Васил Иванов - Час пик. Кто убил Влада Листьева?
— Версия для идиотов, — вяло шевельнул плавником Обозреватель, — меня же коллеги засмеют…
— А ты псевдонимом подпишись, — посоветовал Главный, — пусть псевдоним и засмеют. Почему для идиотов?
— Ну, допустим, Листьев решил отказаться ото всей рекламы… Хотя — при чем тут Листьев? Гам ведь один Функционер куда большим, чем он, заправляет… По идее, если так, то его и надо было убивать. Ну, хорошо, отказались от рекламы: не навсегда ведь, а только на короткое время. Ни одно телевидение без рекламы существовать не может, факт. И не потому отказались, что заботились о зрителях, а потому, что это хитрый тактический ход. Да и не Листьев, если разобраться, а один очень известный Промышленник, который над ним — тот самый, чей «мерседес» в прошлом году пытались взорвать, кстати, если не ошибаюсь, рядом с домом погибшего, недалеко от того самого тридцатого по Новокузнецкой. Промышленник, кстати говоря, сразу после этого испугался и в Вену свалил, наверное, думает, что там его никто не достанет, — Обозреватель сглотнул набежавшую слюну и продолжил: — пока рекламы не будет, некоторые банки выплачивают компенсацию, целиком и полностью возмещая финансовые потери, а потом резко играют на повышение. Рынок мгновенно монополизируется, и в результате реклама вновь идет по новосозданному ОРТ, а все конкуренты летят под откос, как фашистские эталоны с танками. Рельсовая война, короче говоря. Герои — партизаны тол заложили — и… Это даже мне понятно, хотя я в подобных вещах не слишком компетентен. Элементарно просто. Кто становится монополистом? Промышленник, а также те, кто стоит за его спиной… Кремль становится, и в результате ОРТ целиком и полностью выполняет госзаказы тех, кто стоит за Промышленником. А через год — президентские выборы. А телевидение — четвертая власть. Единственная, наверное, действенная власть в России: первой, второй и третьей, если вдуматься — нет. Отсутствует.
— Значит, сам все прекрасано понимаешь, — покачал головой Главный, — и, надеюсь, у тебя хватит ума не писать об этом…
Обозреватель отмахнулся.
— Это ведь и ребенку понятно. А насчет рекламных агенств, которые якобы «обиделись», «решили скинуться на киллера» — это для идиотов… Рекламщики ведь — не самоубийцы… Их, все эти рекламно — посреднические конторы после всего на порог никто не пустит…
— Так ведь для идиотов и работаем! — возразил Главный. — Кто читает массовые издания вроде нашего? Кто смотрит все эти идиотские телешоу? Ясно кто… Среднестатистические идиоты, имею в виду — обычные россияне, страшно не любят рекламы, не выносят её на дух, особенно — когда она так навязчиво прерывает любимый сериал или футбольный матч. А сколько идиотов разорилось благодаря рекламе, которая навязывали им все эти три «м», все эти селенги, тибеты и техинвесты? Они ведь теперь её люто ненавидят! Надо ведь на кого — то свалить вину, не скажет ведь идиот: «я — идиот», ясно кто виноват — тот, кто заставил его покупать все эти билеты, все эти «мавродики», все эти акции!.. К тому же, идиоты очень не любят, когда им предлагают купить вещи, на которые у них все равно никогда не будет денег. — Главный снял свои бифокальные очки, протер большим клетчатым платком, водрузил на место — бедный Фантоцци, поставил бы себе контактные линзы! — Понравится версия, понравится и примут, для них — очень убедительно. Да, тебе сегодня вечером видеокассетки привезут, с Останкино. Ну, старые записи всех этих «Тем», «Часов Пик» и так далее… Посмотришь, может быть — пригодится. — Он закурил и, впервые улыбнувшись на протяжении всего этого разговора, добавил: — Так что лучше раскрутить версию о злых и кровожадных рекламщиках. Все гениальное просто. Не просто, а очень просто…
* * *Выйдя из кабинета Главного, Обозреватель прошел к себе, отключил телефон и задумался.
Итак, в одном Главный прав: «козлами отпущения» надо сделать рекламные агентства. Просто, как 2x2=4: хотел выбросить рекламу — получи, фашист, гранату, распишись за пулемет.
Да, то что надо.
Убедительно.
Поверят.
Листьева сейчас на Ваганьковском хоронят, а эти обезьяны, носороги, слоны, шавки и шакалы рекламные, отстояв положенные минуты у гроба погибшего героя, танцуют у горы Килимонджаро в ночь большого полнолунья… «Почему танцуют?» — удивляются идиоты; «Почему удивляются? — удивляются шакалы — сейчас все танцуют… Ночь большого полнолунья, и вообще: завалим вас щас сэлдомами и инкомбанками…»
Убедительно?
Еще бы!
Все гениальное просто…
Поверят и примут — кому нравится предложение купить корм для собак, если самим жрать нечего?
Но — отвеченные рассуждения побоку. потому что — теперь непременно надо встретиться с людьми, «близко знавшими покойного»…
* * *Чем значительней человек умирает, тем больше потом находится людей, которые «ходили с ним в одну школу» «одалживали у него деньги», «учились на одном курсе», «вместе выпивали»…
Особенно — последнее.
Сколько теперь по Москве и окрестностям разговоров: «а вот мои подруга, когда на журфак не поступила, вместе, в одном потоке с ним на подготовительный шла…»; «а вот мой друг один раз в «Поле чудес» участвовал, ничего, правда, не выиграл, но ему, Листьеву, то есть, кроссворд очень понравился. Он, Листьев то есть, еще тогда пошутил, что… — Да ты что!.. — Нет, нет, честное слово, у друга даже кассета есть…»; «а вот моя соседка снизу — парикмахерша, так его вторая жена у нее несколько раз стриглась и завивку делала… — ой, а какая она из себя?..»
А было, не было — кто теперь проверит?
Ведь в таких разговорах главное — не покойник, главное — сопричастность к нему, потому что о нем теперь все говорят…
Да и кто будет проверять?
У мертвых есть одно классное качество — умеют молчать. Как рыбы. Мертвые.
Сейчас Обозреватель как раз и ехал к одному из таких, известному в Москве и ближнем зарубежье Актеру. Правда, в отличие от «близко знавших покойного» этот действительно знал Листьева.
* * *О визите было оговорено загодя, по телефону, но Актер, увидев в дверях Обозревателя, весьма показательно удивился:
— А разве мы…
— Да, я ведь вчера звонил вам…
Виноватая улыбка:
— Извините — я от вчерашних похорон никак отойти не могу. Знаете ли, так тягостно, когда видел его живым, а потом — в гробу… И глаза закрыты. И комья земли на крышку с таким стуком… Проходите…
Конечно, отказать неудобно: Обозреватель — достаточно известная в Москве фигура, откажешь — обидеться, испортишь отношения с изданием. Журналистов боятся. Кроме того — и повод такой, что не откажешь: заказное обозрение «на смерть героя»…
— Я понимаю…
Прошел, как и водится в Москве, не в комнату, а на кухню, уселся.
— Кофе?
— Да, не откажусь, — произнес Обозреватель, — я, видите ли, тоже… Всю ночь не спал, переживал, теперь вот надо бы допинг принять… Я ведь с ним в универе учился вместе… Помню его.
Актер понимающе покачал головой.
— Да, да… — сел рядом, пригорюнился: — ну, что вам сказать? Вы ведь хотите от меня услышать что— нибудь о Владе?
— К сожалению, я знал его не столь хорошо, как вы, — польстил хозяину Обозреватель. — Виделся с ним мельком, едва — едва здоровались. Знаете ли, у нас ведь массовое издание, людям интересно — что это был за человек, каким он был… Посмотрите, чтобы кофе не убежало.
— Ах, ах, да, да, спасибо… — Актер поднялся, разлил из закопченного жезвея кофе и, кивнув на выщербленную чашечку, поставленну перед гостем, понизил голос: — он любил пить из этой чашечки, когда бывал у меня в гостях… Когда еще пил…
— Что?
— Кофе… — сделав микроскопический глоток, Актер произнес: — ну, что я могу сказать… Так некстати всплыло в памяти: как — то раз приехал он ко мне на дачу, на машине — тогда у него еще «вольво» была, смотрю — и глазам своим не верю, вытаскивает из багажника целую коробку «марса», и пока мы с ним сидели, он всю коробку и съел… Полтора — то килограмма!
Обозреватель пожал плечами — к чему тут какой — то «Марс»?
— Как, спрашиваю, Влад — нравится тебе «Марс»? а он мне — райское наслаждение.
— Это «Баунти», — сдержанно — печально поправил Обозреватель.
— Так вот я к чему: он во всем был такой: если любил что — нибудь, то делал это до конца, во всем объеме… Вот таким он и запомнился мне… — Актер допил кофе, отодвинул чашечку и добавил: — Боже, до сих пор не верится, кажется, вот — вот, вот совсем недавно это случилось… Наверное, это какой — то знак свыше, предупреждение всем нам…
* * *Да, с театральных деятелей много не возьмешь: им только частности запоминаются.
Лицедеи.
Есть, правда, один театральный деятель, бывший режиссер, ставший Банкиром, теперь — в Лондоне сидит, крутой человек на него наехал, Банкир, между прочим, тоже может быть причастен к убийству, но…
