Станислав Рем - Переведи меня через Майдан...
— А приходить надо не только когда вызывают. — Яценко встал напротив Петра Михайловича. — А и тогда, когда есть что сказать своему старому товарищу. — Владимир Николаевич опёрся о край стола. — Ну-ка, друг любезный, доложи, с чего это Козаченко по твоей территории так разбегался?
— Не понял. — Петро Михайлович опешил. Ничего себе, начало встречи…
— Ты бельмами своими на меня не смотри. Вот, что мне сорока на хвосте принесла. — Яценко развернулся, схватил лист, который только что внимательно изучал, и прочитал. — Двадцать четвёртого августа состоялся митинг в Белой Церкви. Присутствовало более пяти тысяч человек. Через два дня митинг запланирован в Василькове. Потом в Борисполе. Намечены митинги в Богуславе, Тетереве, Ирпене. И все на одной неделе. — лист упал на стол. — Ну, что скажешь? Или опять ничего не знаешь? А, может, продался?
— Владимир Николаевич, — в горле Панчука в миг пересохло. — побойся Бога…
— Заткнись! — Яценко говорил тихо, но чётко и внятно. — Бога я не боюсь. А в церкви только для профанации ноги обиваю. И потому, лучше ЕГО не поминай. Не то место. — Яценко наклонился над Петром Михайловичем так, что главе области, человеку почти двухметрового роста, показалось, будто он стал лилипутом. — В общем так, Панчук: не будет у меня кворума по твоему региону, живьём сгною.
Крепкая рука потянулась к Петру Михайловичу, ухватилась ха лацкан пиджака и притянула далеко не тщедушное тело Головы Киевской области к пышущему гневом телу премьера:
— Понял?
— Да. — Панчук едва не задохнулся в «дружеских» объятиях. — Только как я могу помешать?
— Как угодно! — выдохнул премьер. — Концерты на площадках устраивай. Зоопарк ставь на месте митингов! Танцы с припевками организовывай! Но чтобы эти б….ди по твоей земле не топтались! Понял?
Панчук утвердительно тряхнул головой.
— То-то. Работай! — рука ослабла, и Петро Михайлович на слабых ногах направился к выходу. Возле дверей его остановил голос премьера. — Петро, — Панчук обернулся, — а ты думал, я тебе чупа — чупсу сегодня дам? — и Яценко расхохотался.
* * *Гюнтер Шлоссер внимательно смотрел на Густава Велера. Тот, сидя в глубоком, кожаном кресле, имел вид довольно тусклый и усталый.
— Не нравитесь вы мне. — депутат пристроился на краю стола и более внимательно присмотрелся к собеседнику. — Не здоровится?
— Да нет. Просто устал. В последнее время было слишком много работы.
— В таком случае, возьмите отпуск. — хозяин кабинета сделал пометку в записной книжке, которую всегда носил в нагрудном кармане пиджака. — Когда начнутся события в Киеве, вы мне будете нужны. Здоровым. И отдохнувшим. А потому, поезжайте куда-нибудь с женой и детьми. Недели на две. Больше дать не могу. Все расходы возьмёт на себя фирма.
— Благодарю. — на мрачном лице Велера проснулась лёгкая тень улыбки.
— Так то лучше. Препарат уже в Украине?
— Да. Вчера доставили.
— Осложнения при транспортировке были?
— Нет Всё прошло нормально. Без эксцессов. — Велер выдержал паузу, и продолжил. — Впрочем, у меня имеются некоторые сомнения.
— По поводу? — густые брови Шлоссера взлетели вверх.
— Тарасюк. Справится ли он с поставленной задачей? Не повернёт ли вспять?
Депутат Бундестага долгое время молча смотрел на старинный, чернильный прибор, стоящий на столе только ради украшения. Его и самого терзал тот же самый вопрос. Однако, он его гнал от себя, боясь сомнениями навлечь беду. В крайнем случае, отвечал Шлоссер сам себе, придётся пойти на риск, и «подставить» своего человека, хотя это может привести к непредсказуемым последствиям. Велеру, естественно, он такого сказать не мог, а потому ответил следующее:
— Можете отдыхать спокойно. Тарасюк выполнит задание. И не только это.
* * *— Проходите.
Молодой человек провёл Самойлова внутрь офиса. Михаил осмотрелся по сторонам: довольно стильно. Всё в бело — бежевых тонах. Вместо обоев декоративная плитка. Двери кабинетов из металла, со стилизацией под дерево. Белые полочки. Белые рамы евроокон, Светлые обои на стенах, приятно ласкающие глаз, такого же оттенка плинтуса, стилизованные горшочки для цветов. Прямо, поликлиника, да и только. Впрочем, сегодня все подобного рода заведения страдали одним недостатком: стерильностью.
— Вторая дверь с правой стороны. — молодой человек указал рукой. — Проходите. Вас ждут.
Михаил, следуя инструкции, прошёл через коридор, толкнул дверь, предварительно постучав:
— Можно?
— Конечно. — на встречу ему поднялся мужчина лет тридцати, спортивной наружности, с короткой стрижкой, улыбчивый. Протянул руку, — Кузьмук Кирилл, один из активистов молодёжной организации «Час». А вы московский журналист? Мне поручили вас встретить. Присаживайтесь. Ещё раз приносим извинения российскому телевидению за ту неувязочку, что произошла на митинге. Вот ваш новый объектив, как мы договаривались. А от чего не пришёл ваш товарищ? Обиделся?
— Температура. — тут же нашёлся журналист. — Приболел.
— Жаль. — с сожалением произнёс активист. — Фактически пострадал он. Нам бы хотелось лично ему принести свои извинения.
— Я передам ему ваше сочувствие.
Михаил положил деталь в кейс и собрался, было, уходить, но молодой человек его задержал.
— Как, вам не интересно познакомиться с тем, чем мы занимаемся?
— К сожалению, это не входит в круг моих заданий.
— Но вы же приехали освещать выборы?
— Совершенно верно. И, насколько мне известно, ваша организация…
— Принимает активное участие в выборах. — продолжил Кузьмук.
— Вот как? — в голосе Самойлова прозвучало удивление. — Может быть, я чего-то ещё не знаю, но, кажется, вы своего кандидата на пост президента не выдвигали.
— Вы не ошиблись. — на лице молодого человека заиграла открытая улыбка. — Но подобный факт вовсе не означает, будто мы стоим в стороне от политики. — молодой, в сравнении с Самойловым, человек кивнул на флаг, висящий над креслом, — Мы назвали себя «Час», то есть в переводе с украинского «время». И не случайно. Считаем настало то время, когда от каждого гражданина Украины зависит выбор будущего страны. То, как мы будем жить в дальнейшем.
— До боли знакомые фразы. — Самойлов скептически улыбнулся. — Вы знаете, везде, где я работал, во всех странах, перед выборами кандидаты произносят подобные слова. Потом дяденьки занимают завоёванные кресла, лозунги прячут в чулан, до следующих выборов. Или продают своим конкурентам.
— Согласен. Так было до сих пор. Теперь у нас будет всё иначе.
Самойлов и не пытался скрывать сарказм.
— Странно. Человечество, всю свою историю стремилось к тому, чтобы всё, как вы говорите, было иначе. И постоянно получалось наоборот. Революцию делали…
— Знаем, знаем. — рассмеялся Кузьмук. — Делали идеалисты, а пользовались проходимцы. Проклятый человеческий фактор. Мы с этим знакомы. Но, человек имеет свойство меняться. Я, надеюсь, с этим вы спорить не станете?
— До пяти лет. — согласился Самойлов. — И сей факт утверждаю не я, а психологи. Далее сформированная личность только то и делает, что развивается. Общество же его слегка корректирует.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что и ваш кандидат…
— Как вы помните, мы своего кандидата не выдвигали. — тут же перебил Самойлова Кузьмук.
— Да, но вы поддерживаете кандидата от оппозиции.
— Почему вы сделали такой вывод?
— А разве не так? — вопросом на вопрос ответил Михаил. Кузьмук тихонько рассмеялся.
— Имеем право.
— Не спорю. Только не забывайте, кандидат, которого вы поддерживаете, в своё время был членом КПСС, руководителем самой крупной финансовой структуры в стране, и, даже, премьер-министром. И это тогда, когда простой люд перебивался с хлеба на воду. Возвращаюсь к вышесказанному. Человек меняется до пяти лет. Я не верю тем, кто меняется после пятидесяти. И пусть они своё вскормленное коммунизмом пузо хоть сто раз крестят. Христианами никогда не станут.
— У нас станут. К тому же, в те времена все, кто хотел реализовать себя, были членами КПСС.
— Враньё. — Самойлов поставил кейс на стол. — Булгаков, Мейерхольд, не были членами партии. Однако, как вы выразились, реализовали себя. Нужно только учитывать, какие помыслы вы желаете провести в жизнь. Если жлобско — индивидуальные, то, конечно, стоит некоторое время побыть и в качестве члена.
— С вами тяжело общаться. — Кузьмук бросил взгляд на большое зеркало, что висело на стене. — Однако, мы свои планы менять не будем. И, помяните моё слово, изменим мир к лучшему.
— Сомневаюсь, что у вас получится то, что не вышло у миллионов разновременных революционеров. Разве что, вы придумали некое новое воздействие на людей.
