Лев Златкин - Охота на мух. Вновь распятый
И Джебраилов писал все, о чем он знал, о чем догадывался, и о тех, кто, по его мнению, могли знать больше. Иногда он решал что-то утаить, слишком для него опасные сведения, о которых знал только он, как ловил на себе гипнотизирующий взгляд комиссара, и его рука автоматически писала то, что остатки разума предпочли бы скрыть.
На самом-то деле его гипнотизировал не взгляд комиссара, а страх смерти.
Комиссар медленно перечитал написанное Джебраиловым, старшим майором, своим первым заместителем, и появился соблазн провернуть опасную операцию, самую опасную, которую ему приходилось проворачивать в своей жизни.
Вспомнив о стоявшем перед ним по стойке «смирно» Джебраилове, комиссар поднял на него взгляд и одобрительно сказал ожидающему решения своей незавидной участи первому заместителю:
— Хорошая цена! Я постараюсь замять твое дело. Пулат тебя охранять не будет!
Джебраилов сразу же почувствовал вдруг такую слабость в ногах, что плюхнулся обратно на стул, стоявший рядом с креслом комиссара.
— Спасибо, Викентий Петрович, век не забуду! — прочувственно произнес он.
— Ладно, иди! — велел комиссар. — Будь все время дома. Охранять тебя, на всякий случай, я прикажу. Чтобы не похитили!
И он ехидно рассмеялся.
Джебраилов с трудом встал и, по-стариковски шаркая ногами, вышел из кабинета. Он успокоился, надежда вернула ему ощущение жизни, но ноги отказывались в это верить.
У кабинета его ждала охрана, но Пулата среди них не было.
Комиссар, оставшись в гордом одиночестве, первым делом позвонил своей секретарше, совмещавшей эту должность с должностью его любовницы очень успешно и с должностью тайной осведомительницы центра. Впрочем, комиссар прекрасно знал, что не было ни одной секретарши ни у одного более или менее важного начальника, которая бы не писала раз в неделю отчета в единственном экземпляре, но не для своего начальника, зачастую и любовника, а в особый отдел. Комиссар знал об этом и никогда с любовницей не спал, она его обслуживала прямо в кабинете и уезжала на его машине домой, всегда было много работы, всегда приходилось проводить бессонные ночи, подражая великому вождю, страдавшему бессонницей. И не потому, что комиссар боялся досужих сплетен и разговоров или простых намеков, просто Викентий Петрович иногда так уставал, что разговаривал во сне, это было очень опасно, можно было проговориться и сказать нечто такое, что послужило бы поводом для того, чтобы его уничтожить. Тем более что ревнивая супруга, драгоценная и дражайшая Елена Владимировна, разжигала в нем это чувство боязни, естественно, исходя лишь из собственных интересов. Но их интересы столь тесно переплетались в единое целое, что уже трудно было сказать: чьи это были интересы. Это уже не имело значения. Они были общими.
— Эмма! — приказал комиссар секретарше. — Ко мне никого! У меня совещание!
— Со мной? — обрадовалась случаю Эмма, уж она-то знала, что комиссар сейчас один.
— Со своими мыслями! — отрезал комиссар довольно грубо.
— Я думала, что ты только спишь со своими мыслями, — пошутила Эмма. — А ты, оказывается, с ними еще и совещаешься.
— Ха-ха! — кисло сказал своей остроумной девочке комиссар.
Ему было вовсе не до смеха. То, что ему сейчас предстояло решить, напоминало муки минера перед миной неизвестной конструкции. А минер, как известно, ошибается только один раз, дважды не удавалось пока никому.
«Если дадут этому делу ход в Кремле, — размышлял комиссар, — то уже через месяц я носил бы два ромба в петлицах и переехал бы в Москву, где руководил бы огромным отделом в центральном аппарате НКВД. Но через голову Берии не перепрыгнуть, любая моя докладная будет спущена в ведомство. Тагиров — ставленник Берии, вместе работали. Что знает Тагиров о Берии, а Берия о Тагирове? Разве это узнаешь? Берия может и пальцем не пошевелить в защиту „великого хана“, но может и ликвидировать комиссара, если их связывает нечто большее, чем дружба».
В дружбу комиссар не верил, слишком часто его предавали друзья, еще чаще предавал друзей он сам, а сколько доносов и заявлений друзей друг на друга ему пришлось прочесть за время своей работы в НКВД…
«Кажется, французы придумали поговорку: „Предают только друзья!“ У врагов это не предательство, а естественное поведение, — продолжал размышлять о своем тяжелом положении комиссар. — Как поступить в таком случае? Спрятать в сейф такой убийственный материал? Но Тагиров под меня „копает“. И успешно! Последний сигнал из Москвы был удручающим: Берия обещал подумать о судьбе комиссара. А это в лучшем случае — какой-нибудь нищий район в забытом богом уголке нашей необъятной родины».
Был, правда, еще один путь, но только он был еще более опасным: пойти к Тагирову и выгодно продать ему этот материл.
Викентий Петрович не думал об участи обманутого Джебраилова, она была и так решена, колебался он по другой причине, страшно было соваться самому в логово тигра. Тагиров стрелял быстрее, чем говорил, а про таинственные исчезновения из его кабинета просто ходили легенды.
Комиссар все же решил позвонить Тагирову, несмотря на противный холодок, который прошелся по хребту. Тем более что у него была «вертушка», правительственная связь с его кабинетом.
Помощник Тагирова мгновенно снял трубку:
— Слушаю!
— Морданов, устрой мне аудиенцию у Мир-Джавада Аббасовича!
— Приезжайте, Викентий Петрович! — любезно пригласил помощник, по голосу определявший всех более-менее заметных людей в окружении своего шефа. — Мир-Джавад Аббасович проснулись.
Они поняли друг друга с полуслова. Морданов заволновался, узнав о «домашнем» аресте Джебраилова, который Тагиров может и не успеть предотвратить, но понял, что и комиссар, в свою очередь, заволновался, узнав о нависшей над ним опасности, и ему есть что предложить Тагирову.
Морданов встретил комиссара у входа во дворец, поеживаясь на холодном утреннем ветру. В порыве верноподданничества, а может, просто весна в его представлении теплое время года, он забыл потеплее одеться и мерз, ожидая приезда комиссара.
Комиссар приехал быстро, за что охолодавшая душа Морданова была ему очень благодарна. Морданов привел комиссара в кабинет Тагирова и, закрыв двери на ключ, встал возле них на охрану, вернее, на карауле.
Тагиров приветливо улыбнулся комиссару. Он завтракал в кабинете, но при виде гостя вышел из-за стола, пошел ему навстречу и даже обнял.
«Это уже совсем плохой признак! — с тревогой подумал комиссар. — Значит, нечего рассчитывать и на „занюханный Мухосранск“».
Комиссару терять было нечего. Тагиров тоже хорошо это понимал, поэтому немного волновался, не зная, что у этого хитрого русского спрятано за пазухой.
— Только я о тебе подумал, комиссар, а ты уже в дверях! — неприятно прокаркал всесильный «хан». — Идеальный подчиненный читает мысли своего начальства! Что там, дорогой, натворил мой темпераментный земляк? Твою служанку задушил? Говорят, против него много улик сделали: отпечатки разные, фигли-мигли. Почему только он отказался от знакомства с ней? Как по-твоему? Есть свидетели?
— Есть фотографии! — комиссар тянул время, зная, что первый козырь липовый, карта меченая. — Я взял с собой одну.
И он протянул фотографию Тагирову, продемонстрировав искусство Пулата.
Тагиров долго рассматривал фотографию, и, чем дольше он ее смотрел, тем у него на душе становилось спокойнее.
— Это ничего не доказывает! — и он вернул фотографию комиссару. — Можно подсунуть любую девку любому. Не забывай, мы с Лаврентием Павловичем не только друзья, но коллеги.
Намек был более чем понятен.
«И это все, что имеет против меня комиссар?» — подумал Тагиров, и презрение к гяуру появилось на его лице.
Комиссар решил больше не играть в прятки и молча протянул пачку исписанных листов бумаги, показания Джебраилова.
Тагиров с интересом взял бумаги, но заметил мимоходом, усмехнувшись:
— Я думаю, Джебраилова надо передать работникам прокуратуры!
— Не имею права! — тоже усмехнулся комиссар. — Только по распоряжению центра.
— Распоряжение будет! — уверенно заявил Тагиров и сел читать показания.
Читал он показания Джебраилова медленно и очень внимательно, но, надо отдать ему должное, ничто не дрогнуло в его лице. Комиссар с удовольствием наблюдал за ним. Предчувствие еще никогда его не обмануло. А он чувствовал, что Тагиров пойдет на уступки и, главное, на союз с ним.
— Кто знает еще об этом? — спросил он спокойнее, возвращая рукопись комиссару. — Ты говорил уже с центром?
— Друзья Лаврентия Павловича — мои друзья! — витиевато ответил комиссар. — А я не из тех, кто предает друзей!
Такой ответ понравился Тагирову, хотя он не обманывал себя и прекрасно знал, что это — не более чем слова, а на самом деле комиссар обезопасил себя и принял необходимые меры предосторожности.
