Роберт Ладлэм - Уик-энд
Он видел и этот фонарь, и эти слова тысячу раз. «Таннеры, 22, Орчард-драйв». В эту секунду ему показалось, что он никогда раньше здесь не бывал.
— Прости, приятель. Я слегка не в себе. Терпеть не могу летать. — Он захлопнул дверцу, а шофер стал поднимать стекло.
— Тогда вам лучше ездить поездом, — вежливо сказал он. — Или гуляйте себе на здоровье!
Такси рвануло с места, а Таннер, повернувшись, посмотрел на дом. Открылась дверь, оттуда выскочила собака, встречая его. Его жена стояла в освещенном холле, и он мог видеть ее улыбку.
4Вторник. Три тридцать утра по калифорнийскому времени
Белый французский телефон, на котором стоял приглушенный звоночек, издал сигнал не менее пяти раз. Лейла сквозь сон подумала, что глупо было его ставить на столик Берни. Его этот сигнал разбудить не может, а просыпается она.
Она толкнула мужа локтем в ребро.
— Мой дорогой… Берни, Берни! Телефон.
— Что? — Остерман открыл глаза и смутился.
— Телефон? О, эта чертова штука! Кто его только может услышать?
Пошарив рукой в темноте, он нащупал трубку.
— Да?.. Да, это Бернард Остерман… Междугородный? — Он прикрыл трубку ладонью и привалился к изголовью, повернувшись к жене. — Сколько сейчас времени?
Лейла включила лампу на ночном столике и бросила взгляд на часики.
— Три тридцать. Господи!
— Скорее всего, какой-нибудь сукин сын с Гавайев. Там еще нет полуночи. — Берни прислушался к голосу в трубке. — Да, оператор, я жду… Это очень издалека, дорогая. Если это в самом деле Гавайи, они думают, что я сижу за пишущей машинкой. Им ничего не вбить в голову… Алло, оператор? Поторопитесь, пожалуйста!
— Ты говорил, что хотел бы видеть эти острова такими, чтобы на них не было бы мундиров, помнишь?
— Прости… Да, оператор, это и есть Бернард Остерман, черт возьми! Да? Да? Спасибо, оператор… Алло? Я вас еле слышу. Алло?.. Да, так лучше. Кто это?.. Что? Что вы говорите?.. Кто это? Как вас зовут? Я вас не понимаю… Да, я слышу, но не понимаю… Алло?.. Алло!.. Минутку! Я сказал, подождите минуту! — Остерман резко поднялся и спустил ноги на пол. Одеяло потянулось за ним и упало на пол. Он начал стучать по рычагу аппарата. — Оператор! Оператор! Вот, черт возьми, отключилось!
— Кто это был? Почему ты кричал? Что они тебе сказали?
— Он… Этот сукин сын бурчал что-то неразборчивое. Он сказал… Он сказал, чтобы, мол, мы последили за дубильщиком. Вот что он сказал. Он постарался, чтобы я разобрал эти слова. Дубильщик. Что это, черт возьми, значит?
— Что именно?
— Да дубильщик! Он все время повторял это слово!
— Совершенно непонятно… Это в самом деле были Гавайи? Оператор сказал, откуда поступил звонок?
Остерман посмотрел на свою жену. В спальне стояла полутьма.
— Да, сказал. Я четко расслышал. Звонок был из-за моря… Но из Лиссабона. Лиссабона в Португалии.
— Мы никого не знаем в Португалии!
— Лиссабон, Лиссабон, Лиссабон… — Остерман продолжал тихо повторять про себя это название. — Лиссабон. Это ничего не значит…
— Что ты имеешь в виду?
— Дубильщик[2]…
— Тан… тан. Таннер. Неужто это Джон Таннер? Джон Таннер!
— Дело не в этом…
— Это Джон Таннер, — тихо сказала Лейла.
— Джонни?.. Что он имел в виду — «следите за ним»? Почему мы должны это делать? Почему об этом нас извещают в половине четвертого утра?
Сев, Лейла потянулась за сигаретой.
— У Джонни есть враги. В Сан-Диего его по-прежнему терпеть не могут.
— Сан-Диего — это понятно! Но Лиссабон?
— На прошлой неделе «Дейли варьете» сообщила, что мы отправляемся в Нью-Йорк, — продолжала Лейла, глубоко затягиваясь. — И что мы, скорее всего, остановимся у наших бывших соседей и друзей Таннеров.
— Вот как?
— Может, нас слишком разрекламировали. — Она посмотрела на своего мужа.
— Может, мне стоит позвонить Джонни? — Остерман взялся за телефон.
Лейла схватила его за руку.
— Ты с ума сошел?
Остерман положил трубку.
Джой открыл глаза и глянул на часы: шесть двадцать две. Время вставать, размяться в спортзале и, может быть, пройтись до клуба, где часик попрактиковаться на поле для гольфа.
Он любил вставать пораньше. Бетти, наоборот, могла спать до полудня, если ей представлялась такая возможность. У них были две широкие кровати, по одной на каждого, потому что Джой знал, какой возбуждающий эффект оказывает тепло другого тела, когда спишь под общим одеялом. Он полночи не мог сомкнуть глаз, если ему приходилось делить с кем-то ложе. А поскольку предназначение супружеской постели заключалось исключительно в занятии сексом, не имело смысла из-за этого терять хороший сон.
Пара двойных кроватей представляла собой просто великолепное изобретение.
Минут десять он крутил педали велоцикла и еще пять минут поработал с семифунтовыми гантелями. Заглянув сквозь толстое стекло в помещение парной, он увидел, что оно уже прогрелось.
Над часами, висящими на стене гимнастического зала, вспыхнула светящаяся панель. Кто-то звонит у входной двери. Джой провел этот сигнал на тот случай, если он дома один и занимается в зале.
На часах было шесть пятьдесят одна, и для обитателей Сэддл-Уолли было слишком рано звонить у чужих дверей. Он положил гантели на пол и подошел к интеркому.
— Да? Кто там?
— Вам телеграмма, мистер Кардионе.
— Кому?
— Тут сказано — Кардионе.
— Мое имя Кардоне.
— Разве это не Эппл-плейс, одиннадцать?
— Я сейчас подойду.
Он отключил интерком и, сдернув полотенце с вешалки, накинул его на себя, выходя из зала. Ему не понравилось то, что он сейчас услышал. Оказавшись у дверей, он открыл их. Человечек в униформе стоял на пороге, жуя резинку.
— Почему вы не позвонили по телефону? Ведь сейчас очень рано, не так ли?
— Мне приказано передать вам телеграмму из рук в руки. И мне пришлось добираться сюда почти пятнадцать миль, мистер Кардионе. Мы работаем двадцать четыре часа в сутки.
Кардоне расписался и получил конверт.
— Почему пятнадцать миль? У компании «Вестерн Юнион» есть отделение в Ридж-парке.
— Это не через «Вестерн Юнион», мистер. Это телеграмма… из Европы.
Кардоне вырвал конверт из рук человека в форме.
— Минутку. — Он не хотел показывать своей взволнованности и поэтому спокойно прошел в гостиную, где видел на пианино сумочку Бетти. Взяв из нее две бумажки по доллару, он вернулся к дверям. — Вот вам. Простите, что вам пришлось проделать такое путешествие. — Закрыв двери, он разорвал клапан послания. Оно было на итальянском языке.
Вернувшись на кухню, Кардоне нашел карандаш и сел за стол. На обложке журнала он записал перевод текста.
«Человек светло-каштанового цвета не принадлежит к друзьям итальянцев. Будьте осторожны с таким соседом. К концу недели вам предстоит защищать себя. Да Винчи».
Что это может значить? Что за «светло-каштановый… сосед»? Черных и цветных в Сэддл-Уолли не было. Послание выглядело бессмысленным.
Внезапно Джой Кардоне оцепенел. Светло-каштановый, то есть загорелый, сосед мог означать только Джона Таннера. В конце недели — в пятницу — приезжают Остерманы. И кто-то из Европы предупреждает его, что он должен опасаться Джона Таннера и предстоящего уик-энда с Остерманами.
Он развернул бланк и пригляделся к данным на нем.
Цюрих.
О Боже! Из Цюриха!
Кто-то в Цюрихе — кто-то, называющий себя Да Винчи, знающий его настоящее имя, знающий Джона Таннера, знающий и Остерманов, — предупреждает его! Джой Кардоне уставился из окна на задний двор своего дома. Да Винчи, Да Винчи!
Леонардо.
Художник, солдат, создатель оружия войны — и все это один человек.
Мафия! О Боже! Но кто именно?
Костеллано? Бателья? Может, семья Латроне?
Кто из них обратил на него внимание? И почему? Он же их друг!
Руки у него подрагивали, когда он взял телеграмму с кухонного столика и перечитал снова. Теперь ему казалось, что каждое предложение таит в себе угрозу.
Таннер!
Джон Таннер что-то узнал! Но что?
И почему послание пришло из Цюриха?
Какое отношение Таннер имел к Цюриху?
При чем здесь Остерманы?
Что выяснил Таннер? Что он собирается предпринять?.. Один из людей Бательи как-то назвал Таннера по-другому — как это звучало?
«Стервятник»!
«…Не принадлежит к друзьям итальянцев… будьте осторожны… защищать себя…»
Как? От кого? Он ничего не рассказывал Таннеру. Почему он должен?..
Он, Джой Кардоне, не имеет отношения к синдикату; он не имеет отношения к семье. Что он-то может знать?
