрассера приходили дважды в год на абонированный Алстером почтовый ящик в Манхэттене.
"Апрель 1920 г.
Мой дорогой Крюгер!
Наконец-то наша организация получила официальный статус: мы дали ей новое название, вдохнув новую жизнь в утратившую свою силу Рабочую партию. Теперь мы называемся Национал-социалистическая рабочая партия Германии, – но, дорогой мой Крюгер, не принимайте это название всерьез. Это отличный ход – такое название привлечет на нашу сторону многих. Версальский договор оказался пагубным для Германии. Но это хорошо. Хорошо для нас. Люди злы. Они злы не только на победителей, но и на наших внутренних врагов".
"Июнь 1921 г.
Дорогой Штрассер!
Вы получили Версальский договор, мы – закон Волстеда[2], что тоже приятно... Каждый получает кусок пирога, и я не намерен кому-либо уступить свою, так сказать, свою долю! Все мечутся в поисках добычи, все ищут нужных людей. Скоро и я стану «нужным человеком». Но в деньгах я не заинтересован – к черту деньги! Это для быдла! Мне нужно иное. Нечто более важное..."
"Январь 1922 г.
Мой дорогой Крюгер!
Все идет так медленно, ужасно медленно, в то время как должно быть совсем наоборот. А тут еще инфляция! Депрессии становятся просто невыносимыми. Деньги обесцениваются прямо на глазах. Адольф Гитлер возложил обязанности председателя партии на Людендорфа. Помните, я говорил вам, что не имею права упоминать некоторые имена? Одним из них было имя Людендорфа. Гитлеру я не доверяю. Он ведет себя как-то несолидно".
"Октябрь 1922г.
Дорогой Штрассер!
Лето было чудесным, осень и зима обещают стать еще лучше. «Сухой закон» скроен словно по нашему заказу! С ума сойти! Теперь проще простого приманить кого угодно деньгами. Сунешь немного – я и ты в деле... И в каком деле! Моя организация растет. И структура ее великолепна – вам бы точно понравилось!"
"Июль 1923 г.
Мой дорогой Крюгер!
Здесь многое меня беспокоит. Кстати, я уезжаю на север, и вы можете писать мне по адресу, который я сообщаю ниже. Гитлер – глупец. Он мог бы использовать события в Руре для объединения всей Баварии – я имею в виду политически. Люди готовы. Они жаждут порядка, они устали от хаоса. Вместо этого Гитлер мечется из стороны в сторону и по-прежнему носится со старым дураком Людендорфом. Он явно ничего не соображает, я в этом уверен. Боюсь, что нам двоим в партии тесно. Зато на севере наметился подъем. Майор Бухрюкер формирует «Черный рейхсвер», военизированную группировку, которая солидаризируется с нами. С Бухрюкером я встречусь в ближайшее время. Посмотрим".
"Сентябрь 1923 г.
Дорогой Штрассер!
Минул год, отличный год! Забавно: можно ненавидеть в своем прошлом какой-то эпизод, но потом, оказывается, этот эпизод превращается в главное твое достояние. У меня есть такое достояние. Я веду двойную жизнь, и жизни мои никак не пересекаются. Это потрясающе! Мне самому это доставляет огромное удовольствие – вот так управлять двумя своими жизнями. Надеюсь, вы должны радоваться тому, что не убили тогда во Франции своего друга Крюгера".
"Декабрь 1923г.
Мой дорогой Крюгер!
Срочно уезжаю на юг. То, что произошло в Мюнхене, ужасно! Я ведь предупреждал: не надо путча! Всего можно добиться политическими методами. Но они не послушали. Несмотря на помощь наших «друзей», Гитлеру грозит длительное тюремное заключение. Бог знает, что случится с бедным стариком Людендорфом. Фон Сект разогнал «Черный рейхсвер». Почему? Мы ведь все стремимся к одному. Депрессия ввергла страну в катастрофу. Ну почему люди, имеющие в конечном счете общие цели, сражаются друг с другом? Представляю, как рады нашим столкновениям жиды и коммунисты! Страна сошла с ума".
"Апрель 1924 г.
Дорогой Штрассер!
Недавно я столкнулся с первой реальной трудностью, но сейчас уже все под контролем. Помните, Штрассер? Контроль – вот что главное... Проблема проста: слишком многие хотят одного и того же. Все хотят стать большими шишками! А в то, что места хватит для всех, никто не верит. Это очень похоже на то, о чем писали вы: сражаются между собою те, кто не должен бы сражаться. Тем не менее я уже почти завершил задуманное. Скоро в моем списке будут тысячи! Тысячи! И мы сможем осуществить то, о чем мечтали".
"Январь 1925 г.
Мой дорогой Крюгер!
Это мое последнее письмо. Пишу из Цюриха. После того как герра Гитлера выпустили из тюрьмы, он вновь захватил лидерство в партии и, я должен признать, расхождения между ним и мною слишком глубокие. Возможно, все разрешится в нашу пользу – у меня хватает сторонников. Хватало, по крайней мере. Мы находимся под пристальным наблюдением. Веймар боится нас – и правильно делает. Я уверен, что мою переписку просматривают, мои телефонные разговоры прослушивают, все мои действия тщательно изучаются. Шансов у меня нет. Сейчас. Но время идет, и скоро настанет наш час. Составлен общий план, и я взял на себя смелость рекомендовать привлечь к его осуществлению Генриха Крюгера. Это замечательный, фантастический план. Вам следует связаться с маркизом Жаком Луи Бертольдом из лондонской фирмы «Бертольд и сыновья». Сделать это следует ближе к середине апреля. Для него, как и для меня, ваше имя – Генрих Крюгер".
В городе Вашингтоне, на Кей-стрит, в кабинете, окна которого выходили на улицу, сидел за письменным столом некий седовласый человек. Ему было шестьдесят три года, и звали его Бенджамин Рейнольдс. Через два года ему предстояло уйти в отставку, а пока он отвечал за деятельность одного из агентств при министерстве внутренних дел. Официально это агентство называлось «Агентством по исследованиям рынка и деловой активности», на самом же деле его именовали «Группа 20». Правда, это название было известно не более чем пяти сотням человек.
Агентство называлось так потому, что в нем работали двадцать высококвалифицированных следователей, отлично знавших бухгалтерское дело. Министерство внутренних дел отряжало этих сотрудников для расследования различных щекотливых ситуаций, например, когда какой-то политик очень уж настаивал на выделении денег из федерального бюджета для поддержки какого-то промышленника или группы промышленников, которые, в свою очередь, поддерживали или обещали поддержать данного политика на выборах.
После вступления Америки в войну, американские промышленники день и ночь работали над военными заказами, у двадцати следователей работы тоже было по горло. Их ведь было всего двадцать, а промышленников, жаждущих при помощи дружественных политиков получить эти выгодные заказы, было по всей стране хоть пруд пруди. Однако штат агентства решили не увеличивать, а направлять сотрудников на контроль лишь наиболее крупных – а потому наиболее чреватых скандалами – заказов. Но и таких хватало.
После войны пошли разговоры о ликвидации «Группы 20». Но оказалось, что талант и знания следователей необходимы и в мирное время. Сферой их деятельности стали высокопоставленные федеральные служащие, которые жаждали как можно глубже запустить руку в федеральный карман. Но иногда «Группа 20» выполняла и некоторые специальные задания других отделов министерства или других министерств.
На этот раз «Группу 20» смутило явное нежелание министерства финансов предоставить материалы, касающиеся финансового положения корпорации «Скарлатти».
– Но почему, Гловер? – спросил седоволосый человек. – Это главный вопрос: почему? Они что, боятся, что мы найдем какие-то нарушения и сможем их доказать?
– А почему вообще преступают закон? – ответил вопросом на вопрос Гловер – человек, лет на десять моложе Рейнольдса. – Ради прибылей. «Сухой закон» дает массу возможностей для извлечения сверхприбылей.
– Нет! Черт побери, такого быть не может! – Рейнольдс швырнул на стол свою трубку. – Вы ошибаетесь! Денег у этих Скарлатти столько, сколько вам и за сто жизней не заработать! Это все равно что сказать, будто Меллоны собираются открыть в Филадельфии букмекерскую контору. Полнейшая чепуха... Хотите выпить?
Рабочий день уже закончился; в конторе оставались только Бен Рейнольдс и человек по имени Гловер.
– Вы меня шокируете, Бен, – ухмыльнулся Гловер.
– Ну и черт с вами. Мне больше останется.
