Александр Ачлей - Палач. Наказание как искупление
«Вот оно, счастье», — с иронией сказал он сам себе и понял, что пока еще нормален, поскольку наличие чувства юмора и самоиронии — верный признак психического здоровья.
— Главное же — это его предназначение, — продолжал, не открывая рта, доносить до Бориса Ивановича старец. — Свидетельство тому — кольцо. Ты о том не ведаешь, а я знаю. Наберись терпения…
«Да и так уже набрался дальше некуда», — подумал Гондалев, а старик продолжал:
— Давно это было. Много тысяч лет назад земля другой была. По-иному разделялась. И в ней жили народы разные, среди которых возвысился род белых людей, назвавших свою страну Раш, по имени своего главного Бога, Бога Солнца Ра. Покорили они все окрестные племена и возвысились над ними. И стоял во главе их Белый Император, который обладал неограниченной властью. И так возгордились людишки страны той и их правители, что перестали соблюдать заповеди, все больше заботились о теле своем, а не о душе и Духе. И ушел Дух от них. И души их бессмертные погибли. И не на что было опереться Богу в земном их пребывании. И не нужны они стали ему. А поскольку владели они в то время всей землей, то и погибнуть суждено было всем. Так и погибли. Кто в огне подземном, кто в пучине морской.
Но знали о предначертанном жрецы той древней страны. И нанесли заповедное на кольца власти, которые и передали предназначенным для спасения. Так с тех пор и повелось: у кого кольцо — у того и законная власть. Жизнь возрождалась не сразу. Народ на земле множился. Начались войны. Мало поумнели земляне. Кольца переходили от одних вождей к другим. У Труварова — главное из них, то самое, которое обеспечивало власть Кира и Александра Македонского, Помпея Великого и Юлия Цезаря, Константина Великого и Юстиниана, последнего Палеолога и Ивана Грозного. И это — самое главное!
У меня же — второе и третье кольца. Одно пришло к русичам через гипербореев — гордых свеев, вместе с Рюриком. Другое же досталось в наследство от Чингисхана, получившего его в свое время от тибетских монахов и служителей религии Бон-По. Это, третье кольцо, я на время передал вождю вашему — Красному Сталину, дабы наполнить его Духом победы в страшную годину вражеского нашествия на землю нашу. Оттого и вставал в его присутствии потомственный лорд и герцог. Чуял и понимал, кто перед ним! Но потом, как и договаривались, кольцо это перед самой его смертью было мне возвращено. Ибо не было у него преемника достойного, способного возродить Белое Царство. Так, все больше мелкота какая-то да шелупонь разная, дальше носа своего не видящая. Но это он сам виноват. Всех достойных поубивал. Боялся, — на какое-то мгновение в комнате наступила тишина.
«Почему я все еще здесь? И слушаю этот бред? Который, впрочем, бредом мне не кажется? Вот это как раз и удивительно! И что я доложу Лазуренко?!» — думал Гондалев, продолжая сидеть полуразвалясь на стареньком оперском стуле в уральской глубинке.
— Получил же я их от последнего царя нашего, подло убитого здесь неподалеку. Виделся я с ним накануне смерти его. Яйца им откушать приносил. Предвидел он свой конец ужасный. И сознательно шел на жертву, кровью своей и чад его искупив грех рода собственного перед Всевышним. И тем узаконил как пребывание свое на престоле, так и даруемую им преемственность. А осуществить ее должен я как хранитель и Верховный Жрец, — старик вновь замолчал, как бы давая возможность Борису Ивановичу переварить столь важную для него информацию. Но она, эта самая информация, легко укладывалась в его голове. Гондалев точно знал, что впечаталась она намертво.
— Да. Видел я глаза его в день тот черный, для семьи его ставший последним. Но не было в них ни страха, ни малодушия. Тверд он был в вере своей и в правильности пути избранного. Истинный царь! — после этих слов старик поднялся и подошел к окну, сквозь которое в комнату наплывал удивительный свет, чем-то напомнивший Гондалеву утро Нового года, такое же сказочное и необычное.
«А ведь похож старик на Деда Мороза! Такая же борода окладистая, усы и брови. Взгляд с прищуром. Только шапки и рукавиц не хватает, да мешка с подарками…»
— Не отвлекайся, ирод! Какой я тебе Дед Мороз? В сказки не наигрался? — старик сказал это строго, но беззлобно, как говорят любящие родители своим зашалившимся чадам.
— Слушай дальше. Эти два кольца я отдам тебе сейчас. Ты — верный слуга царю и Отечеству. Все сделаешь как надо. Одно оставь Президенту вашему. Оно ему еще пригодится. Пока Труваров до власти окрепнет — не год, не два пройдут. Другое же, то, что от Чингисидов русские самодержцы получили, отдай Хранителю Ватикана. Не удивляйся. Три кольца для русских — перебор. Особенно в нынешней сложной обстановке. А Ватикан — те же христиане. Проклятье схизмы тысячелетней давности вот-вот должно пройти. Глядишь, и объединимся во Христе. Правда, их Хранитель все больше зарился на Труварово кольцо. Триста лет за ним охотился. Людей готовил. Но сам понял: коли в руки не идет, значит, нет на то благословенья Божия. Я с ним говорил. Он согласен на уговор: кольцо в обмен на всемерную помощь и поддержку власти вашей. Так что бери кольца и иди себе с миром. — После этих слов Гондалев погрузился в сон. Сколько он проспал — неизвестно. Разбудил же его Зинченко, который долго тормошил столичное начальство.
— А где старик? — первым делом спросил Борис Иванович опера.
— Какой старик? — с недоумением спросил немного озадаченный подчиненный.
— Все ясно! — неизвестно кому ответил Гондалев, поднялся, сел в служебную машину и через три часа застыл перед кабинетом Лазуренко в полном оцепенении. До него только сейчас дошло, что докладывать ему практически нечего. И даже два зажатых в кулаке кольца ясности не добавляли.
Но дверь вдруг открылась, и озабоченный чем-то Лазуренко, широко распахнув ее, пропустил Гондалева внутрь просторного кабинета.
— Ну, как? Кольца привез?
Глава XI
Алессия
(Модена. Начало XXI века)
В Центральной Италии есть замечательная область: Эмилия-Романья. Раскинувшись на плодородных землях долины реки По, ее деревушки, села и города испокон веков производили множество полезной продукции. Причем в таком количестве, что оставались излишки. Благодаря этому люди здесь могли позволить себе заниматься не только физическим трудом. И потому область эта славна своими уходящими в античную древность традициями в науке, в различных ремеслах и кулинарном искусстве. Знаменитый сыр пармезан (Parmigiano Reggiano) и флагманы автомобильной промышленности «феррари» и «мазератти» — все это отсюда, не говоря уже о знаменитом университете в городе Болонье. Старейшем в Европе. Одно время значение этих земель для судеб мира не поддавалось оценке. В начале V века н. э. расположенный здесь город Равенна стал столицей Западной Римской империи. И хотя произошло это на закате ее могущества, все же абсолютным пупом земли этот регион Италии успел побывать.
В долине реки По живут очень достойные люди. Пропитанные духом возрожденной в конце XIX века Италии, настоящие патриоты, болонцы, моденцы, пармцы, равеннцы обладают вместе с тем неистребимой тягой к свободе. Причем свобода эта мало что имеет общего с либеральными представлениями о личной разнузданности. Скорее это чувство, в чем-то сопоставимое с русским понятием «воля», которая подразумевает независимость от капризов начальствующих лиц, к какой бы иерархической системе они ни относились: рабовладельческой, феодальной или буржуазной. Это, безусловно, роднит эмильянцев с русскими. Не исключено, что это родство душ восходит к тем далеким временам, когда здесь жили этруски, которые, как полагают некоторые неспокойные умы, были русскими, сумевшими в своем продвижении на запад достичь этих благодатных мест.
Здесь, в Эмилии-Романье, есть чудесный город Модена (в древности — Мутина). Основанный римлянами в 183 году до н. э., этот город-крепость стал надежным заслоном на пути вечно стремящихся в Вечный город (уж простите за тавтологию) галлов, которые после неудачной в 390 году до н. э. попытки захватить ненавистный им Капитолий (тогда, напомню, Рим спасли гуси) безуспешно старались взять реванш.
Мутина-Модена была свидетельницей многих исторических событий:
— за ее стенами отец знаменитого Брута (того самого, кто предал Юлия Цезаря и, по приданию, первым нанес ему удар кинжалом) защищал основы республиканского строя от диктаторских притязаний Помпея Великого — друга, родственника, а затем смертельного врага все того же Цезаря;
— спустя 30 лет ее граждане приняли самое активное участие в так называемой Мутинской войне, на которой Марк Антоний беспощадно уничтожал противников сильной имперской вертикали власти;
— в середине V века город отчаянно сопротивлялся варварскому нашествию гуннов под предводительством Атиллы.
Разрушенный до основания гуннами, город нашел в себе силы возродиться и стал одной из ярчайших жемчужин в короне Матильды Каносской, маркграфини Тосканской, знаменитой тем, что именно она поддержала папский престол от окончательного подчинения германским императорам в конце XI — начале XII века. Именно в ее замке папа Григорий VII (он же Гильдебранд) в 1077 году принял от поверженного им Генриха IV вассальную присягу верности, что поставило римских пап над всеми монаршими дворами католического мира.
