Фридрих Незнанский - Контрольный выстрел
— Благодарю вас. Всего вам доброго.
«Грязнов… — нахмурился пожилой человек, и лицо его сразу приняло жестокое, даже хищное выражение. — Откуда знаю эту фамилию?.. Пять марок за чашку кофе — ишь ты, шикует, фраер…»
Тот же голос из радужной сияющей высоты сообщил, что объявляется посадка на московский рейс… пассажирам следует пройти…
Уже устраиваясь в кресле и защелкивая на себе привязные ремни, он, конечно, вспомнил: «Грязнов! Рыжий мент! Дружок того, который вчера ночью нырнул рыб кормить… Постой, тот же старый уже, а этот?.. А, черт их разберет…» И элегантный пожилой мужчина, похожий на знаменитого киноартиста Смоктуновского, ногами задвинул поглубже под кресло старый кожаный портфель, в котором он вез в Москву десяток магнитофонных кассет с записью допроса покойного «важняка» Турецкого…
2
Проснувшись, Саша не сразу сообразил, где он находится. Было ощущение, что его заперли в небольшом сундучке, где и ноги-то вытянуть толком невозможно. К тому же сундучок еще и покачивался, поскрипывал. В полуоткрытом люке над головой был виден краешек серого неба. Дышалось легко, воздух был на вкус слегка горьковатым и пах свежей мокрой зеленью.
Неожиданно крышка люка вскинулась, и в проеме показалось лицо, будто нарисованное художником для детской книжки про пиратов. Лицо было коричневым, под цвет того дерева, которым был обшит сундучок. Низко на лоб надвинута фуражка с примятой белой тульей и потускневшим золотым якорем и подстриженная седая шкиперская борода, обрамлявшая нижнюю часть лица, подтверждали первое впечатление. Усов не было, а вот изо рта воинственно торчала короткая прямая трубка. Светлые, выцветшие от солнца глаза — смеялись!
— Ну и здоров же ты спать, парень! — по-английски сказал пират.
Саша вскочил, едва не стукнувшись теменем в тесном пространстве. Старик показал рукой: выходи! Саша тут же наполовину высунулся из люка и увидел, что находится на палубе судна, связанного с сушей хлипкими сходнями, а вокруг была вода. Судно легко покачивалось. Было не холодно, но ветрено. Пронзительно кричали взмывавшие над водной гладью чайки.
Вслед за стариком Турецкий прошел в кают-компанию, так, наверно, должно было называться это просторное помещение, обшитое лакированным деревом темно-красного цвета. За круглым столом сидели еще трое таких же пожилых людей, которые приветствовали появление Турецкого вежливыми наклонами головы.
Уже через десять минут Саша знал о себе буквально все. И эта информация, наложенная на какие-то размытые, несколько странные его собственные воспоминания и ощущения, наконец-то прояснила для него истинную картину событий.
Да, теперь он уже мог сказать себе со всей ответственностью: повезло ему так, как просто не бывает в жизни. Вероятно, в одной точке сошлись некие взаимоисключающие силы, каждая из которых определенно вела его к гибели, но их столкновение вызвало совершенно противоположную реакцию. И вот результат — он жив и… даже в общем-то здоров, если не принимать во внимание непонятную ноющую кашу во рту, сизую ссадину на правой скуле и варварски разодранный рукав такого хорошего еще недавно, можно сказать, американского пиджака. Ни документов, ни денег, разумеется, у Турецкого тоже не было. Как не было еще и окончательной ясности, что теперь делать и с чего начинать.
Пока, чтоб не терять времени зря, Турецкий с помощью благожелательных стариков постарался привести свою одежду в более-менее пристойный вид, хотя после допроса, катания в багажнике и купания в Майне вид у костюма был, мягко выражаясь, мало симпатичный. Как мог, Саша привел его в порядок, пошарил на всякий случай по карманам и, естественно, ничего не обнаружил.
Старикам-то он сумел объяснить, что попал в руки русской мафии. Вернее, он говорил по-английски с герром Хельмутом, а тот переводил рассказ остальным. Те внимательно слушали и изредка макали губы в фарфоровые пивные кружки с крышечками. Самый молодой по виду, которого звали Фриц, имел сигареты и, когда Саша докуривал одну, тут же предлагал следующую. Турецкого накормили вкусной жареной картошкой, сырым рубленым мясом с яичным желтком и перцем и налили двойную или даже тройную порцию водки, граммов этак под сто.
Не вдаваясь в подробности, Турецкий объяснил им, что является русским полицейским, полковником…
— О! Оберст, оберст! — многозначительно закивали старики, грозя кому-то указательными пальцами. Они вообще-то были очень милыми и немножко наивными. При слове «мафия», произнесенном Турецким, они враз насторожились, уставились на него с осуждением и одновременно загомонили — сурово и отрывисто. Саша не понял их реакцию и спросил Хельмута, в чем дело, может, он что-то не так сказал?
Хельмут вынул изо рта трубку и, указав мундштуком поочередно на каждого из своих приятелей, сказал:
— Они возмущены до глубины души. Сейчас я им все объясню сам.
И когда старик разъяснил, что вовсе не Турецкий — мафия, а это как раз она за ним охотилась, они все немедленно оценили его подвиг с большим пониманием и достоинством.
Саша приподнялся, чтобы по привычке достать носовой платок из кармана брюк. Не обнаружив его, машинально сунул руку в задний карман и пальцами нащупал что-то твердое. Не веря еще в удачу, он рывком вытащил… визитную карточку Пушкарского. Валентин Дионисьевич Пушкарский дал ее в Доме журналиста, кажется, уже сто лет назад и приглашал в гости сюда, во Франкфурт. Как же она не потерялась, как оказалась в этих брюках! Вот действительно огромная удача!..
Турецкий тут же объяснил, почему его так обрадовала находка, и сказал, что ему необходимо срочно связаться по этому телефону. Тут и помощь, и возможность отблагодарить за содеянное добро. Саша боялся, что его сочтут неучтивым, и хотел сделать им хоть какой-нибудь презент, да хоть просто бутылку хорошей водки поставить, и то…
Хельмут прочитал визитку, показал с разрешения Саши товарищам, те тоже ознакомились, причем слово «профессор» вызвало у них заметное почтение, и стали что-то обсуждать.
— Мы думаем, как вам удобнее проехать в Массенхайм, это не совсем далеко от Франкфурта.
— А разве это не район города? — удивился Саша.
— Иногда можно сказать и так, но они предпочитают называть себя городом, — с некоторым превосходством заметил Хельмут.
«Ну да, пригород, — подумал Турецкий. — Мы — малаховские… или люберецкие, или апрелевские ребятки…»
Пришлось объяснить добродушному старине Хельмуту, что положение Турецкого в настоящий момент несколько хуже, чем можно предполагать. В кармане ведь нет ни копейки. Поэтому самым разумным было бы позвонить господину Пушкарскому, надеясь, что он находится дома, а не в каких-нибудь разъездах, и договориться с ним о помощи. В противном случае придется обращаться к старшему инспектору уголовной полиции герру Хансу Юнге. Причем тоже неизвестно, удастся ли его отыскать, ведь сегодня выходной день…
Хельмут задумался, почесывая мундштуком трубки за ухом. Наконец сказал, что в любом случае готов оказывать русскому полицейскому оберсту гостеприимство и в дальнейшем, но сам он вынужден сегодня сняться с якоря и идти в Майнц ставить свою старушку в док. Турецкий не понял, зачем такая церемония. Постарался объяснить, что надо просто позвонить, а тогда все будет ясно. Позвонить, конечно, можно, согласился старик, но воскресенье — день особый. На удачу рассчитывать нельзя. И, к сожалению, он, Хельмут Штильке, должен именно сегодня отойти, иначе будет большая потеря времени. Саша не понял, почему же нельзя отплыть завтра?
— Ни один уважающий себя моряк никогда не позволит себе поднять якорь в понедельник. Поэтому — либо сегодня, либо — только во вторник.
Разобрались и с этим вопросом.
Хельмут сказал, что ближайший телефон имеется впереди, примерно в полумиле, сразу за мостом, в пивном баре. Но так как русский гость должен чувствовать себя некомфортно, то сейчас Фриц, самый молодой из них и, естественно, быстрый на ногу, проводит господина и поможет ему связаться с нужными людьми. Во всяком случае, сам Хельмут благодарен фортуне за то, что она предоставила ему возможность оказать посильную помощь хорошему, как он уверен, человеку.
Сказано было, конечно, несколько сложно, но от чистого сердца. Турецкий с чувством пожал твердые, будто деревянные, ладони каждому, сошел по шатким мосткам на берег и в сопровождении «самого молодого» Фрица отправился по набережной к недалекому мосту.
3
Пушкарский будто и не удивился Сашиному звонку. Более того, похоже, он даже обрадовался.
— Мой друг! Какое счастье, что вы застали меня дома! А ведь я уже собрался махнуть в Люксембург, я, кажется, рассказывал вам о своем приятеле, который там обосновался? Вот-вот, а тут и вы, какая радость старику! Где вы, мой друг?
